ЗА ЧТО МЫ ЛЮБИМ ВОЙНУ
Весьма любопытные выдержки из публикации в журнале Esquire за 1984 год. Воспоминания американских солдат об их "подвигах" и ощущениях на войне во Вьетнаме.
...Большинство людей боится свободы; война устраняет эту боязнь. Подобно племенному вождю, она устанавливает порядок и дисциплину, а вместе с ними приходит и чувство безопасности, и неодолимая жажда бунта, постоянное желание сорваться с цепи, пролететь над гнездом кукушки. Прекрасный пример — ночные рейды. Я помню один такой тщательно спланированный и исполненный налет на нашего главного врага — я имею в виду армию США, а не северных вьетнамцев — с целью добычи легких одеял и жидкого средства для чистки винтовок; позже, отмечая повышение в звании, я повторил такой налет, целью стали холодильник и кондиционер для нашего офиса.
Чтобы не столкнуться с вьетнамской полицией, мы связали простыни и спустились с верхнего этажа склада. Как-то раз мой друг, ныне уважаемый член дипломатического корпуса, спрятался в свернутом восточном ковре, а остальные уехали на грузовике, и ему пришлось возвращаться на базу, за шесть миль, абсолютно голым. Война крадет нашу молодость, но взамен разрешает играть в мальчишеские игры.
Война замещает сложные серые зоны повседневной жизни жутковатой невозмутимой ясностью. На войне ты обычно знаешь, кто тебе друг, а кто враг, и знаешь, как поступать с теми и с другими. (Это, кстати, была одна из наших главных проблем во Вьетнаме: там отличить друга от врага было нелегко, прямо как в обычной жизни.)
Война — это бегство из повседневности в особый мир, где узы, привязывающие нас к ежедневным обязанностям, — узы работы, общества, семьи — исчезают. На войне все ставки сделаны. Это фронтир за последним поселением, это Лас-Вегас. Люди, преуспевшие в мирной жизни, не всегда преуспевают на войне, порой на коне оказываются отщепенцы и неудачники. Лучший пример — У. С. Грант, который продавал дрова на улицах Сент-Луиса, а четыре года спустя уже командовал армией конфедератов. Я и сам знал многих морпехов, которые были великими воинами, однако с трудом могли приспособиться к гражданской жизни...
...Война — это чудовищная, смертельная игра, но это именно игра, лучшая из всех. А мужчины любят игры. Можно вернуться с войны с покалеченным телом или рассудком, можно вообще не вернуться. Но если ты вернешься целым, то будешь знать, что исследовал такие уголки души, которые у большинства людей навсегда останутся не нанесенными на карту. Ничто из того, что я когда-либо изучал, не было таким сложным, требующим такого творческого подхода, как тактика мелких подразделений во Вьетнаме. Ни один вид спорта не заставлял меня так отчетливо ощущать предел моих физических и эмоциональных сил.
Однажды ночью, вскоре после того, как я попал во Вьетнам, сторожевые на посту моего взвода услышали, что где-то рядом движется враг. У меня пересохло во рту, я не мог говорить, мои губы не могли произнести ни звука. Мозг выключился, будто его выдернули из розетки, я чувствовал лишь глухое гудение во всем теле, какой-то поток проходил сквозь меня, словно электричество по проводу. Через минуту я смог хотя бы хрюкнуть, что и сделал, пока Хайерс отдавал приказы командирам отделений, вызывал артиллерию и поддержку с воздуха. Я был в ужасе. Я сгорал со стыда. И я не мог дождаться, когда все это повторится снова...
...Вот почему мы любим войну. Но это простейшие причины, первый их круг, то, о чем мы можем говорить, не рискуя навлечь всеобщее неодобрение и слишком глубоко погрузиться в правду о самих себе. Есть другие, более мрачные мотивы, которые заставляют нас любить войну. Любовь к войне возникает из запрятанного в глубине наших душ союза секса с разрушением, красоты с ужасом, любви со смертью. Война для большинства мужчин, быть может, единственный способ соприкоснуться с тайными закутками собственной души. Мужчинам в каком-то жутковатом смысле война дарит максимальную близость к женской тайне деторождения, инициацию в мистерии жизни и смерти. Как будто мы приподнимаем вселенную за уголок и смотрим, что там под ней. Видеть войну — значит смотреть в черную сердцевину вещей, в никем не занятое пространство между жизнью и смертью, а может быть, и за его пределы...
...Не знаю, убил ли я кого-нибудь во Вьетнаме, но пытался я изо всех сил. Я целился в сторону ночных ружейных сполохов, швырял гранаты из засады, направлял артиллерийский огонь и бомбардировки в места вероятного расположения противника. Если другой полк уничтожал больше врагов, я расстраивался, как будто, экипировавшись перед футбольным матчем, я не мог выйти на поле. Как-то раз после очередной засады мои подчиненные притащили труп северовьетнамского солдата. Чуть позже я обнаружил мертвеца возле ящиков из-под провизии: на него надели темные очки, на колени положили развернутый «Плейбой», в рот вставили сигарету, а на голову наложили здоровую, идеальной формы кучку говна.
Я изобразил возмущение: глумление над трупами считалось делом неамериканским и бесполезным. Но никакого возмущения я не чувствовал; под маской добропорядочного офицера я тайно ржал. Я ржал, как мне кажется теперь, потому что подсознательно радовался этому непристойному коллажу из секса, экскрементов и смерти; а отчасти оттого, что он — кто бы он ни был — мертв, а я, неповторимый и особенный, я — жив. Черта, отделяющая жизнь от смерти, тонка, как паутина, нет ничего удивительного в простом стремлении радоваться жизни, когда так много людей вокруг лишаются ее каждый день. А от радости жизни в присутствии смерти до радости от убийства, увы, не больше чем полшага...
...Сила войны, как и сила любви, зарождается в человеческом сердце. Первая порождает смерть, вторая — любовь. Но жизнь без смерти бессмысленна, а на каком-то глубочайшем уровне любовь бессмысленна без войны. Без войны мы бы не знали, из каких глубин поднимается любовь, какой силой она умеет преодолевать несказанное зло и спасать нас. Мы не случайно любим войну — любовь и война кроются в наших потайных глубинах. Верно ли, что мы должны возлюбить друг друга или умереть? Не только: мы должны возлюбить друг друга и умереть.
Война, как и смерть, всегда с нами — вечный спутник, тайный соучастник. Чтобы отвернуться от ее соблазна, преодолеть смерть, наша любовь к миру, к самой жизни должна быть так велика, что это подвиг почти невозможный, почти непредставимый.
Мы с Хайерсом катились по склону вермонтской горы, легко скользя над миром, укутанным в белое, — красивым, невинным, мирным. Сидя рядом на подъемнике, мы говорили об ином мире — жарком, зеленом, пахнущем распадом и смертью, где каждый чавкающий шаг по грязной жиже отнимает все силы. Мы остановились и оглянулись: в холодном чистом воздухе наше дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Наши дети катились нам вслед по склону холма, согнувшись, — маленькие комочки жизни на опасной лыжне.
Хайерс повернулся ко мне и с улыбкой сказал:
— Далеко мы ускакали от Вьетнама, правда?
Да.
И нет.
https://esquire.ru/best-broyle...
P.S. Репортажи о войне во Вьетнаме выходили в Esquire с 1966 года. Джон Сэк проследил путь первой пехотной дивизии от тренировочного лагеря в Нью-Джерси до базы Лаи Кхе — очерк «М» размером 33 тысячи слов остается самым длинным в истории журнала. Майкл Герр провел на фронте 18 месяцев, его репортажи легли в основу сценария «Апокалипсиса сегодня». Сьюзен Зонтаг, побывав в Ханое, написала антивоенный манифест. Спустя девять лет после окончания войны вышло эссе ветерана Уильяма Бройлза — по следам его встречи с однополчанами и поездки по местам боевых действий.