Дом-Доманя

 

 - Хозяин-батюшка, сударь-домовой.
- Меня полюби да пожалуй,
- Мое добро береги, Мою скотину береги.
- Мое угощение прими

Пожилая женщина, низко поклонившись, поставила в закуток тарелку, на которой лежало нехитрое угощение.
- Что ты бормочешь, Василиса, - кряхтя, поднялся с лавки Игнат.
- Хозяина задобрить хочу, - ответила женщина, - в доме что-то неладное творится, не заметил?
- Да вижу, - вздохнул старик, - всю ночь то чугунки гремели, то заслонка хлопала. Может, просто озорничает?
- Никогда не такого было. Ну вот!
- Что еще?
- Не режет, я ж тебя просила наточить, – Василиса повернулась к мужу.
- Вечером еще,- усмехнулся Игнат.

Вместо ответа женщина протянула нож.
Старик несколько секунд с недоумением смотрел на тупое лезвие:
- Вчера еще как бритва был. Что за чертовщина?
- Кто знает, только не к добру это, сердцем чую,- прошептала женщина и подошла к двери, - я к Ивановне на минуту.
- Мурзика не видала? - Игнат набросил на плечи старый китель и взял кисет.
- В хате не было, может, на чердаке?
- А чтоб тебя! - мужчина озадаченно смотрел на перемешанный с каким-то мусором табак, - я с тобой, у Никифора самосада возьму.

Старики подошли к двери и собрались уже выходить, как раздался звон: возле печи валялись осколки разбитой тарелки и нехитрое угощение.
- Что ж это творится-то, - перекрестилась Василиса.
***
- В чугунок с кашей золы кто-то насыпал, - жаловалась подруге Ивановна, - всю ночь посуда гремела, а под утро стул упал.
- Я грешным делом подумала, что Хозяин озорничает, поставила ему угощение, а тарелка возьми и упади, - добавила Василиса.
- И наш, видать, обиду затаил. Никифор мой с утра поднялся, все ноги в синяках.
- Страшно дома оставаться, а ну как упадет что на голову. Мы как выходили, дверь кто-то изнутри потянул.
- Выгоняет? – тихо спросила Ивановна и, посмотрев в сторону, неожиданно закричала, - Рыжий! Ты что делаешь, гад!

Пес на секунду замер, подняв порванное ухо, а затем вновь принялся остервенело рыть яму.
- Рыжий, я кому говорю. Сейчас возьму палку и…
- Погоди, - остановила подругу Василиса, - давно он так?
- С утра, - вздохнула Ивановна, - его прогонишь, отбежит и опять за свое. Никифор говорил, что с утра Мурзик ваш из будки вылазил.
- Не может быть такого, - рассмеялась Василиса, - он к собаке в жизни не подойдет.
- И я так подумала, мало ли что моему с пьяных глаз привиделось. С утра, поди, где-то уже принял…
- Дура баба, - бросил самокрутку Никифор, - не пил я.

Игнат только хмыкнул, успокаивая друга.
- Ты еще скажи, что Мурзик с Рыжим беседы вел, о здоровье справлялся, о делах, - съязвила Ивановна.
- Сама посмотри, - неожиданно зло ответил муж.
- Батюшки-светы, - прошептала Василиса.

Подруга только молча перекрестилась, глядя как неизвестно откуда вынырнувший серый кот с белым пятном на голове бесстрашно уткнулся мордочкой в пса, который, позабыв о вековой вражде, казалось, что-то внимательно слушал.
- Мурзик, - тихо позвал Игнат, - иди ко мне, кыс-кыс-кыс.

Не обратив внимания на хозяина, кот сиганул через плетень и через минуту стоял во дворе напротив, где к нему тут же подбежал соседский пес.
- Что творится, а? – шепнул Никифор.
- Неладное, - женщины переглянулись, - может…

Их разговор был прерван жутким воем. Собаки подняли морды вверх и одновременно завыли так, что на головах зашевелились волосы.
Перепуганные жители выбегали на улицу, не понимая, что происходит: псы рвали цепи, скулили и выли, не подпуская к себе хозяев. Встревожено закудахтали куры, где-то тоскливо замычала корова.

И только Мурзик, сидя на заборе, внимательно смотрел Игнату прямо в глаза. Старику на минуту показалось, что он видит плачущую Василису, разбитые окна хаты, в которых отражались багровые лучи заходящего солнца, и себя, лежащего навзничь у крыльца.
- Пойдем, - он повернулся к жене, - собираться.
- Ты что задумал? - удивилась Василиса.
- Уходить надо, и остальным передайте, - он повернулся к Никифору, - не дадут нам здесь жизни. Мне когда-то еще дед рассказывал, что Хозяева могут заставить собак рыть ямы и выть. Это значит, что выгоняют нас из домов. В лесу переждем. Даст Бог, все уляжется.
- Рехнулся, дома бросить? – запричитала Ивановна.
- В старом бору есть родник. Ничего, всей деревней не страшно, - улыбнулся Игнат и повернулся к забору.
Ему показалось, что Мурзик одобрительно кивнул.
***
Деревня плакала, спорила и причитала. Кто-то грузил в телеги нехитрый домашний скарб, кто-то забивал окна. А кто-то, вытирая слезы, смотрел на родные жилища, словно прощаясь.
В то, что надо уходить, поверили все, от бывшего учителя Семена Олеговича, до его матери, столетней Меланьи, которая, тряся головой, шамкала сыну беззубым ртом:
- А пашматри, шабаки-то не воют, где хозяева уходить шабралися.
- Не просто так это все, - согласился тот, - давайте подсажу.
***
Летнее солнце медленно катилось на запад, освещая багровыми лучами непривычно тихую деревушку. Не было слышно лая, не визжала неугомонная детвора, не квохтали куры. Тишину нарушал лишь негромкий разговор, доносившийся из хаты Игната и Василисы.
- А я тебе говорю, уходи.
- Не могу.
- Сможешь, кто за ними присмотрит-то?
- Пойдем вместе.
- Нельзя, сразу поймут, что дело нечисто. Мы дом посторожим.
- Я помогу.
- А ну брысь. Сказано тебе – выгнали всех, надоели вы. И ты надоел, брысь!
- Да как же это, я же помогал вам, по всей деревне бегал, я думал, мы друзья, сколько всего было…
- Было да сплыло!
- Значит, обманули меня?
- И тебя, и людей, а ну пошел отсюда, иначе веником как…
Дверь тихо скрипнула, выпуская во двор обиженно мяукнувшего серого кота с белым пятном на голове.
***
- Нехорошо получилось, некрасиво, - он аккуратно смел осколки разбитой тарелки.
- А как иначе, - она взяла тряпку и стала протирать подоконники.
- Обидели мы их, сильно обидели.
- И перед Мурзиком неудобно, хороший кот, уважительный.
- Сама понимаешь, не могли по-другому.
- Не жалеешь?
- С тобой, моя ненаглядная, - Домовой обнял жену, - я и ни о чем не жалею.
Доманя смущенно улыбнулась:
- И я с тобой. А теперь – за работу?
- Негоже смерть беспорядком встречать, - он залихватски подмигнул и взялся за веник.
***
Затаившийся в густой кроне Мурзик с удивлением слушал веселый смех, разговоры и пение, доносившееся из хат. Которые, словно по волшебству, засияли тщательно вымытыми окнами и такой ослепительной чистотой внутри, что даже с улицы было видно, как светятся полы и свежепобеленные печи.

Обиженно мяукнув, кот спрыгнул с дерева и решительно направился к дому. В конце концов, он имеет право знать, почему и за что. Заглянув в окно, он увидел, как Домовой и Доманя, распевая задорные частушки, отплясывали возле печи. Их глаза светились такой любовью и таким счастьем, что Мурзик против воли улыбнулся.

Несколько минут он слушал о том, как две тарелки и метла ходили в гости к колодцу, да заблудились и попали в курятник, как старый крот сослепу посватался к полену, а еще невнятный гул.

Кот оглянулся – к деревне быстро приближалось огромное облако пыли, из которого доносились непонятные звуки и лязг. Через несколько минут на улице остановились два грузовика. Как горох, из кузовов посыпались солдаты.

Увидев Мурзика, гитлеровец прицелился и выстрелил. Товарищи, смеясь, наблюдали за тем, как перепуганное животное, уворачиваясь от несущихся за ним фонтанчиков пыли, скрылось за домом.
С досадой опустив автомат, немец поднялся на крыльцо.
***
- Пора, - прислушалась Доманя.
Домовой посмотрел в окно и махнул рукой кому-то в ответ:
- Все успели и ждут.
Через несколько секунд дверь с грохотом распахнулась, и вошёл немец.
- Ноги вытирай, - не выдержал Домовой.
Гитлеровец внимательно посмотрел на сидящих за столом стариков, что-то буркнул и вышел, опять громко хлопнув дверью.
- Нелюдь, - Доманя взяла тряпку и тщательно вытерла грязные следы.
- Как думаешь, люди нас простят? - подошел к жене Домовой.

Вместо ответа она потянула носом и горько улыбнулась:
- Конечно, и Мурзик тоже. А даже если и нет, главное, что мы понимаем, зачем все это было. Мы исчезнем с домом, а новый дом без человеческих рук не построить.
Он согласно кивнул:
- И в нем поселятся новые Хозяева.
И улыбнувшись жене, Домовой галантно протянул руку:
- А теперь прошу.

Больше не обращая внимания ни на команды, доносившиеся с улицы, ни на запах бензина и нараставший гул пламени, Домовой и Доманя, Хозяева и Хранители этого дома и его обитателей, крепко обнявшись, медленно пошли к своему закутку у печи.

А где-то среди густой кроны, глядя на полыхающую деревню, тихо плакал серый кот с белым пятном на голове.

 

Автор - Андрей Авдей