Кочевая империя монголов. Как и почему

В этой статье я расскажу о современных научных взглядах, основанных на политологических и антропологических теориях, объясняющих, каким образом могло произойти объединение монгольских племен под предводительством Чингисхана и как монголы достигли таких результатов.

Статья написана в рамках цикла, посвящённого ситуации на территории Китая в канун монгольского вторжения и в период его завоевания.

Как возникла кочевая империя?

Кочевые империи, которые казались сторонним наблюдателям, особенно послам из земледельческих стран, мощными государственными образованиями, судившим об империях по харизматичным и экстравагантным вождям кочевников, на самом деле были племенными конфедерациями, построенными на консенсусе и договоренностях.

Единого монгольского улуса, в форме государства или ранней формы государства, не могло существовать до конца XII века. Как только происходила гибель вождя, объединение распадалось, а члены его откочевывали в поисках более выгодных комбинаций. Даже улус не означал какого-то потестарного объединения. Улус или иргэн – это всего лишь народ, простонародье или племя. Именно люди и только люди составляют улус, всё остальное производное.

Рядовые члены зачастую попросту не могли существовать, чтобы не получить продукты извне, поэтому они частенько были инициаторами походов. При Чингисхане до 40 % добычи поступала именно рядовым воинам, а захваченное раздавалась дочиста.

Монгольский улус попадает под антропологическое понятие вождество: здесь присутствует неравенство, наличие разноподчинённых племенных групп, где преобладает одна с вождем во главе, а также неравенство членов объединения.

Вождество – это социально-политическая организация, в которую включены или тысяча (простое вождество), или десятки тысяч членов (сложное вождество), наличие региональной иерархии поселений, центральное управление, наличие теократических наследственных вождей и знати, где есть социальное неравенство, но нет государственных механизмов принуждения и репрессий.

Именно это и можно сказать про монгольские улусы конца XII – начала XIII веков. При этом вождь может действовать только «во блага» всему сообществу, а не во имя личного интереса. Чем больше он действует в этом направлении, тем больше растет его «улус».
Но если и есть что-то от государства в этой структуре, то государством как таковым она не является.

Вожди не имели полицейских и других государственных механизмом давления и должны были действовать в интересах всех, перераспределять материальные ценности и обеспечивать общество идеологически. Это правило универсально и для земледельческих обществ, и для кочевых. В этой связи Чингисхан – типичный удачливый кочевой вождь, жестокий для врагов и щедрый, обеспечивающий соплеменников. Он ничем не отличался как от его последователей и преемников, так и от других кочевых этносов. Такую власть можно назвать «консенсуальной» или держащейся на авторитете.

И именно в таких условиях у монголов произошло формирование империи.

Российская и западная историография конца ХХ – начала ХХI века считает, что причиной возникновения кочевых империй (и не только монгольской) стали жадность и хищническая натура степняков, перенаселение степи, климатические катаклизмы, потребность в материальных ресурсах, нежелание земледельцев торговать с кочевниками и наконец, предназначенное им свыше право завоевать весь мир (Флэтчер Дж.). В западной историографии также не сбрасывают со счетов личный фактор и харизму вождей (О. Притцак).

Хозяйство и структура кочевого общества

Вместе с тем хозяйственный тип кочевника практически мало изменился и имел такой же характер: что у скифов, что у гуннов, что у тюрок, да и что у калмыков и пр. А изменение климатических условий происходило более длительный период, чем существование монгольской империи, да и не могли они влиять на социальную структуру.

Кочевое хозяйство не могло производить излишков для поддержания иерархических формирований, не участвующих в производстве. Поэтому многие исследователи считают, что кочевники не нуждались в государстве (Т. Барфилд).

Вся хозяйственная деятельность велась в рамках рода, редко выходя на племенной уровень. Скот нельзя было накапливать до бесконечности, внешняя среда жестко регулировала этот процесс, поэтому выгоднее было раздавать излишки (и не только излишки) бедным родственникам для выпаса или на «подарки», для усиления престижа и авторитета в рамках системы «одаривания», для увеличения улуса.

Любое притеснение, тем более постоянное, вызывало откочёвки, и такой вождь мог проснуться однажды, оказавшись один в голой степи.

Но существование кочевника исключительно в рамках своей хозяйственной системы было невозможным, требовался обмен с земледельческим обществом для получения иного вида еды, вещей, которые полностью отсутствуют у кочевников.

Получить эти материальные ценности не всегда представлялось возможным, так как соседние земледельческие государства иногда прямо препятствовали этому по разным причинам (экономическим, фискальным, политическим).

Но кочевое общество одновременно было естественным милитаризированным образованием: сама жизнь делала из кочевника воина чуть ли не с рождения. Каждый кочевник проводил в седле и на охоте всю жизнь.

Ведение же боевых действий без военной организации невозможно. Поэтому некоторые исследователи пришли к выводу, что степень централизации кочевников прямо пропорциональна величине соседней земледельческой цивилизации, входящей с ними в одну региональную систему.

Тем не менее это еще ничего не объясняет. Монголы как раз усиливаются, когда недавно образовавшееся государство «разбойников чжурчжэней» уже испытывало внутренний кризис, да и само это образование государством можно назвать с трудом.

В то же время множество исследователей обращают внимание на личность Чингисхана, как определяющую в этом процессе. Знаменательно, что Чингисхан после событий детства, когда после смерти отца родственники откочевали от его юрты, не доверял родичам. А дружин не существует при родовом строе, род и есть «дружина» вождя.


Представляется, что механизм вождества в любом случае находится в рамках более обширной структуры перехода от родового строя к соседско-территориальной общине. Произошел ли переход? Большой вопрос. С другой стороны, как раз этим и можно объяснить постоянное воспроизводство кочевых «империй», так как процесс перехода от родового общества к территориальной общине не удавался.

О роли основателей «династий» можно писать много, да и не все «вождества», как отметил исследователь вопроса Н. Н. Крадин, превращаются в потестарные или раннегосударственные структуры.

Важно, что именно в образе Чингисхана сосредоточилась не только верховная власть в монгольском союзе: напомню, что законы «Яссы» были приняты не единолично ханом, а на собрании соплеменников и с их одобрения.

Он также являлся носителем традиции, которая хоть и была освящена стариной, сложилась в степи в ходе борьбы, которую лично осуществил сам Чингисхан. Несмотря на то, что он неукоснительно проводил свою линию управления, она была не плодом его авторитарных, «людоедских» устремлений, а результатом коллективных решений.

Наличие совета при командире не отменяет право командира отдавать приказания. А каждый член кочевой структуры понимал, что именно выполнение распоряжения единоначальника обеспечивает успех. Это было не то общество, где гражданина-воина нужно было убеждать в необходимости дисциплины. Каждый маленький охотник знал, как неповиновение на охоте распоряжениям отца приводило к гибели или серьезным ранениям: единоначалие на охоте и войне было прописано кровью.

Поэтому историки и называют кочевые орды готовым войском-народом, где начинали стрелять, скакать, охотиться, а часто и воевать с самого малолетства, в отличие от земледельческих обществ.

Собственность и степь

Если власть у земледельцев основана на управлении обществом с целью контроля и перераспределения прибавочного продукта, то у кочевого сообщества таких систем управления нет: нечего контролировать и распределять, нечего откладывать на чёрный день, нет никаких накоплений. Отсюда и разорительные походы на земледельцев, сметавшие всё, психология кочевника требовала жить сегодняшним днем. Скот не мог быть объектом накопления, зато его падёж затрагивал богатого сородича сильнее, чем бедного.

Поэтому власть у кочевников носила исключительно внешнюю сторону, была направлена не на управление своим обществом, а на контакты с внешними сообществами и странами, и принимала законченную форму, когда формировалась кочевая империя, а власть становилась, прежде всего, военной. Земледельцы черпали ресурсы для войн из своего социума, путем взимания налогов и поборов, степняки налогов не знали, а источники для войны добывали извне.

Стабильность кочевых империй напрямую зависела от способности вождя получать продукты земледельцев и трофеи – в военное время, а также дани и подарки – в мирное.
В рамках всемирного явления «дара» способность верховного вождя одаривать и перераспределять подарки была важнейшей функцией, имевшей не только материальные свойства, но и идеологический контекст: дар и удача шли рука об руку. Редистрибуция была наиважнейшей функцией, которая привлекала к такому вождю людей. И именно таким предстает в «Сборнике летописей» молодой Чингисхан, можно думать, он оставался щедрым редистрибутором на протяжении своей деятельности.

Художественный образ Чингисхана, который мы знаем и по знаменитым романам В. Яна, да и по современным фильмам, как коварного и грозного правителя и полководца затемняет реальную политическую ситуацию, когда великий вождь обязан был быть и редистрибутором. Впрочем, и в наши дни рождаются мифы вокруг создания современных успешных проектов, где «слава» авторов часто скрывает, прежде всего, его редистрибуторскую функцию:


Что касается степняков, сама система общества способствовала этому: захваченное у земледельцев в лучшем случае можно было просто съесть. Шелка и украшения шли, прежде всего, лишь на подчеркивание статуса, а рабы мало чем отличались от скота.

Как подметил писатель В. Ян, Чингисхан


Но именно фактор редистрибуции, наряду с боевыми удачами, способствовал созданию империи посредством эффекта масштабирования.


После побед Чингисхана в степи образовалась огромная сила, состоящая из одиннадцати туменов. Сложившееся кочевое объединение было совершенно не нужно для жизни и борьбы в степи, а роспуск нукеров и богатуров был смерти подобен, дальнейшее существование было возможно исключительно при внешней экспансии.

Если после первых побед над империей тангутов Си Ся, к Чингисхану перешёл на службу многочисленный уйгурский каганат, то в ходе только первого этапа войны против империи Цзинь, который был прерван походом на запад, была сформирована армия, во много превосходящая монгольское воинство. Повторим вслед за многими исследователями: войско грабителей и насильников, предназначенное исключительно для военного грабежа.

На формирование кочевой империи начал работать эффект масштабирования.

И именно по отношению к этим, немонгольским войскам, и применялись жесточайшие методы управления и подавления нарушений воинской дисциплины.

Это воинство двинулось с монголами на запад и существенно увеличилось в период похода туда, а содержать такую армию можно было только за счет постоянной экспансии.
Сформировавшаяся после вторжения у границ русских княжеств орда только управлялась монгольской знатью и монгольским принцем, но состояла из кипчаков, половцев и пр., обитавших в этих степях до прихода татаро-монголов.

Но пока шли завоевания, существовала и редистрибуция, то есть в потестарной, доклассовой структуре монгольского общества, даже уже отягощённой «империей», эта функция оставалась важнейшей. Так, Угэдэй и его сын Гуюк, Мункэ-хан, Хубилай продолжали традицию, а во многом и превзошли самого Чингисхана. Впрочем, у него было, что дарить, так он говорил:


Удэгэй даже не мог понять разницы между взятками, столь популярными в системе чиновничьего управления империи Сунн, и подарками, дарами. «Дар» – подразумевал встречное одаривание, впрочем, это было обязательно не всегда, а взятка всегда подразумевала определенные действия со стороны получающего её должностного лица. А после похода в богатую Среднюю Азию, Иран и соседние с ними страны в Монголии оказалось, что раздавать уже и нечего, поэтому срочно начали войну с Золотой империей.

Война и кочевая империя

Тактика монголов, как и других кочевников, тех же гуннов, не баловала противников своими дебютами, а точно копировала систему охот и облав на зверей. Всё лишь зависело от величины противника и войска номадов. Так, монгольское племя киданей осуществляло охоту в составе 500 тыс. всадников.


Все вторжения монголов в империю Цзинь происходили по одной тактической и сакральной схеме: тремя крыльями, тремя колоннами, то же самое было и с Сун.

Первая проба сил на пограничье империи Си Ся была осуществлена таким же способом. При этом не всегда учитывалось соотношение сил. Так в первых походах монголов на Цзинь они часто существенно уступали войскам чжурчжэней. В этот период монголы слабо представляли ситуацию в государствах Китая, тем более в других странах. Претензии на покорение мира были пока только лишь частью амбиций хана Неба, вызванных в том числе и возлияниями кумыса, а не четкой программой.

При изучении побед монголов, их тактике и вооружению всегда уделялось особое внимание.

На протяжении последних 20 лет в реконструкторской и исторической среде возобладало мнение о том, что монголы сплошь имели тяжелое вооружение.

Конечно, археологические находки богатых захоронений монголов, например, такого снаряжения, которое хранится в Эрмитаже, как бы подтверждают это, вопреки письменным источникам, сообщающим, что изначально это были всадники-стрелки:


Первоначально главным оружием монголов был лук, он использовался и на войне, и на охоте. Более того, в ходе степных войн никакой эволюции этого вооружения не происходило, война шла с одинаково вооруженным противником.

Исследователи считают, что у монголов был необычайный по качеству лук, сравнивая его с английским луком, принесшим успех в битве при Кресси (1346 г.). Натяжение его было 35 кг, и он отправлял стрелу на 230 м. Сложносоставной монгольский лук обладал натяжением 40–70 кг (!) и ударной силой до 320 м (Chambers, Черикбаев, Хоанг).

Нам представляется, что монгольский лук прошел определенную эволюцию, и она совпала с периодом завоеваний. Такой лук не мог сформироваться до начала вторжений в земледельческую зону. Даже краткие сведения, которые мы знаем о применении луков в этой зоне, свидетельствуют, что лук тангутов уступал лукам империи Сун, и тангутам понадобилось время, чтобы добиться высочайшего качества.

Требование монголов о выдаче мастеров по производству луков от империи Цзинь, как раз и свидетельствует о том, что с более совершенными луками они познакомились уже во время вторжений, как в государства Китая, так и Средней Азии. Знаменитый мастер луков из Ся, Чан-ба-цзинь, был лично представлен при дворе хана. Суровый воин и защитник степных традиций, Субедэй, по монгольским законам хотел уничтожить всех жителей Кайфыня, столицы Золотой империи за многомесячное сопротивление. Но все закончилось выдачей именно мастеров по лукам, оружейников и золотых дел мастеров, а город был сохранен.

Для междоусобных войн в степи не требовалось сверхоружие, в вооружении существовал паритет, а вот при походах против Си Ся и Цзинь, монголы не только познакомились с более совершенными луками, но и быстро начали захватывать их в виде трофеев и использовать в бою. Аналогичная ситуация была и с арабами, которые в период экспансии добрались до иранских арсеналов, что резко изменило их военный потенциал.

Наличие 60 стрел у каждого монгола диктовалось, скорее всего, не особенностью боя, а сакральной цифрой «60». Исходя из расчетов, проведенных при осуществлении стрельбы с описанной в источниках скорострельностью, только каждая 4-я стрела могла достигать цели. Таким образом, монгольская атака: обстрел из лука стрелами со свистульками, говоря современным языком, носила больше характер психологической войны. Впрочем, массивный обстрел, атакующих волнами всадников, мог перепугать и стойких воинов.
А в тактическом плане монгольские вожди-полководцы всегда обеспечивали реальное или мнимое превосходство в количестве войск в период сражения: у страха глаза велики. В любом сражении. Чего им не удалось, например, в битве с мамелюками при Айн-Джалуте в 1260 году, когда они проиграли.

Но, повторимся ещё раз, в войнах с земледельцами монголы достигали подавляющего превосходства по линии удара, что, кстати, мы наблюдаем и со стороны татар в XV–XVI веков в походах против Руси-Русии.

В период завоеваний, повторимся, эффект масштабирования работал на их успех. Схему (на примере войны с империей Цзинь) можно выстроить таким образом. Вначале захват небольших крепостей: или с налета, или предательством, или измором. Сбор пленных в большом количестве для осады более серьезного города. Сражение с пограничной армией с целью уничтожения полевой защиты для последующего разграбления окрестностей.

По мере проведения таких действий – привлечение коллаборационистов и их армий для участия в борьбе против империи.

Знакомство с осадными технологиями, применение их, наряду с террором.

И постоянный эффект масштабирования, когда вокруг монгольского центра, собираются войска и силы, вначале сравнимые, а потом и превосходящие монгольские. Но жёстким и неизменным является монгольское ядро.

При Чингисхане – это система представителей, состоящая из близких ему людей. После его смерти власть получил его род, что сразу же и привело к распаду завоеванного единства, а объединение степи и земледельцев в рамках единой территории Китая привело к полному падению власти кочевников, которые не могли предложить никакой более совершенной системы управления, нежели той, что уже была у империи династии Южная Сун.

Я не являюсь сторонником мнения, что монголы в рамках огромной завоеванной территории создали «мир-систему» (Ф. Бродель), которая способствовала развитию дальней торговли от Европы до Китая, почтовой службе, обмену товарами и технологиями (Крадин Н. Н.). Да, это было, но не являлось ключевым в этой гигантской «кочевой» империи. Применительно к Руси–Русии, например, мы особо ничего такого не видим. Система «экзоэксплуатация» – «дань неимучая» затмевала любую ямскую службу.

Возвращаясь же к вопросу, а почему монголы не смогли создать настоящей державы, скажем, что в иррациональном и мифологическом представлении человека этого времени, а монголы, с точки зрения формационной теории, находились на этапе перехода от родового строя к территориальной общине, представление об «империи» не соответствовало нашим представлениям, от слова совсем. Если китайские или западноевропейские свидетели пытались как-то объяснить свой взгляд на «империю» монголов, да, впрочем, и персы с арабами, это не значит, что она была таковой, какой представлялась им. Так, при восшествии Удэгэя-хана на престол был проведен не монгольский, а китайский императорский церемониал с коленопреклонением, которого не было у кочевников.

Под империей кочевники подразумевали рабское или полурабское повиновение всех, кто встречается на пути. Цель скотовода состояла в получении добычи, будь то охота или война, для простого обеспечения семьи и пропитания, и к этой цели он шел без колебаний – «экзоэксплуатация». Используя известные ему алгоритмы: атака, обстрел, обманное бегство, засада, снова обстрел, преследование и полное уничтожение противника, как конкурента или как помеху на пути к пропитанию или наслаждению. Монгольский террор по отношению к населению из этого же разряда: уничтожение ненужных конкурентов по еде и размножению.


В таком случае ни о какой империи или тем более государстве в полном смысле этого слова говорить не приходится.

Первые ханы совершенно искренне не могли понять, зачем нужна государственная казна? Если, как мы писали выше, в рамках монгольского общества «дар» был ключевым моментом взаимоотношения.

Мудрый киданин Елюю Чуцаю, «длинная борода», советник Чингиза, вынужден был объяснить, насколько выгодно обложить налогами технологически развитую империю Сун и Цзинь, нежели, как предлагали представители «военной партии», «поубивать всех», а китайские поля превратить в пастбища. Но монголов мало волновали вопросы посильности налогов или вопросы воспроизводства и жизни подданных. Напомню, что подданными были только монголы, все остальные были «рабами». Как в случае и с русской «данью неимучей», их интересовали просто продукты и чем больше, тем лучше, поэтому сборы налогов отдавались на откуп авантюристам с Ближнего и Среднего Востока.

Поэтому и утверждения о том, что Русь стала частью «мировой империи», не соответствуют историческим реалиям. Русь попала под иго степняков, вынуждена была взаимодействовать с ними, не более того.

По мере сокращения пределов военной экспансии, ограбления всех уже ограбленных и роста естественных боевых потерь, несоизмеримости издержек на войну и доходов от войны, а это время совпало с правлением Мункэ (ум. 1259 г.), налоги и постоянные поступления начинают волновать монгольскую верхушку. Образуется классический симбиоз кочевников и земледельцев: на Дальнем Востоке такой стала империя династии Юань. А за ней в течение ста лет последовал распад кочевой империи, так же как это и происходило со многими её предшественниками, значительно меньшими по масштабам.

Но в следующих статьях мы возвращаемся к монгольским завоеваниям в Китае.

Источники и литература:

Бичурин Н. Я. Записки о Монголии. Самара. 2010.
Древние культуры Монголии, Байкальской Сибири и Северного Китая: материалы VII Междунар. науч. конф.: в 2 т. Красноярск. 2016.
История России, Россия и Восток. СПб., 2002.
Крадин Н. Н. Кочевники Евразии. Алмааты. 2017.
Лии фон Паль. История Империи монголов: До и после Чингисхана. М., 2010.
Монгольская империя и кочевой мир. Сб. статей. Ответственные редакторы Б. В. Базаров, Н. Н. Крадин, Т. Д. Скрынникова. Книга 1. Улан-Удэ. 2004.
Монгольская империя и кочевой мир. Сб. статей. Ответственные редакторы Б. В. Базаров, Н. Н. Крадин, Т. Д. Скрынникова. Книга 3. Улан-Удэ. 2008.
Mongolica: К 750-летию «Сокровенного сказания». М., 1993.