Как работает психоанализ?
Хожу на курс повышения квалификации “Психоанализ Фрейда-Лакана: Субъект Фрейда” в Восточно-Европейском Институте Психоанализа. В связи с этим перечитала работу Фрейда “Психопатология обыденной жизни”.
Этот текст – один из ключевых для понимания теории психоанализа. Как полагается, в нем есть и глубина концептуализации, и высота теоретической мысли. Но меня лично поразил тот сногсшибательный потенциал обаяния, которым обладает эта книга.
Можно не любить Фрейда; можно полагать, что его метапсихологические концепции устарели; можно справедливо критиковать его и справа, и слева, и сверху, и снизу, и по диагонали… Однако, непосредственно читая его тексты, нельзя не восхититься невероятной способностью автора находить золотую жилу смыслов там, где все остальные многократно прошли мимо, равнодушно отметив лишь “белый шум” бессмысленного шлака случайностей.
Я лично восхитилась.
В “Психопатологии” Фрейд тонко соблазняет читателя на осмысление глубинных причин самых обычных явлений психической жизни. В центре его внимания оказывается забывание. То забывание, с которым каждый из нас многократно сталкивался на личном опыте: забывание собственных имен; забывание иностранных слов; забывание имен и словосочетаний; забывание воспоминаний детства; забывание впечатлений, знаний, намерений…
Как сказала одна из преподавателей курса: “Психоанализ рождается в исследованиях памяти. Обычно считается, что психоанализ рождается в исследованиях истерии. Но истерики – это люди, больные воспоминаниями; тем, что они помнят, а также тем, чего они не помнят”.
В “Психопатологии” Фрейд наглядно демонстрирует, что все мы – т.е. условно “психически здоровые” субъекты – отчасти патологичны, а механизм нашей повседневной забывчивости идентичен механизму образования невротических симптомов при истерии (чтобы ни называли этим словом в начале XX века).
Краеугольным камнем фрейдовской теории становится положение о том, что забывание, а также следующее за ним “неверное припоминание”, не происходят случайно. Он полагает, что обе эти операции сверх-детерминированы динамикой психических процессов, происходящих в бессознательном, и совершаются по определенным правилам, “в закономерных и поддающихся научному учету рамках”.
Фрейд пишет: “я полагаю, что замещающее имя <...> стоит в известной, могущей быть вскрытой, связи с искомым словом, и думаю, что если бы эту связь удалось обнаружить, <...> был бы пролит свет и на самый феномен забывания”. Т.е. предположим, в разговоре мы вдруг напрочь забыли “элемент A”. Вместо него нам на память упорно приходит “элемент В” или “элемент С”. Совпадение? “Не думаю!” строго отвечает нам Фрейд.
Он настаивает, что между замещающим “элементом В” и оригинальным “элементом A”, равно как между “элементом С” и “элементом A” есть связь. Связь эта зачастую носит ребусный характер. Ребус можно разгадать, связь установить и даже логически её разъяснить. Однако, психоанализ заключается вовсе не в этом. Намного большее значение имеет сам факт забывания субъектом “элемента A”, а также причины этого забывания.
Акт забывания, по Фрейду, – это свидетельство вовлеченности выпавшего из сознания “элемента A” в сложные бессознательные процессы, автоматически происходящие в нашей психике в момент говорения. Один из ключевых процессов такого рода – это вытеснение.
По мысли Фрейда, вытеснение работает примерно так. Все мы хотим нечто позабыть, подавить и не иметь с этим дела. Соответственно, мы совершенно автоматически вытесняем это “нечто” (некоторое неудобное для нас “представление”) в бессознательную часть психики. В целом, -- удобно. Однако, будучи вытесненным и недоступным сознанию, это неугодное “представление” не перестает существовать. Напротив, аффективно заряженное и энергетически нагруженное, оно живет в области бессознательного полной жизнью, активно вступая в ассоциативные связи с другими “представлениями”. С момента вытеснения, главной целью неудобного "представления" становится задача вернуться обратно в поле сознания. А целью защитных механизмов нашей психики – удержать это “преступное” представление” в поле бессознательного.
Так и живем.
В свою очередь собственные имена, иностранные слова, имена и словосочетания, воспоминания детства, очитки, описки, ослышки, симптоматические и случайные действия и т.д., и т.п. оказываются теми удобными тропинками, по которым однажды вытесненные в область бессознательного, “неудобные” для нашего сознательного Я, представления могут вернуться в поле сознания.
Фрейд полагает, что на поверхностном, доступном для наблюдения уровне стихийное возвращение вытесненных представлений из бессознательного в поле сознания сопровождается, в частности, микрорасстройством психических функций: забыванием собственных имен; забыванием иностранных слов; забыванием имен и словосочетаний… (и далее по списку).
Таким образом, обращая внимание на микрорасстройства психических функций (в частности, на забывания и ошибки), мы получаем уникальную возможность провзаимодействовать с содержанием собственного бессознательного; разрядить динамическое напряжение, созданное борьбой рвущегося в сознание неудобного “представления” и препятствующих ему защитных меанизмов ; расширить область сознательного Я; снять симптом.
В качестве иллюстрации Фрейд приводит пример из собственной жизни. Он подвергает блестящему анализу случай забывания им имени итальянского художника Синьорелли / Signorelli.
(Мне было интересно разобраться в нюансах, поэтому я все записала.)
***
СЛУЧАЙ СИНЬОРЕЛЛИ / SIGNORELLI
Фрейд рассказывает эту историю так: однажды я ехал лошадьми “с одним чужим для меня господином из Разузы (в Далмации) в Герцеговину; мы заговорили о путешествиях по Италии, и я спросил своего спутника, был ли он уже в Орвието и видел ли знаменитые фрески… NN”. Фрески NN... Фрески NN...
Именно в этом месте в речи Фрейда возникает психическое микрорасстройство: в разговоре с “чужим господином” он напрочь забывает имя художника, написавшего хорошо известные ему фрески в соборе итальянского городка Орвието.
Вместо “Синьорелли / Signorelli” (правильное имя художника) на память ему упорно приходят два других имени: “Боттичелли / Botticelli” и “Больтраффио / Boltraffio”. Оба замещающих имени – и “Боттичелли / Botticelli”, и “Больтраффио / Boltraffio” -- Фрейд без колебаний отбрасывает как неверные. Когда же “чужой господин” называет ему правильное имя художника --“Синьорелли / Signorelli” – Фрейд тут же признает его как единственно верное.
Казалось бы: ну, ехал. Ну, забыл. Ну, вспомнил. Живи и радуйся; займись йогой; начни решать кроссворды; профилактируй Альцгеймер; оставайся в моменте; стань уже, в конце концов, лучшей версией себя. Из-за чего вообще весь сыр бор?
Анализируя эту ситуацию, Фрейд -- ни больше, ни меньше -- задает себе следующие вопросы: почему там и тогда я забыл имя “Синьорелли / Signorelli”? Каковы причины того, что вместо имени “Синьорелли / Signorelli” в разговоре с “чужим господином” я вспомнил имена “Боттичелли / Botticelli” и “Больтраффио / Boltraffio”?
В поисках ответов он совершает со своими воспоминаниями несколько технических процедур.
Прежде всего, Фрейд восстанавливает более широкий контекст беседы с “чужим господином”. Так, он припоминает, что непосредственно перед тем, как спросить своего спутника, был ли он уже в Орвието, он беседовал с ним о нравах и обычаях турок, живущих в Боснии / Bosnia и Герцеговине / Herzegowina.
Фрейд полагает, что беседа о нравах турок Боснии и Герцеговины оказалась критически важным элементом для последующего забывания им имени “Синьорелли / Signorelli”.
Так, он сообщает, что со слов одного коллеги, знал о том, “с каким глубоким доверием турки Боснии и Герцеговины относятся к врачу и с какой покорностью преклоняются перед судьбой. Когда сообщаешь им, что больной безнадежен, они отвечают: “Господин, о чем тут говорить? / Herr, was ist da zu zagen?.. Я знаю, если бы его можно было спасти, ты бы спас его.”” Эту историю Фрейд легко и непринужденно рассказывает “чужому господину” в светской беседе.
Однако, безграничное доверие к врачу и покорность судьбе оказываются не единственными особенностями боснийских турок, о которых знал Фрейд.
Ему также было известно, что “боснийские турки ценят выше всего на свете половое наслаждение и в случаях заболеваний, делающих его невозможным, впадают в отчаяние, резко контрастирующее с их фаталистическим равнодушием к смерти. Один из пациентов моего коллеги сказал ему раз: “Ты знаешь, господин, если лишиться этого, то жизнь теряет всякую цену.”” А вот эту историю о боснийских турках, ассоциативно сцепленную в его сознании с предыдущей (“Господин, о чем тут говорить?..”), Фрейд “чужому господину” рассказывать уже не стал, соблюдая культурный императив и “не желая касаться в разговоре с чужим человеком несколько щекотливой темы”.
Однако, вытеснением из разговора этой, второй и “неудобной”, истории про боснийских турок (“Ты знаешь, господин, если лишиться этого...”) дело не закончилось. Фрейд пишет: “я отклонил свое внимание и от дальнейшего развития тех мыслей, которые готовы были у меня возникнуть в связи с темой “смерть и сексуальность””.
А мысли эти на тот момент были для Фрейда очень сложны: “в то время я находился под впечатлением известия, полученного несколькими неделями раньше, во время моего пребывания в Трафои / Trafoi: один из моих пациентов, на лечение которого я потратил много труда, покончил с собой вследствие неисцелимой половой болезни”.
Теперь у нас есть все элементы, чтобы разгадать шараду.
Сам Фрейд предлагает такую логику ассоциативного сцепления элементов:
Соответственно, по мнению Фрейда, забывание им имени “Синьорелли / Signorelli” происходило по следующему алгоритму.
Имя “Синьорелли / Signorelli” стихийно разложилось в его сознании на 2 части: SIGNOR + ELLI.
Вторая часть, “ELLI”, беспрепятственно воспроизвелась без каких бы то ни было изменений в имени-заместителе “Боттичелли / Botticelli” = Bottic + ELLI.
Однако, первая часть, SIGNOR (из “Signor + elli”), оказалась им позабыта.
Фрейд полагает, что “SIGNOR” оказалось переведено с итальянского языка на немецкий: SIGNOR --> HERR. В таком виде -- SIGNOR / HERR – это понятие получило сцепление с ключевым словом, которое фигурировало в вытесненной из разговора истории о турках (“Ты знаешь, господин (HERR), если лишиться этого...”), а также с началом топонима Герцеговина / HERzegowina.
Индуцированная нерассказанной историей о турках тема сексуальности и смерти (маркированная в речи элементами HERR и HERzegowina) оказалась в тот момент слишком неудобной для Фрейда, и он ее вытеснил. Однако, процесс вытеснения не прошло бесследно и в последующем разговоре дал о себе знать стихийным выпадением из памяти ложно “неудобной” – т.к. ассоциативно связанной с HERR и HERzegowina -- части имени художника “Синьорелли / Signorelli”: SIGNOR.
Таким образом, макаронически сцепленные SIGNOR и HERR оказываются совокупно вытесненными: HERR как бы за дело, а SIGNOR чисто метонимически.
При этом Фрейд обращает внимание, что в обоих именах-заместителях -- “Боттичелли / Botticelli” и “Больтраффио / Boltraffio”-- воспроизводится замещающий SIGNOR/HERR слог БО/ВО: ВОtticelli и BOltraffio.
Фрейд пишет: “замещение их произошло так, как будто было сделано смещение вдоль словосочетания “Герцеговина и Босния” (HERzegowina --> BOsniа), причем смещение это совершилось независимо от смысла этих слов и от акустического разграничения отдельных слогов. Отдельные части фразы механически рассеклись подобно тому, как это делается при построении ребуса.”
Т.е. еще раз: HERR / HERzegowina / SIGNOR вытесняются, но оказываются настойчиво замещены слогом BO (ВОtticelli и BOltraffio) взятым из BOsnien.
Ну, и вишенка на торте: BOLTRAFFIO раскладывается Фрейдом на BO + l + TRAFFIO. ВО, как мы уже знаем, в процессе метонимического скольжения было заимствовано из BOsnien, а TRAFFIO – это триумфальное возвращение вытесненной, трудной и неудобной для Фрейда, темы “сексуальность и смерть”, т.к. именно в Трафои / Trafoi он, как мы помним, получил известие о самоубийстве пациента, которое тот совершил “вследствие неисцелимой половой болезни”.
***
Собственно говоря, чему учит нас вся эта история? А учит она нас нескольким вещам:
1) субъект речи изначально расщеплен, т.к. в его психике одновременно происходят как сознательные, так и бессознательные процессы;
2) микрорасстройства психических функций здорового человека – это тропинки, идя по которым, мы получаем возможность провзаимодействовать с “представлениями” бессознательного;
3) бессознательная часть психики специфическим образом структурирована (Ж. Лакан впоследствии скажет: “Бессознательное структурировано как язык”, Фрейд же в 1901-1904 гг. пока еще говорит о “смещении” и “сгущении” как двух основных принципах организации бессознательного);
4) любое психическое событие множественно детерминировано, причем не по формуле “событие А --> событие Б”. Зачастую именно “событие Б” (условный “возврат вытесненного”) дает нам призрачную возможность разобраться (переписать и сконструировать) то, что произошло в прошлом. Только из будущего мы можем провзимодействовать с вытесненными в прошлом “представлениями”.
Вот как-то так. Всем чмоки в этом чате.
---
Мария Кутузов, PhD | dr.maria.kutuzov@gmail.com | WhatsApp: +1-780-982-97-95