Развели кабанов, понимаешь

Для меня это странно, ведь обычно тут почти Бродвей: дачный променад, во время которого формируется общественное мнение по принципиальным вопросам и обсуждаются как последние сплетни, так и лучшие способы маринования огурцов, летом начинается часов в пять, после обеда и последующей дремы. По осени время его сдвигается — не бродить же в лесу затемно. Но чтобы людей не было вовсе — нонсенс. Даже немного неуютно, хотя мне в лесу хорошо всегда.

Главное — побыстрее отойти от участков. Яблок в лес сгрузили столько, что их терпко-кислый запах стелется по земле удушливой пеленой. Когда она остается за спиной, выдыхаю: все, теперь можно жить! Влажные листья под ногами скользят, голова идет кругом от тишины и чистейшего воздуха; лес стал заметно прозрачнее и наполнен звуками — где-то без остановки стучит дятел, причем так ровно, будто это работает невидимое лесное сердце, в полысевших кронах деревьев привычно скандалят сварливые сойки, а в глубине, в чаще, что-то похрустывает, постанывает и затихает вновь.

Почти в темноте возвращаюсь обратно. Перед последним поворотом к дачным воротам в нос снова ударяет терпкокислый запах яблок. «Хоть бы закапывали, что ли, — бубню я про себя. — Навалили яблочных Эверестов, гады...» — Вы что, были в лесу? — пожилая леди вытряхивает пакет с яблочным гнильем в метре от ворот на лесную дорогу. Как же это бесит! Но что тут говорить. Молча показываю корзину с рядовками и запоздалым боровиком.

— Ну вы что! Кабаны же пришли! Стадом ходят! Вы представляете, что творится? В лес теперь ни ногой! Правительство вообще у нас что-то делает? Хоть кто-то следит за численностью диких животных? Нам что теперь, в осаде сидеть? Безобразие. Надо Мишустину письмо написать.

Конечно, надо! Это же он, Мишустин со товарищи, засыпал лес яблоками. Леди аккуратно складывает пустой пакет в карман брюк и торопится уйти, напоследок метнув в сторону леса сочное: «Безобразие!» И я с ней согласна. На 100 процентов.