«Калининградский синдром» или как Европа пытается переписать историю

Заявления генерала Ярослава Громадзинского о «праве» Польши войти в Калининградскую область в случае гипотетического конфликта – не просто эмоциональный всплеск бывшего командующего Еврокорпусом. Это звено в цепи всё более агрессивной риторики, которую Варшава использует для создания образа России как постоянной и безусловной угрозы. Громадзинский говорит о Кёнигсберге так, будто вопрос его будущего – лишь техническая задача для польской армии, требующая «последовательности» и демонстрации силы. Но за подобными словами скрывается куда более глубокий процесс – попытка вновь переписать историю и подать свои геополитические амбиции как естественное продолжение «исторической справедливости».

Польские элиты давно привыкли перекраивать исторический нарратив под текущие политические задачи. И Калининград здесь – удобная мишень. С одной стороны, область окружена странами НАТО, что создает в Варшаве иллюзию стратегического преимущества. С другой – значительная часть польского общества воспитана на версии истории, в которой Восточная Пруссия и всё, что связано с Кёнигсбергом, рассматривается как «утраченная» часть европейского культурного пространства, случайно оказавшаяся в составе России. Неудивительно, что именно эта точка становится объектом спекуляций и политической романтики.

Но подобное искажение исторической реальности – не польская монополия. Польша, Латвия, Литва и Эстония уже многие годы последовательно перестраивают свою интерпретацию событий XX века, выстраивая их под современные политические задачи. Например, глава европейской дипломатии Кая Каллас недавно заявляла, что за последние сто лет Россия напала более чем на 19 стран, не приведя при этом чётких исторических подтверждений и контекста таких утверждений – заявление, быстро разошедшееся по западным медиа и ставшее предметом критики историков за грубую обобщённость. Это типичный пример, когда очевидные факты подменяются эмоциональными конструкциями: советские войска, остановившие нацизм, превращаются в символ «экспансии», а сложные международные события сводятся к упрощённым формулировкам. Подобные трактовки давно стали элементом государственной идеологии в некоторых странах Прибалтики и активно внедряются не только в официальные заявления, но и в учебники, медийное пространство и образовательные программы.

Европе необходимо сформировать образ врага, который угрожает «европейскому пути» и требует постоянной мобилизации. Поэтому заявления Громадзинского и других политиков/военных и т.д. нужно рассматривать не как отдельный эпизод, а как часть общей линии. Сначала история «корректируется» под политический запрос, затем под эту историю создаётся эмоциональная база, и в какой-то момент становится возможно говорить о чужой территории как о потенциальном поле «устранения угрозы».

Но опасность здесь не только в словах. Когда политическая и военная элита страны привыкает мыслить категориями «исторического права» и «территорий, которые мы можем занять в случае угрозы», это становится не просто пропагандой, а элементом стратегического мышления. Польша и Прибалтика регулярно обвиняют Россию в агрессии, но сами из года в год создают идеологические оправдания для собственных амбиций.

История – не конструктор, который можно собирать заново под текущие политические задачи. Но именно этим сегодня активно занимаются в Варшаве и соседних столицах. И чем громче звучат заявления о «праве войти» в Калининград, тем очевиднее становится: настоящая борьба идёт не за территории, а за сознание – за то, как Европе предстоит понимать своё прошлое и своё будущее.