Может, «великих вымираний» на суше и не было: Действительно ли жизнь на Земле пережила 5 глобальных катастроф?

Мы привыкли считать историю жизни на Земле драмой с пятью актами глобальных катастроф — так называемой «Большой пятеркой» массовых вымираний. Ярчайший пример — исчезновение динозавров 66 миллионов лет назад. Однако эта концепция, рожденная преимущественно из изучения морской палеонтологической летописи, все чаще ставится под сомнение, когда речь заходит о сухопутных экосистемах. Появляются данные, заставляющие по-новому взглянуть на то, действительно ли обитатели суши переживали те же потрясения, что и морские жители. И это, признаться, невероятно интригует!

Откуда волны? Как сложилась картина пяти кризисов

Идея о пяти глобальных вымираниях — ордовикском, девонском, пермском, триасовом и меловом — возникла еще в 1980-х годах. Тогда детальный анализ изменений в разнообразии морских окаменелостей за последние полмиллиарда лет выявил пять резких спадов. Для океанской биоты эти события, без всяких сомнений, были разрушительными. Но насколько сильно эти волны катастроф захлестнули континенты?

Поначалу казалось, что суша отделалась легче. Еще в конце 80-х годов прошлого века в научной литературе можно было встретить утверждения, что, например, для наземных четвероногих (тетрапод — к ним относятся рептилии, амфибии, птицы и мы) пермское вымирание не имело столь уж катастрофических последствий. Отчасти это объяснялось объективной сложностью: сохранить останки на суше гораздо труднее, чем в морских отложениях, поэтому и палеонтологическая летопись континентов была менее полной.

Суша выходит из тени: новые находки и старые вопросы

С годами палеонтологи накопили значительный объем данных по наземным ископаемым. Тщательные исследования в различных уголках планеты, казалось, подтверждали: да, и на суше происходили крупные вымирания, синхронные с морскими. Это выглядело логично, ведь предполагаемые причины — падения астероидов, гигантские извержения вулканов, резкие климатические сдвиги — носили глобальный характер. Трудно представить, чтобы такие масштабные события обошли стороной целые континенты, учитывая тесную взаимосвязь сухопутных и морских экосистем.

Однако, когда эта картина начала казаться устоявшейся, прозвучали голоса скептиков. Некоторые исследователи, вооружившись новыми методами анализа и критически пересмотрев имеющиеся данные, пришли к выводу, что масштаб вымираний на суше мог быть сильно преувеличен. Например, детальный анализ потерь среди тетрапод в конце пермского периода показал исчезновение относительно небольшого числа родов. Если учесть общее предполагаемое разнообразие четвероногих того времени, такие потери едва ли можно назвать «массовым» вымиранием в том же смысле, что и для морской жизни.

Последовал критический пересмотр и других эпизодов «Большой пятерки». Вывод оказался довольно радикальным: возможно, ни одно из этих пяти событий не оказало по-настоящему разрушительного, массового воздействия на разнообразие наземных тетрапод в целом. Даже знаменитое мел-палеогеновое вымирание, погубившее нептичьих динозавров, возможно, не было «массовым» для всей сухопутной фауны. Ведь выжили крокодилы, черепахи, млекопитающие, да и сами птицы — прямые потомки динозавров. В чем же причина такой устойчивости? Возможно, дело в большей мобильности наземных животных и особенностях воздушной среды, позволяющей легче мигрировать из неблагоприятных зон.

Разумеется, такие взгляды вызвали оживленную дискуссию. Сторонники традиционной модели указывают, что вымирания на суше могли быть более растянуты во времени, представляя собой не резкий обвал, а длительный кризис, который при поверхностном анализе коротких временных срезов может показаться незначительным.

Не только позвоночные: удивительная стойкость других групп

Интересно, что сомнения в универсальности «Большой пятерки» для суши подкрепляются данными и по другим группам организмов.

• Насекомые — незаметные чемпионы выживания? Мир насекомых невероятно разнообразен. И, судя по некоторым недавним исследованиям их палеонтологической летописи, эти крошечные создания, похоже, вообще не переживали массовых вымираний в классическом понимании. Да, происходили значительные перестройки в их сообществах. Например, на рубеже перми и триаса исчезли одни группы, а другие, наоборот, бурно расцвели. Но была ли это одномоментная катастрофа? Проблема в том, что ископаемая летопись насекомых очень неполна, особенно в ключевые периоды, что затрудняет однозначные выводы. За миллионы лет эволюция сама по себе способна кардинально изменить состав фауны. Кроме того, насекомые обладают рядом уникальных адаптаций: огромная численность, быстрая смена поколений (а значит, и быстрая адаптация), способность впадать в диапаузу, пережидая неблагоприятные условия. Важно и то, что многие глобальные изменения, губительные для морской жизни (например, падение уровня кислорода в воде), на суше ощущаются не так остро.
• Растения — молчаливые свидетели эпохА что же растения — основа большинства сухопутных экосистем? Анализ их ископаемой истории также показывает, что массовые вымирания для них — явление крайне редкое. Даже в конце мелового периода, когда исчезали динозавры, флора не претерпела катастрофических потерь на уровне крупных таксономических групп. По мнению ряда палеоботаников, лишь одно из пяти «великих» вымираний — пермское — можно с некоторой долей уверенности связывать со значительным кризисом растительного мира. Да и то, последние исследования, основанные, например, на анализе ископаемой пыльцы и спор, показывают, что даже тогда одни группы растений действительно пострадали, но другие, например, хвойные, могли даже увеличить свое разнообразие. Секрет устойчивости растений во многом кроется в их жизненных стратегиях, особенно в способности семян и спор десятилетиями, а то и столетиями, сохранять жизнеспособность в почве, пережидая самые суровые времена.

Что считать «массовым» и почему это так важно сегодня?

Вся эта научная полемика подводит нас к важному концептуальному вопросу: а что, собственно, следует считать «массовым вымиранием»? Если некое событие приводит к значительным потерям в одной группе организмов (например, в морских беспозвоночных или даже среди крупных наземных позвоночных), но при этом практически не затрагивает другие ключевые компоненты экосистем (такие как растения или насекомые на суше), можно ли его называть «массовым» в глобальном, общебиосферном масштабе?

Этот, казалось бы, академический вопрос имеет прямое отношение к нашему пониманию современного кризиса биоразнообразия. Многие исследователи и публицисты называют его «шестым массовым вымиранием». Но если предыдущие пять событий для сухопутной жизни были не столь уж «массовыми» и всеобъемлющими, то, возможно, нынешний антропогенный кризис для континентальных экосистем является действительно беспрецедентным по своему масштабу и скорости?

Более того, некоторые эксперты в области охраны природы считают, что сама риторика «шестого вымирания» может быть не самым эффективным инструментом. Ведь если «массовое вымирание» определяется потерей, скажем, 75% видов за геологически короткое время, то текущие потери, хотя и ужасающие, пока не достигают этого порога. Фокусировка на предотвращении «шестого вымирания» может создавать иллюзию, что у нас еще много времени и допустим значительный урон, прежде чем «настоящая» катастрофа начнется. Вместо этого предлагается сосредоточиться на более конкретных и неотложных задачах по сохранению каждого вида и экосистемы, не дожидаясь достижения неких пороговых значений, заимствованных из палеонтологической летописи.

Завеса тайны приоткрывается

Дискуссии о том, сколько на самом деле было «великих» вымираний, затронувших сушу, и каков был их истинный масштаб, несомненно, будут продолжаться. Каждая новая находка, каждый новый метод анализа могут добавить новые штрихи к этой сложной картине.

Одно можно сказать с уверенностью: история жизни на Земле гораздо сложнее и многограннее, чем прямолинейные схемы. Пересмотр устоявшихся концепций — это нормальный и здоровый процесс развития науки. И независимо от того, какие выводы в конечном итоге сделают палеонтологи о древних катастрофах, это нисколько не умаляет остроты и срочности современного кризиса биоразнообразия, вызванного деятельностью человека. Понимание уязвимости и одновременно удивительной устойчивости жизни в прошлом лишь подчеркивает нашу ответственность за ее будущее.