Панарин: "Государство российское есть оружие, стоящее на стороне слабых против сильных"

Обнаружил у Панарина замечательно тонкое и точное описание чувство государственности у русских людей, восприятие праведности государства как справедливой силы, наказывающей сильных мира сего. Такой взгляд может показаться приукрашиванием, но на самом деле так есть на самом деле. И я рад, что у большого мыслителя обнаружил это понимание, к которому сам пришёл когда-то в молодости.

***

«Итак, мы имеем реальную драму двух полюсов культуры: православно-христианский тезис должного (в переводе на земной язык — социально справедливого) и антитезис сущего, со всеми неблаголепными чертами последнего. Не только либеральные критики России, но и многие деятели патриотического лагеря привычно утверждают, что в России оказался не представлен, недоразвит средний термин, способный стать связующим звеном между указанными полюсами. Но если бы аналитики не оказались в тайной или явной зависимости от стереотипов либеральной идеологии, старой и новой, они бы не стали сосредотачивать свое внимание на «среднем классе», «срединной культуре», «пространстве ценностно нейтральных значений» и других заемных терминах либерального символизма. 

Реальным «средним термином» российской жизни и культуры является государство. В России оно — никакая не машина для подавления одного класса другим (марксизм), не оставляющая групповых воль и интересов, не «ночной сторож». В основе всех функций российского государства лежит одна функция объясняющая, почему Россия сохраняет архетип святой Руси, почему царь у нас — помазанник Божий, почему православие, самодержавие и народность стянуты в один узел. Дело в том, что государство российское есть оружие, стоящее на стороне слабых против сильных и тем самым ломающее «нормальную» земную логику, как и логику либерального «естественного отбора», согласно которой сильные естественным образом торжествуют над слабыми.

Христианская система ожиданий, связанная с нравственным превосходством  нищих духом и их мистическим торжеством, в России повисла бы в воздухе, обратилась в заповедь, значимую для немногих праведников, если бы не священная мощь грозы государевой, то и дело указывающей особо сильным и особо своевольным их должное место. Специфический демократизм российского «государственного деспотизма» основан на архетипической идее союза священного царя с народом против «сильных людей», злоупотребляющих своими возможностями как в отношениях с нижестоящими, так и в отношении обязательных государственных повинностей. 

«Слабое» государство в России — это не демократическое государство, как это следует из либеральной логики, а номенклатурно-олигархическое государство, идущее на поводу у сильных и начисто игнорирующее интересы слабых. То, что эта архетипическая логика до сих пор действует, свидетельствует наш новейший опыт: современное либерально-демократическое государство целиком контролируется «сильными» олигархами и демонстрирует циничное пренебрежение законами, правами и интересами незащищенного большинства. Всякое ослабление государства у нас означает не высвобождение гражданской инициативы и энергии, а все более бесцеремонную узурпацию всех возможностей цивилизации социально безответственным олигархическим меньшинством. Таковы реальности российского общественного бытия, и игнорирование их в угоду либеральным схемам приводит к чудовищной деградации общественной жизни, попранию человеческого достоинства миллионов людей, стремительной варваризации повседневности. 

Чтобы быть демократическим в социальном отношении — чутким к социальным запросами и правам большинства, — российскому государству необходимо быть сильным — устойчивым к давлению номенклатурных и криминальных кланов, не говоря уже о давлении иностранных сил, заинтересованных в социальном истощении России. Россия потому и получила в народном сознании название Святой Руси, что ее государство осуществляет — на грешной земле и грешными земными средствами — священный парадокс христианства, обещающий слабым грядущее торжество, сильным — грядущее унижение. Российская государственность, таким образом, в чем-то ломает логику земной жизни и истории, внеся туда загадочную мистическую аномалию, связанную с идущими сверху сакральными энергиями, с христианским обетованием страждущим и нищим духом. Здесь и лежат таинственно-мистические корни народного государственничества.

Государственный патриотизм русского народа связан не столько с чувством родной земли, языческим по происхождению, сколько с христианским переживанием парадоксальности российской государственности, реализующей в той мере, в какой это возможно на нашей грешной земле, идеал социальной справедливости и православной предпочитаемости праведных в ущерб притязаниям сильных и наглых. Поэтому известная российская кротость перед лицом государства — свидетельство не холопского раболепия, а живого ощущения присутствия высших принципов и высших парадоксов, таинственно сопутствующих государевой миссии. Перед государственными самозванцами, как бы ни были они вооружены силой и деньгами, внутренней олигархической и могущественной внешней поддержкой, русский человек не раболепствует. 

Следовательно, дело не в силе как таковой, а в правде: если государство хоть в какой-то степени воплощает эту социально-христианскую правду, оно удостаивается самоотверженного служения и самоотдачи народных низов, не заглядывающих в бухгалтерские ведомости. И, напротив, даже самое щедрое на оплату либеральное государство, призывающее на службу «профессионалов, а не праведников», обречено сталкиваться с обескураживающими свидетельствами того, что по законам «нормального рынка» и эквивалентного обмена в России никто не живет. Впрочем, с самого начала ясно, что слабое либеральное государство, не способное обременять сильных необходимыми налогами и социальными обязательствами, богатым и щедрым быть не может: оно неизменно переплачивает сильным ценой злостной недоплаты слабым, не умеющим вырвать «свое».

Так вот почему так боятся крепкой российской государственности правящие либералы. Ее духовная оснащенность высшей социальной идеей прямо ставится ими под подозрение не только в качестве залога обременительной и неприемлемой для них социальной защищенности большинства, но и в качестве угрозы социального возмездия всем, кто успел «наследить» и проштрафиться. Вот почему недопущение возрождения крепкой российской государственности является категорическим условием «партии реформаторов» — кошки, которая знает, чье мясо съела.» 

Александр Панарин, «Стратегическая нестабильность XXI века», 2003 год