Мы живем только с теми, с кем свободны и мыслим. Урок Мераба Мамардашвили

Мераб Мамардашвили с отцом Константином Николаевичем и матерью Ксенией Платоновной 95 лет назад, 15 сентября 1930 года в грузинском городке Гори в семье кадрового военного Константина Николаевича Мамардашвили и его жены Ксении Платоновны, продолжательницы рода русских дворян грузинского происхождения Гарсевановых (Гарсеванишвили) родился сын Мераб. Будущий философ Мераб Константинович Мамардашвили. «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» - банальность, перерастающая в пошлость, если под обществом понимать сколь угодно большую «группу товарищей». Владимир Ленин, который эту фразу произнес в 1905 г. (в статье «Партийная организация и партийная литература»), конечно, так общество не понимал. Все-таки он был читателем философской литературы, хотя в том же 1905 г. во введении к книге «Материализм и эмпириокритицизм» предупреждал что он «в философии ищущий». Чтобы он там потом ни находил, слова «общество» и «свобода» имели для него философский смысл. К тому же ленинская фраза контекстна. Он критикует «буржуазный индивидуализм» в литературе, за которым стоит денежный мешок издателя, политическая ангажированность и обывательский спрос. Такая литературная свобода – только оборотная сторона порабощения. Тут Ленин во многом прав, и его правду мы сегодня наблюдаем повсеместно. Общество - это не люди за окошком, на улице, в телевизоре, в очереди к кассе пробить мюсли. На какое-то время мы испытываем зависимость от правил поведения в очереди, которая состоит из «группы товарищей». Благодаря этому стояние в очереди не превращается в штурм кассы. Но нужно ли для этого философское понимание «общества» и «свободы»? Маленькие дети познают эту зависимость на магазинных примерах. Общество - это не люди за окошком, на улице, в телевизоре, в очереди к кассе пробить мюсли. На какое-то время мы испытываем зависимость от правил поведения в очереди, которая состоит из «группы товарищей». Благодаря этому стояние в очереди не превращается в штурм кассы. Когда-то Мераб Мамардашвили жил в московской коммуналке. Друзья спрашивали его: Мераб, как ты живёшь со всеми этими алкашами, дебоширами, кастрюльными интриганами? Тот спокойно отвечал: «А с чего вы взяли, что я живу С НИМИ? Я живу с Платоном, Декартом, Кантом...». Это было ЕГО общество, и он был свободен от другого. Ведь его жизнью (и свободой) было философствование. Друзья это знали, но, похоже, недооценивали в контексте коммуналке. А в коммуналке как раз и надо мыслить, чтобы не стать ее «функцией». Как и «функцией», шурупчиком машины государства. Обратите внимание: философ жил в коммуналке, точнее, был прописан в ней, но жил не с коммуналкой, потому что был свободен от нее. В том числе, в своем философствовании, даже если философствовать о коммуналке. Как говорил его друг Александр Пятигорский, философ имеет право мыслить, о чем угодно, лишь бы это было мышление. И где угодно. Даже в толпе. А коммуналка – объект, вызывающий разные мысли. Мерам Мамардашивили был свободен с Платоном, Декартом, Кантом. Потому с ними и жил. Мы знаем только «свободу от…» и «свободу для…», но их непременным условием является «свобода с…». Она возникает в общении. А общение складывается только меж теми, у кого есть общее - общее корень «дерева смыслов», или оно только выращивается, ищется. «Общение – это производство общего» - точная формула Вадима Петровского. Да, общение – это поиск корней, родственности смыслов и взращивание их дерева. Это и определяет его круг. Прочее – «коммуникация», у которой нет круга. «Круг коммуникации» - так не говорят, говорят «круг общения». А коммуникация – это что-то размытое, рассеянное, куда попадает случайное, включая пары коммунальной кухни. Можно поневоле коммуницировать хоть с Вороньей слободкой, с теми, у кого у вас ничего общего нет и быть не может. Но и тут нужно быть острожным: у человека с развитым сознанием нет готового детектора «свой – чужой», как у животных, дикарей (включая современных) и автоматических устройств. Мы живем только с теми, с кем свободны. А значит - мыслим. Это урок Мамардашвили. Я тоже родился в коммуналке на Русаковке. Всего 2 комнаты. В одной - моя любимая семья, в другой - одинокая Ксения Дмитриевна, дворянка, дочь царского генерала, которая во мне души не чаяла, а я не вылезал от нее. Это было мое общество. Я, естественно, гулял во дворике, у меня были друзья, знакомился с самыми разными «обществами». Но у меня остались самые теплые впечатления от этого знакомства: ведь я был свободен от них. Кант появился позже, терпеливо поджидал на полочке. Я был свободен со своей семьей, с Ксенией Дмитриевной, позднее с Кантом. Наверное, все-таки с дворовыми друзьями (дружба – это свобода), а, возможно, и с некоторыми русаковскими обществами. Скажем, с бабушками у фонтана в зеленом центре дворика (это было потрясающе уютно, мило и красиво). Иначе это было бы невыносимое детство, а мое было счастливым и свободным. Там можно было молчаливо, а иногда и в разговорах, даже в детском оре уединиться в кругу у фонтана при наличии других людей. Ребенку легче, ему многое позволяют и не трогают. Покуда он не ищет «уединения» в грязной луже. Другое дело – взрослый. Собрался уже уединиться, спрятаться, бывает (в жизни всякое бывает!), забиться, забыться и тут услышал дружный хор голосов: «Мы с тобой! Bceм сборочным цехом кривошипно-шатунных и кулисных механизмов имени 300 спартанцев!». Вот за это мы и любим нашу страну, которая не даст пропасть без всенародной поддержки! Правда, немножко устаем от этой поддержки. А там, где надо, действительно, поддержать, не всегда дозовешься. Да, один в поле не воин. Просто присел. И второй тоже... Не в каждом МЫ есть место вашему Я. Не каждое МЫ стоит впускать внутрь вашего Я. Иногда разумно заранее предупредить: «Я вам не МЫ». А не бездумно проваливаться сходу в социальные и психологические ЯМЫ. Соблюдайте гигиену Я. И деликатно научите этому детей. Переход «на МЫ» не менее свободен, сознателен и интимен, чем переход «на ТЫ». Когда говорят: «У нас так не принято», это еще не значит, что и «у вас», возможно, вы просто в гостях, и нужно подчиняться правилам гостевого поведения. МЫ – это судьба, избирая МЫ, человек избирает судьбу. МЫ не навязывается, тем более, не поглощает Я, у которого возникает смысл найти и расширить себя в нем. Иначе, может сработать сценарий Сартра: ад – это другой, другие, чье-то отчужденное МЫ. «Страшно не жить во сне, страшно проснуться в чужом сне», предостерегал Мамардашивли. МЫ – это результат обоюдного, выношенного в мыслящем сознании согласия. Мы состоим лишь из тех (того), кого (что) мы любим, и из тех, кто нас любит, даря нам то, что мы только полюбим. С кем мы мыслим, и тех, кто мыслит с нами. Прочее - просто «окружающая среда», вещи и люди среди вещей, но не мы. Владимир Кудрявцев