Влад Петров: «Нисколько не жалею о том, что не уехал в Москву»

«Казань – город-потребитель? Я не согласен»

– Влад, полгода назад продюсер Альбина Нафигова сказала нам в своем интервью: «Я бы назвала «Пувыргу», наряду с «Пустотой» Павла Москвина, казанским кино. У него своя природа, свой характер». Вы согласны с тем, что такое явление, как казанское кино, вообще существует?

– Согласен.

– В чем его особенности?

– Это сложно выразить словами. Но, например, писатель Денис Осокин, который участвовал в нескольких кинопроектах как сценарист, много раз говорил о том, что Казань – это такая точка силы, которая рождает какую-то свою творческую энергию, не похожую ни на какую другую.

Безусловно, есть что-то, что объединяет известные казанские фильмы, но чтобы это определить, наверное, нужно провести научную работу. Или показывать посредством киноязыка, мне так точно было бы проще.

– Знаете, мы с коллегой как-то хотели снять документальный фильм и подумали, что подходящей темой мог бы стать казанский рок 1980-х. Начали рисерч, обратились к знающим людям, и они нам сказали: там не о чем снимать, казанский рок был абсолютно проходным явлением. И один из них так объяснил причину: Казань не город-творец, а город-потребитель. Хороший, благодарный потребитель. Вы как думаете?

– Нет, с этим я не согласен. Кстати, пока вы говорили, я вдруг понял, что можно считать особенностью казанского кинематографа. Все это время у нас мощно развивалось документальное кино, работала студия кинохроники, снимался киножурнал «На Волге широкой». Это очень старая, настоящая школа документального кинематографа, из которой вышли Марина Разбежкина, Николай Морозов и другие известные люди в мире кино.

Возможно, эта мощная школа повлияла и на мой фильм, поскольку я ставил себе задачу, чтобы он выглядел полудокументальным.

– Причем в стиле документалок 80-х.

– Да, наверное, я и делал в таком стиле, причем я только сейчас, когда мы с вами говорим, это понимаю и осознаю.

Вообще если отойти немного в сторону, то я режиссер-интуит. То есть чтобы творить, мне нужно отключить мозг. Уже потом, когда я смотрю отснятый материал, я могу его анализировать. Если я проанализирую изначально и буду идти по намеченному пути, фильм у меня не получится. В киношной среде даже бытует такая шутка, что режиссер никогда сам не знает, о чем снимает свое кино. Это потом разбирают киноведы и кинокритики. А Тарковский рассказывал случай, когда на одном из разборов «Зеркала» уборщица, дожидавшаяся окончания мероприятия, не выдержала и просто и ясно сказала, о чем этот фильм. И Андрей Арсеньевич признал, что это было, пожалуй, самым точным определением темы картины.

Короткометражная версия фильма «Пувырга» режиссера Влада Петрова получила главный приз жюри конкурса короткометражных фильмов на XXXI Открытом российском кинофестивале «Киношок»

Фото: предоставлено пресс-службой «Время кино»

«Не уверен, что «казанский феномен» был именно казанским»

– К слову об интуиции. Я не буду спрашивать у вас, что означает слово «пувырга», вы уже отвечали журналистам, что оно было придумано вами в детстве. Но: по звучанию оно как будто финно-угорское. Может быть, здесь у вас тоже что-то выскользнуло из подсознания?

– Вполне возможно.

– У вас ведь еще и фамилия образована от имени, как нередко бывает у представителей финно-угорских народов и чуваш. Вы кто по национальности?

– Русский.

– Тот же Осокин тоже говорит, что он русский, но есть ощущение, что он что-то недоговаривает.

– (Смеется.) Ну, во всех нас многое намешано, но, насколько я знаю, у меня со всех сторон русские предки. Хотя понятно, что все равно может быть намешано.

– Вы родились в 1973 году, росли в Казани, так что «казанский феномен» наверняка испытали на своей шкуре. Как это было у вас?

– Это было, конечно, страшно. Например, к школе приходила враждующая группировка, окружала ее и всех, кто из нее выходил, могли побить. Очень много раз на моих глазах происходили драки. И до сих пор в памяти образ толпы подростков, идущих с монтажками по улице, это тоже часто бывало.

– Но, тем не менее, вы называете Казань волшебным городом. Я тоже считаю, что Казань необыкновенный город или как минимум необычный, но настаивать на этом мне мешает как раз то, во что мы все окунулись в нашем отрочестве. Нам жутко не повезло в этом смысле, вам не кажется?

– Я не уверен, что это был именно казанский феномен. Просто в Казани это явление стало более известным, возможно, даже благодаря тем же документальным фильмам, которые тогда впервые в стране осветили это явление. А так я от очень многих иногородних знакомых слышал, что у них была такая же картина. Просто вся страна очень сильно менялась, уже тогда пошел некий мощный передел, и это коснулось всего, в том числе жизни подростков. Так что я не думаю, что это казанское порождение.

«Вдруг замечаешь, что, Господи, здесь у тебя цитата из Тарковского, хотя ты и не помышлял о такой задаче»

– Вы только что стали членом Союза кинематографистов России. Что это для вас – формальность или что-то значимое?

– Да, на днях [председатель Союза кинематографистов РТ] Ильдар Ягафаров вручил мне корочку члена Союза кинематографистов России (сейчас в Союзе нет деления на региональные филиалы). Для кого как, но для меня это событие, потому что я, наконец, ощущаю себя причастным к отечественному кинематографу. То есть теперь я уже не сам по себе, а как бы его частица. Для меня это важно.

– Важно что именно? Быть в тусовке?

– Нет, тут другое. Вот в прошлом году Ильдар всячески продвигал мой фильм, показывал в том числе своим коллегам в Москве. И благодаря ему меня пригласили в Центральный дом кино. А Дом кино для меня абсолютно культовое место, о котором до сих пор я только читал и видел на фотографиях. Трепетно было уже даже просто находиться в стенах этого здания. Потому что там, например, проходила премьера того же «Зеркала» Тарковского. И в том Белом зале, где она проходила, показали мой фильм. Это как прикосновение к истории отечественного кинематографа. А я очень люблю отечественный кинематограф, по возможности изучаю его историю, читаю много книг о нем.

«В прошлом году Ильдар Ягафаров всячески продвигал мой фильм, показывал в том числе своим коллегам в Москве. И благодаря ему меня пригласили в Центральный дом кино»

Фото: © Михаил Захаров / «Татар-информ»

Мне важно ощущать себя в этом контексте, потому что, как я уже сказал, анализируя свой фильм, я постфактум вижу отголоски тех или иных картин, которые смотрел в детстве и которыми восхищался в более зрелом возрасте. Потому что, когда работаешь над фильмом, ты погружаешься в него, и если будешь нарочито отсылаться туда или сюда, получится мозаика, это уже не будет цельным произведением. А когда фильм вышел, когда этот корабль поплыл, ты можешь немного от него отойти и посмотреть со стороны. И вот тогда ты вдруг замечаешь, что, Господи, здесь у тебя цитата из Тарковского, хотя ты вообще не помышлял о такой задаче. А здесь похоже на камерный кинематограф 70-х годов.

Конечно, цитирование тоже может быть искусством, как у Тарантино. Он осознанно цитирует те или иные фильмы, и это превращается в самодостаточное постмодернистское произведение искусства, такой кинематограф в кинематографе. Но у меня-то была личная история, которую хотелось рассказать языком кино, поскольку именно этот язык, как мне казалось, наиболее органичен для того, чтобы передать накопившиеся у меня эмоции и мысли.

– Сколько раз вы пересматривали «Пувыргу»?

– Это не поддается подсчету. Монтажных версий было очень много.

«Кинематограф в Татарстане пока не то занятие, на котором можно зарабатывать»

– То есть вы сами монтировали?

– Да, где возможно, я все делал сам. Именно потому, что мне нужно было максимально передать те самые ощущения – памяти, снов, мечты. Начиная со второй половины съемок я уже и камеру взял в руки, потому что нужно было самому пожить с ней, самому попробовать разные объективы, поиграться со светом, ракурсами, чтобы наконец увидеть то зыбкое ощущение сна и памяти.

Но, тем не менее, кино – это коллективный труд. И когда у тебя хорошая команда – это прекрасно, потому что каждый, кто принимает участие в создании фильма, вносит частицу своей души. Поэтому я очень благодарен всем тем, кто прошел со мной этот нелегкий путь.

– А какой был бюджет у «Пувырги»?

– Сложно сказать. История у проекта была долгая, в итоге все свелось к тому, что директор творческой резиденции «Артхаб» Михаил Волконадский финансировал проект из личных средств. То есть бюджета от каких-то государственных фондов или из других источников не было.

– То есть Волконадский не посвящал вас в бухгалтерию?

– У нас процесс был построен по-другому. Составлялся список: сколько нужно средств на аренду квартиры, где проходили съемки, на дополнительное съемочное оборудование, на гонорары актерам и съемочной группе. Но поскольку процесс сильно растянулся по времени, то и многие люди менялись: какие-то уходили, какие-то добавлялись. Были те, кто помогал на энтузиазме. Высшая школа журналистики и медиакоммуникаций КФУ, например, бесплатно предоставила кинокамеру на съемки.

А так можно и за 100 тысяч рублей фильм снять, можно за миллион или за большую сумму, а можно бесплатно, если на телефон и без аренды помещений и оборудования. Это зависит от замысла, сценария, многих других факторов, но в конечном счете от того, насколько автор горит своим проектом. Если он горит по-настоящему, то этот огонь поможет ему реализовать свой проект в любом случае, даже если это будет дорогостоящий проект. По крайней мере, я хочу в это верить (смеется).

– Вы отсматриваете кино, которое имеет отношение к Татарстану?

– Да, с большим энтузиазмом и интересом. Не только те фильмы, которые на слуху, попадают в прокат, на фестивали, но и те, которые можно посмотреть где-нибудь во «ВКонтакте».

– И что, есть какие-то открытия, о которых никто не знает?

– Это, наверное, покажется странным, но на самом деле меня интересует практически любая киноработа и в каждой я нахожу что-то интересное. Потому что сам факт, что кто-то что-то делает, тратит на это силы, время, энергию, не получая ничего взамен... Пока кинематограф в Татарстане не то занятие, на котором можно зарабатывать.

В Москве и Питере, где есть кинопроизводство, рынок и так далее, конечно, другая история. Но лично мне не хотелось бы там оказаться, поскольку я боюсь, что это превратится в производственную рутину. А здесь все делается от души, по крайней мере пока. То есть здесь делаются работы, в которых люди пытаются себя выразить. При всей недоработанности и малобюджетности этих фильмов они имеют свое очарование и воодушевляют уже тем, что появились на свет.

Сейчас среди тех, кто их делает, особенно много молодых людей. Когда я сам был молодым, очень многие вокруг меня хотели делать кино, но все упиралось в то, что нужно было иметь доступ к камере и монтажной, то есть как минимум работать на телевидении. А сейчас все просто: на телефон снял, на телефоне же смонтировал. И вот так, не имея большого бюджета, молодые ребята делают свое кино. Проблема у многих из них чаще возникает в другом – в содержании. Не хватает опыта владения киноязыком, жизненного опыта и просто «кинозрительского» опыта. Хочется, чтобы в этих работах было больше начитанности, насмотренности, культурной связи с нашим и с мировым кинематографом, с живописью, литературой, театром и т.д. Тогда будет уже неважно, насколько красиво или некрасиво это снято. Это будет то, что как раз и нужно для души.

«На телевидении не было такой отрасли, как игровое кино, поэтому я стал работать журналистом. Добился каких-то результатов»

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

«Сейчас нисколько не жалею о том, что не уехал в Москву»

– К слову о Москве. У меня в конце 90-х было несколько друзей-монтажеров, которые работали на «Эфире», и все они со временем перебрались в Москву и не жалеют об этом. Вы были одним из лучших репортеров на канале, но не уехали. Почему?

– Во-первых, на тот момент я не чувствовал себя в своей тарелке. То есть журналистика не была тем, чем я хотел заниматься. Изначально, с детства я хотел снимать кино. И когда я окончил КАИ, опять же, совершенно не по профилю (я радиоинженер, ни дня не проработавший по специальности), я сразу устроился на «Эфир». Мне казалось, что в нашем городе это что-то наиболее близкое к кино. Поступать во ВГИК... Ну, тогда и психология у меня была другая, я думал, что это для небожителей и совершенно нереально. Сейчас, может быть, мне бы так не показалось, но тогда было так.

Но на телевидении не было такой отрасли, как игровое кино, поэтому я стал работать журналистом. Добился каких-то результатов, но как только в Казань приехала Маргарита Терехова и я взял у нее интервью про Тарковского, меня перемкнуло и буквально через неделю я уволился. Хотя в тот момент мне как раз повысили зарплату (смеется). Но для меня это было неважно, я на голом энтузиазме поехал в Москву снимать документальный фильм про Тарковского и взял несколько интервью. Однако монтировать фильм было негде, и я устроился на ТНВ. Но фильм так и не был завершен. На тот момент у меня еще не было опыта создания документальных фильмов, к тому же это требовало постоянных командировок в Москву, чтобы продолжать встречаться с людьми, снимать, собирать материалы.

Примерно в то время у меня возникла идея личного автобиографического фильма, но реализация замысла отложилась на долгие годы. Я женился, пошли дети один за другим. Пришлось вообще удариться в рекламу, и надолго, чтобы кормить большую семью. Но все это время я продолжал потихоньку двигаться к игровому кино. И вот сейчас, когда дети подросли, руки развязались, у меня стало что-то складываться там, где я хотел себя реализовать.

Да, наверное, был период, когда я жалел, что не уехал в Москву, что там, возможно, у меня сложилась бы другая карьера. Но как раз сейчас я нисколько об этом не жалею. Знаете, что меня в этом поддерживает? Когда я представлял свой фильм на «Киношоке», я слышал от разных людей, что он не похож ни на какой другой. То есть если я занял первое место, значит, я все-таки проделал свой путь и нашел свой язык, свою систему образов. И если бы я где-то учился, возможно, этого не произошло бы, потому что полученные знания как-то вытеснили бы этот язык. А тут я, как слепой, шел сквозь дебри, искал свой путь и все-таки, можно сказать, нашел.

«Новый проект в некотором смысле вырастает из предыдущего фильма. В моей повести «Пувырга» была маленькая глава «Леониды», так и называется новый проект»

Фото: media.kpfu.ru

«Алексей Нилов дал согласие на участие в фильме и уже снялся в пробах»

– Вы ведь сейчас занимаетесь новым проектом? Расскажите о нем.

– В некотором смысле он вырастает из предыдущего фильма. В моей повести «Пувырга» была маленькая глава «Леониды», так и называется новый проект. На это название меня вдохновило стихотворение замечательного казанского поэта Тимура Алдошина. «Леониды» – это метеорный поток, который бывает в ноябре. И если «Пувырга» рассказывала о мальчике, прототипом которого являюсь я, то «Леониды» — это рассказ об отце этого мальчика. Не совсем о моем отце, это не мемуары, а художественный образ, который отталкивается от образа моего отца. В его истории мне отчетливо видятся мотивы «Гамлета», и, кроме того, в его судьбе отразилась история страны, как и в случае с «Пувыргой».

Герой «Леонидов» родился в 50-е годы. 60-е, когда он учился в школе, были эпохой энтузиазма, космических открытий, когда люди верили, что к 80-му году наступит коммунизм. То есть все жили какими-то большими идеями, объединяющими всю страну. А с начала 70-х происходит резкое переключение, эти идеи начинают растворяться, никто уже не верит в коммунизм, космические полеты становятся обыденностью и уже никто не верит, что мы будем покорять Марс, встречаться с инопланетным разумом и так далее. И наступает эпоха безвременья и потерянности. Это хорошо отражено в таких фильмах, как «Осенний марафон», «Отпуск в сентябре», и, как апогей этого состояния, в «Полетах во сне и наяву» в начале следующего десятилетия.

То есть это история героя, который учился на одни пятерки и верил в то, что он живет в самом лучшем месте на Земле, а когда вырастет, будет делать что-то великое; но в итоге со всем своим потенциалом он оказывается в состоянии безверия. Отдушину он находит в том, что играет в карты. Потому что в картах он ощущает свободу, или иллюзию свободы и каких-то выходящих за социальные рамки возможностей. У него феноменальная память, здесь пригождается его знание математики, он может заработать за вечер столько, сколько заработал бы за несколько месяцев на обычной работе.

В общем, такая атмосфера картежного мира 70-х годов, которая действительно была тогда распространена и, может быть, где-то предшествовала наступлению тех гопнических времен. Карты — это, с одной стороны, свои законы, ты живешь как бы вне общества и вне правил. С другой стороны, в конечном счете это все равно побег в никуда. И, собственно, жизнь героя заканчивается в 1981 году, и тем самым как бы подводится черта под эпохой 70-х.

Но вообще речь идет именно о молодых людях того времени, о том, какими они были и как они ощущали себя в том десятилетии. С одной стороны, люди ощущали потерянность и безнадегу, но с другой, они освободились от каких-то догм и почувствовали себя свободнее. Это выражалось даже во внешности. Потом, если в 60-х многие молодые люди увлекались поэзией, то есть было важно слово само по себе, мысль, то в 70-х место главного увлечения заняла музыка. Причем музыка иностранная, слов в которой никто не понимал. Это тоже важный факт для понимания атмосферы того времени. Также в семидесятых происходит стремительное развитие фантастических идей, пришедших из прошлых десятилетий: походы за йети, летающие тарелки, паранаука, разного рода целительства и т.д. Но еще популярнее были увлечения портвейном. Или азартными играми. Вот на фоне всего и происходит история молодого казанского картежника, который потерялся в иллюзиях и не может найти из них выход.

– На какой стадии этот проект?

– В этом году я хочу сделать короткий метр, а потом, если найду финансирование на полный метр, делать и полный. Я уже понял, что мне комфортнее идти по такому пути.

Из интересных фактов могу сказать, что дал согласие на участие в фильме и уже снялся в пробах Алексей Нилов, известный по сериалу «Улицы разбитых фонарей». Он будет играть отца главного героя.

– А на роль главного героя кого-то наметили?

– Есть варианты, но пока я в поиске.