Евгений Суровецкий: Обыкновенная жизнь в необыкновенном веке. Продолжение

«Люди нашего города»

Музей истории города Якутска при поддержке SakhaLife.ru и любезном согласии Ульяны Аскольдовны Суровецкой продолжает публикацию рукописи уроженца г. Якутска Е.К. Суровецкого. Евгений Кузьмич жил в XX веке, необыкновенном, бурном, он стал свидетелем и участником эпохальных изменений в Якутске и в стране в целом: разрушался старый мир и строился новый. Суровецкий писал впоследствии, в глубоко почтенном возрасте: «Уж слишком необычны были эти события, как сказка, как фантастика в нынешнем видении». Е.К. Суровецкий (1913-2000) — почетный гражданин города Якутск, один из организаторов профсоюзного и физкультурного движения в Якутии, первый председатель Совета клуба старожилов г. Якутска, возглавлял Якутский республиканский совет ветеранов спорта, заслуженный работник народного хозяйства ЯАССР, кавалер ордена «Знак Почета». С этой публикации воспоминания Е.К. Суровецкого отражает тему Великой Отечественной войны, работая председателем Абыйского районного комитета физкультуры и спорта ведя работу с военнообязанными.

Предыдущую публикацию читайте: https://sakhalife.ru/evgenij-suroveczkij-obyknovennaya-zhizn-v-neobyknovennom-veke-prodolzhenie-19/

В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

28 июля от г. Якутска отошел караван барж, ведомый пароходом «Первая пятилетка», вниз по реке Лене к порту Тикси. На одной из барж устроились мы с Марией. Путь был долгим и довольно трудным. На барже не было никаких удобств, это была простая грузовая баржа, жили мы в трюме, большую часть времени проводили на палубе. На наше счастье погода была хорошая. На баржах ехало довольно много пассажиров, семьями, в Тикси, на реку Яну, Индигирку, Колыму. В Тикси нас перегрузили на большой морской трехтысячетонный лихтер, типа большой баржи, который потянул пароход ледокольного класса, купленный в Японии. Жили тоже в темном трюме. Вышли в Ледовитый океан, поплыли каботажем, прибрежным плаванием вдоль берега на Восток. Берега видно не было, шли далеко в море. Океан был спокойным и его море Лаптевых было гладким, сначала чистым, без льда. А затем стали попадаться сначала отдельные льдины, потом все гуще. Наш маршрут пролегал в море Лаптевых мимо губы и мыса Буор-Хая в Янский залив, оттуда проливом Дмитрия Лаптева, между материком и Ляховскими островами, вошли в Восточно-Сибирское море к реке Индигирке. Первой нашей остановкой было устье р. Яны. Мы остановились далеко в море, так как лихтер с глубоководной осадкой не мог войти в мелкое устье реки и остановился на так называемом баре, то есть, в глубоком месте за намытым наносами реки в устье более мелким дном. От берега реки к нам подошел пароход с баржей, перегрузил предназначенный для Янского района груз, и мы пошли дальше. Дни были еще длинными, хотя ночи становились все темнее. Мы большую часть времени проводили на палубе, наблюдая за плывущими льдинами, редкими птицами. Однажды мы видели плывущую пятнистую нерпу. Она то выныривала из воды, то скрывалась, посвистывая. Долго плыла около нашего каравана, потом исчезла. Следующей остановкой было устье р. Индигирки. Тут нам надо было покинуть караван и перегрузиться на пароход, идущий в Абыйский район. К этому времени поднялся довольно сильный ветер, взмывая большие волны. Наш караван остановился далеко от устья реки из-за недостаточной глубины. Стали ждать пароход. И вот из устья реки показался речной, колесный пароход. Сначала по мелкому месту он плыл нормально, но когда вышел на глубину моря, большие волны стали сильно подкидывать его, обнажая дно. Было забавно смотреть, как поднятый на гребень большой волны пароход отчаянно барахтался, вращая в воздухе обнажившиеся колеса. С трудом он подобрался к нашему лихтеру и здесь нам стало не очень забавно, когда пришлось перегружаться на неспокойно ведущий себя пароход. Хорошо, что борт лихтера, у которого остановился пароход, был подветренным и волны здесь были поменьше. Иначе пересадка пассажиров и перегрузка груза были невозможны.

Наконец с трудом все завершилось, и мы поплыли к берегу. Здесь мы побыли недолго, дня два, в Чокурдахе с парохода выгрузили груз, предназначенный для Аллаиховского района, а затем поплыли по реке Индигирке до поселка Дружина. Путь вверх по течению был неспешным и вот, в конце концов, показалась Дружина, небольшой пристанский поселок. Всего наш путь от Якутска до Дружины занял 40 дней. Отплыли из Якутска 28 июля, прибли в Дружину в начале сентября 1941 года. Радио на пароходах не было, что творилось на белом свете, на фронте, мы не ведали.

Но это еще не был конец нашего пути. Абыйский районный центр в то время размещался не в Дружине, а в селе Абый, на берегу огромного озера, в 40 километрах от Дружины. Добраться туда летом можно было только верхом на лошади, по таежным болотам. Трудно нам пришлось в первые дни. Выгрузившись на берег, не имея квартиры, пришлось искать пристанища. Походил, поискал, куда деться, наконец зашел в поселковый совет депутатов трудящихся, предъявил направление на работу в райком физкультуры, меня временно устроили в помещении совета. А потом, с помощью председателя совета нашли квартирку – в комнате уборщицы школы, по фамилии Ефимова, у которой было два сына – школьника. Это был временный выход, чтобы пожила Мария, пока я съезжу в райцентр для оформления на работе. Уже после этого я стал собираться ехать в Абый, в райцентр. Но прошло с десяток дней, пока мы устраивались, пока я нашел попутчика, едущего в Абый. В поселковом совете мне дали верховую лошадь, и мы с попутчиком отправились верхами в дорогу. Ну, и дорожка оказалась! Никакой дороги, болото, сплошной кочкарник, между кочками вода по колено лошади, а то и глубже. Я верхом вообще-то раньше почти не ездил, трудно мне пришлось. Лошадь шла осторожно, но часто оступалась, я чуть не падал. Попутчик-якут добродушно улыбался, подсказывал, как лучше держаться на лошади, как выбирать путь, как уклоняться от веток деревьев, когда приходилось ехать через лесные чащи. Постепенно я привык, стал держаться на лошади увереннее, а ехал в след впереди едущему проводнику. Часто встречались большие озера, которые мы объезжали, реже встречались сухие места, когда почва повышалась, образуя холмистые, таежные участки. Мой спутник каким-то образом находил на болоте верный путь и когда мы выезжали на высокие места, мы оказывались точно на лесной тропе-дороге, протоптанной лошадьми, на которых здесь, видимо, часто ездили. В таких сухих местах, лиственичный и еловый лес был высоким, густым, длинные ветви деревьев опускались низко и приходилось внимательно следить за тем, чтобы они не хлестнули по лицу, по глазам, тем более, что на таких сухих тропках спутник пускал лошадь рысцой и я, неловко трюхая на лошади, должен был одновременно успевать управлять лошадью и отмахиваться от быстро налетавших веток. А корни деревьев из-за вечной мерзлоты протягивались не вглубь земли, а по верхнему слою, их длинные, с добрые пять-шесть метров, толстые искривленные щупальцы тянулись звездообразно по поверхности почвы вокруг комля дерева, пересекая тропу. Земля на тропе между корнями была протоптана копытами лошадей, умята так, что корни образовали многочисленные пороги, через которые лошадям приходилось постоянно переступать, чтобы не споткнуться.

Ехал, стараясь держаться за проводником, но несколько отстал от него и намереваясь догнать, свернул немного в сторону, на путь попрямее. И тут вдруг моя лошадь провалилась в бездонную яму, закрытую водой, по самое седло. Я закричал спутнику, он услышал и повернул обратно, ко мне. Я в это время соскользнул с седла через круп лошади на край ямы, чуть не упав в нее, но выбрался. Вода и на краю оказалась выше колен. А лошадь стала тонуть, захрипела, вытягивая голову, стараясь передними ногами выбраться из ямы. Спутник ухватил за узду и стал ей помогать. Кое-как, с трудом лошади удалось выбросить передние ноги на край ямы и выйти наверх. Передохнув немного, стоя по колено в воде, успокоили лошадей. Я взобрался на свою лошадь, и мы отправились дальше. Теперь я был уже предельно острожен, держался след в след лошади спутника. Наконец, к вечеру мы добрались до районного центра, поселка Абый. Это было, помнится, числа 13-14 сентября 1941 года.

Я очень удивился, что меня здесь встретил сам первый секретарь райкома партии Румянцев, Афанасий Никифорович. Он сразу повел меня к себе на квартиру. Накормил, подробно расспросил, как ехали, что нового в Якутске. Много нового я ему, конечно, не мог сообщить, во-первых, потому что мы ехали долго, почти полтора месяца, во-вторых, в Якутске в 1938-1941 гг. круг моих действий ограничивал преподаванием в ЯФАШ, в республиканских кругах я в те годы бывал редко.

17 сентября 1941 г. райисполком оформил мое назначение председателем районного комитета физкультуры. А через несколько дней Румянцев преподнес мне сюрприз. Оказывается, постановлением Государственного Комитета Обороны СССР от 17 сентября 1941 года в стране с 1 октября вводился Всевобуч / Всеобщее военное обучение/ и из Якутска из обкома ВКП(б) и облвоенкомата телеграфно поступила рекомендация назначить меня руководителем формирования Всевобуча Абыйского района. Румянцев сказал, что на ближайшем заседании бюро райкома ВКП/б/ меня утвердят в этой должности. Но эта была не штатная должность, а общественное поручение, которое по указанию райкома партии практически оформлялось через Осоавиахим. А основной моей работой будет райком физкультуры. Жить мне рекомендовали в п. Дружина, так как Румянцев сообщил, что, во-первых, это наиболее населенный пункт района, во-вторых, райцентр в ближайшее время будет перенесен в Дружину. И я вернулся обратно, также на лошади верхом и приступил к работе.

Основные ступени моего служебного продвижения в Абыйском районе в хронологическом порядке:

сентябрь 1941 г. – председатель райкома физкультуры, командир батальона Всевобуча района, преподаватель школы, начало выступлений с лекциями;

сентябрь 1942 г. – переведен из кандидатов в члены ВКП(б), утвержден внештатным корреспондентом газеты «Социалистическая Якутия»;

с января 1943 г. – заведующий военным отделом райкома ВКП(б);

15 июня 1944 г. избран членом пленума и кандидатом в члены бюро Абыйского райкома ВКП(б);

июль 1944 года – утвержден инструктором военного отдела Якутского обкома ВКП(б) и вылетел в Якутск, закончив свой труд в Абыйском районе.

Члены пленума Абыйского райкома ВКП(б), избранного 15 июня 1944 г. Меня избрали членом пленума райкома и кандидатом в члены бюро райкома ВКП(б).

Я сижу слева с краю, в середине четвертый слева первый секретарь райкома Петров, крайний справа Колмогоров, начальник РО НКВД. Сзади высокий русский – Андриенко, начальник районного отделения связи. (аннотация Е.К. Суровецкого).

Приступив к работе в качестве председателя районного комитета физкультуры, одновременно взялся по совместительству преподавать ряд предметов в местной средней школе. И, конечно, занялся формированием подразделений Всевобуча. Поскольку я ещё плохо был знаком с районом, учет людей, подлежащих военному обучению провели райсовет Осоавиахима и работники райисполкома, ведущие учет военнообязанных. Военкомата в районе не было. В Дружине подобралось более 450 военнообязанных, в поселке Абый – 60 человек. Мы решили оформить в Дружине батальон Всевобуча в составе четырех рот, в Абые – отдельный взвод. Меня райком ВКП(б) утвердил командиром батальона, с подчинением мне всех подразделений Всевобуча района в поселках, комиссаром батальона утвердили Кирющенко, начальника политотдела Колымо-Индигирского речного пароходства, входившего в состав Дальстроя, дислоцировавшего в Дружине. Служащих и рабочих пароходства, КИРП, мы выделили в отдельную роту батальона, командиром ее я назначил Сергея Болдырева, ответственного секретаря многотиражной газеты КИРПа «Индигирский водник». Болдырев был очень интересным человеком, высококультурным, грамотным. После войны стал писателем, написал ряд романов о Севере, например, «Дорога к большой реке» о Колыме. Командиром другой роты назначил Иосифа Копылевича, директора Колымо-Индигирской торговой конторы. Других не помню. Назначил политруков рот по представлению комиссара, среди которых помню секретаря райкома ВКП(б) Бартенева. И очень быстро, уже в октябре, мы приступили к занятиям по военному обучению бойцов. Занятия проводились регулярно, вечерами, два раза в неделю, в течение трех лет, пока я командовал этим батальоном, не было срыва ни одного занятия. При этом установил жесткую дисциплину, как и полагалось в армии, для того, чтобы приучить бойцов к армейскому режиму. При нарушении дисциплины назначались определенные Уставом наказания вплоть до нарядов. Изучали Устав армии, вели строевые и тактические занятия, изучали устройство трехлинейной винтовки, гранаты, пулемета, обучали бойцов стрельбе, рукопашному бою, гранатометанию, борьбе с танками бутылками с зажигательной смесью /использовали, правда, бензин, поскольку настоящей смеси не было/, готовили, таким базом, бойцов гранатометчиков, бойцов рукопашного боя, истребителей танков, бойцов-лыжников и т.д. Устраивали походы пешие и на лыжах, ночевки в лесу, причем все это независимо от температуры. А морозы в зимние месяцы доходили до 50-58 градусов. Например, 5 ноября 1941 года я назначил двадцатикилометровый поход всего батальона с полной выкладкой, в ознаменование 24-й годовщины Октября. Морозный день, шли короткими маршами с короткими передышками прямо через лес, по корягам и кочкам. По пути производили тактические учения: походное охранение, условный противник, борьба с условными танками, засады, перебежки, переползания, атаки и т.д. Прочесав перемычку между озерами, заросшую кустарниками, вышли на замерзшее озеро, прошли через него, прошли еще десять километров и остановились на отдых. Здесь развели костры по отделениям, устроив соревнование, кто быстрее разведет костер и уже за семь минут костры ярко запылали. Комиссар Корющенко прочел последнее сообщение Совинформбюро о положении на фронтах. Поели, попили чай и бодрые вернулись назад.

В другой раз поход начали в 12 часов ночи, 6 декабря 1941 г. В призрачном лунном свете батальон продвигался форсированным маршем по лесной дороге, мороз крепчал, было уже примерно 55-58 градусов. Воздух при дыхании тут же превращался в льдинки и слышен был даже шорох от его падения, да скрип снега под ногами и тяжелое дыхание бойцов. По дороге, как и в первом походе проводили тактические учения: головное и тыловое походные охранения, разведка, нападение условного врага, которого было поручено выполнять части батальона, атаки и т.д. В полутора-двух километрах от посёлка Дружина находилось большое озеро Улахан-Кёль, длиной до десятка километров, шириной около пяти километров. Через середину озера от поселка до другого берега тянулась тоненькая, слабо накатанная, санная дорога. И вот, только мы подошли к озеру Улахан-Кёль, как началась сильная пурга. Луна скрылась. Ветер и снежная пыль летели в лицо, срывая шапки. Люди шли, нагнувшись против ветра, преодолевая его сопротивление. Дорога исчезла, занесенная снегом, противоположный берег озера слился с белой мутью снежных вихрей. Мы потеряли дорогу и направление.

Тогда я остановил батальон, приказал головному охранению, усиленному одним отделением, раскинуться цепью, взяться за руки и вести батальон, нащупывая санную дорогу ногами. Всем бойцам батальона предложил положить руки на плечи впереди идущему, чтобы не растеряться в темной и пурговой мгле. Так мы добрались до другого берега, вошли в лес, тут ветер и снег, поднимавшийся ветром, были слабее. В лесу батальон снова разделился на две части, половина батальона под командой Болдырева уходит вперед, занимать оборону, вторая, под командой Копылевича, задерживается, давая время первому подразделению уйти вперед. Оба подразделения на своих участках располагаются бивуаками. Бойцы-северяне — и местные и приезжие, уже имели таежный опыт и быстро разожгли костры. Красиво сверкали в отсветах десятков жарких костров ветви высоких елей и лиственниц, осыпанные снегом. Бойцы обоих подразделений тут же стали готовить ужин, строить из одеял заслоны от ветра, кое-где появились шалаши из веток деревьев. Но не забывали бойцы и командиры о «противнике». Бивуаки были расположены друг от друга километрах в трех-четырех. Вокруг них стали часовые, которые сменялись через каждые 40 минут. Бойцы откопали поодаль от костров траншеи, пулеметные окопы. Задержавшееся второе подразделение одновременно вело подготовку к наступлению. Разведчики его добыли сведения о расположении первого подразделения и утром подразделение выступило в поход. Мы провели учебный «бой», атаку флангов, удары и прочее.

После похода я поздравил командиров и бойцов с успешным завершением похода, устроил разбор правильных действий и ошибок, дал походу общую хорошую оценку. Это была хорошая тренировка для бойцов и командиров на выдержку и закалку. Бойцы и командиры вполне ответственно относились к занятиям, дисциплина была хорошей, хотя нарушения тоже случались.

Два бойца вначале занятий приняли было их за несерьезное дело. Однако был ведь Указ об обязательном всеобщем военном обучении, да и время было необычным, шла жестокая война, войска наши отступали, враг быстро продвигался вперед, заняв уже огромные территории нашей страны. В этих условиях нужно было воспитывать высокую ответственность перед народом, страной, понимание острой необходимости готовить себя к возможной мобилизации в армию. Поэтому, когда эти два бойца однажды не явились на занятия, я приказал посадить их на три дня в милицейскую комнату на гауптвахту. После этого они больше не допускали нарушений.

По старой своей привычке я никогда не поднимал голоса на бойцов, всегда спокойно высказывал свои требования. Но у бойцов сложилось такое убеждение, что попадать ко мне за нарушения лучше не стоит. Но я сам редко принимал дисциплинарные взыскания и это повышало авторитет моих наказаний. В основном, в соответствии с Уставом, наказания налагались на бойцов непосредственно их командирами и ротными. Однако были случаи, когда приходилось и мне применять свою власть. Наказания высшего в районе военного начальства, конечно, сильнее других действовали на бойцов и командиров.

Помнится зимой, в морозный вечер, я сидел в своем штабе. Ко мне заходит боец, весь заиндевевший от мороза, и только отрапортовал, что его командир роты направил ко мне в связи с нарушением им дисциплины, как все лицо у него покрылось каплями пота, хотя я еще и слова не сказал, только посмотрел на него. Для него легче было получить любое наказание от ротного командира, чем быть направленным к командиру батальона.

Обучать военнообязанных вообще было трудно. Оружия боевого почти не было, трехлинейных винтовок в Осоавиахиме было всего две, да четыре английских винтовки Ли-Энфильда, один пулемет. А бойцам нужно было для строевых занятий иметь ружья.

Пришлось дать задание каждому сделать себе деревянную винтовку, деревянную гранату. Стрельбы из настоящих винтовок проводил редко, поскольку их было лишь две, да и патронов было немного. Все это компенсировалось тем, что все северяне отличные охотники и оружием они владели неплохо.

Трудно было со строевой подготовкой местных жителей, якутов и сахаляров, так называли лиц от смешанных браков якутов с русскими, а также живших здесь нескольких русских из Русского Устья. Все они совершенно не были знакомы со строем. При команде «равняйсь» многие из них вместо того, чтобы повернуть только голову, поворачивались вправо всем туловищем и никакие разъяснения, показы не помогали. С ними пришлось основательно поработать. Некоторых перед командой «равняйсь» приходилось даже одному бойцу держать за плечи, а другому поворачивать руками голову вправо. Требовалось много усилий и для обучения перестраиваться, ходить в ногу и т.д. Но постепенно все натренировались и дело пошло на лад. Хорошо осваивали местные жители, особенно якуты, полевые учения, лыжные переходы, ведь все они были таежниками, охотниками, оленеводами, привычными к работе на морозном воздухе, к длинным переходам. Уже этот пример работы с батальоном Всевобуча показывает, что жизнь в Абыйском районе была живая, беспокойная и очень разнообразная.

Я работал председателем районного комитета физкультуры, по совместительству преподавал в школе, руководил батальоном, читал лекции и т.д. Как председатель райкома физкультуры я организовал кружки физкультуры в коллективах поселка и в Абые, подготовил ряд выступлений гимнастов с пирамидками на вечерах, в 1944 г. выступил вместе с Марией на вечере художественной самодеятельности с художественной гимнастикой, показали ряд акробатических номеров.

На улице на площадке летом 1942 г. я устроил турник и стал выполнять на нем различные упражнения. Тут быстро сбежались зрители, взрослые и молодежь, стали удивляться моим номерам. Я пригласил их попробовать тоже. Конечно, ничего кроме неуклюжего подтягивания не получилось. Но появился интерес, образовалась группа желающих заниматься, и я стал проводить с ними систематические занятия.

В качестве руководителя комитета физкультуры и специалиста я организовал подготовку бойцов-гранатометчиков, бойцов-лыжников, бойцов рукопашного боя, сдачу норм ГТО, соревнования по лыжному спорту, другим видам, используя, конечно, свои возможности командира батальона. Перед тем как обучать бойцов тем или иным приемам, я собирал командиров рот, взводов и показывал им эти приемы, а они собирали своих отдельных командиров и обучали их. После этого проводились практические занятия в отделениях с бойцами.

Хорошим лыжником и рукопашником был Сергей Болдырев, неплохо освоил приемы рукопашного боя и Копылевич. Они часто вместо меня проводили занятия с командирами и бойцами. Кажется, в 1943 году мне прислали почетную грамоту Республиканского Комитета физкультуры за подготовку бойцов гранатометчиков.

Поселок Дружина, Абыйского района. Зима 1943-44 гг. Провожу занятия на реке Индигирке батальона Всеобуча по тактике. (аннотация Е.К. Суровецкого).

В школе я преподавал физкультуру, допризывную подготовку, историю СССР, всеобщую историю, экономгеографию, немецкий язык в пятых-десятых классах. Нагрузка была большой, приходилось много готовиться. Но качество занятий было достаточным. Я убедился в этом в 1946 году. Однажды, уже в г. Якутске, я разговорился с проректором Якутского пединститута Авксентием Мординовым. И он мне с удивлением рассказывал: учащиеся всех школ республики очень слабо сдают экзамены по иностранным языкам. А вот выпускники какой-то далекой маленькой Абыйской школы сдают экзамены по немецкому языку лучше всех других школьников. Я думаю, что успех моих учеников по немецкому языку определялся тем, что я главное внимание уделял практической разговорной речи, переводам с немецкого на русский и обратно. Этим резко увеличивался и закреплялся запас слов, а по грамматике изучались лишь основные положения, не перегружая занятия и время учащихся.

Из учащихся Абыйской школы тех лет впоследствии выделился ряд людей, ставших известными в республике. Так, у уборщицы школы якутки Ефимовой было два сына – Владимир и Никодим. Оба учились в классах, где я преподавал. Владимир стал неплохим журналистом, работал в республиканских газетах, женился на русской, дочери министра коммунального хозяйства Якутии. Но, к сожалению, в дальнейшем стал много выпивать и хотя не спился совсем, но все же сошел с большой арены. А вот его брат Никодим, окончив высшее учебное заведение, стал работать в институте космофизики, стал кандидатом наук, затем доктором и лауреатом Ленинской премии за открытия в области космических излучений. Наш ученик Дохунаев Василий стал кандидатом биологических наук и т.д.

С конца 1941 года я стал часто выступать в Дружине, в колхозах имени Молотова, Кысамнилах, в Уросалахе и других участках с докладами и лекциями. Например, первый мой доклад был 6 ноября 1941 г. на районном торжественном собрании, посвященном годовщине Октябрьской революции. Второй доклад 5 декабря о Конституции, 22 января 1942 года о Ленине в своем батальоне и т.д. Выступал в 1942-1944 годах с лекциями об Александре Невском, о наступательной и оборонительной тактике немцев, о международной и внутренней обстановке, по докладам и приказам Сталина, о текущем моменте, по специальным военным темам для бойцов батальона, например, о разведке, о боевых операциях союзников в северной Франции июнь 1944 г., и другом.

С 6 ноября 1941 года я стал записывать в тетрадь все доклады и лекции, с которыми выступал и вел до самых последних лет, пока с 1966 г. почти перестал выступать из-за состояния здоровья. В начале 1944 г. райком ВКП(б) утвердил меня внештатным корреспондентом республиканской газеты «Социалистическая Якутия», редакция открыла мне счет для передачи телеграфных сообщений. За время с февраля 1944 г. по май отправил 10 информаций, из них в газете помещено было четыре. Копии информаций у меня сохранились и сейчас некоторые из них звучат весьма любопытно.

Например, 17 февраля 1944 года я отправил в газету телеграфную информацию об изучении в Абыйском районе нового гимна Советского Союза. Секретарь райкома ВКП/б/ Васюков сделал на собрании трудящихся поселка Дружина специальный доклад о значении нового гимна, текст его размножили, разослали всем школам, учреждениям, колхозам. Мотив разучивали по передачам из Якутска и Хабаровска, организовали семинар руководителей кружков по изучению гимна, партийные и комсомольские организации проводили для трудящихся района специальные беседы о гимне, его значении, вывешивались щиты его текстом. Вот такую шумиху подняли вокруг текста гимна. С тех пор, с 1944 года, я стал систематически заниматься журналистской работой, хотя в члены общества журналистов так и не вступил.

Продолжение следует…

В тексте максимально сохранены стиль и пунктуация автора.

Сообщение Евгений Суровецкий: Обыкновенная жизнь в необыкновенном веке. Продолжение появились сначала на SAKHALIFE.