Бахадыран - русские гренадеры персидских шахов

В колониальном романе «Далёкие шатры» Мэри Маргарет Кей главная героиня — индийская княжна, обладательница голубых глаз. Они достались ей от деда — русского офицера казачьих войск, бежавшего в Индию из-за дуэли и ставшего генералом у одного из североиндийских раджей. Это не совсем фантазия. Только до индийской границы русским дезертирам было нужно пробираться через Афганистан, а до персидской — перейти через Куру, не самую широкую речку...


Персидская армия XIX века оставалась... персидской. Привить сарбазам понятия о европейском строе и дисциплину, в отличие от турок или англо-индийских сипаев, не удавалось никакими способами — ни щедрыми наградами, ни жестокими наказаниями. Возможно, проблема была в том, что европейских офицеров на службу персидским шахам удавалось заполучать с большим трудом и в крайне ограниченных количествах. Но...

На границе с Персией стояли гарнизонами русские кавказские части. Служба на Кавказе не только офицерами воспринималась как наказание (Лермонтов не даст соврать), солдатам гарнизонная скука, густо замешанная на казарменном идиотизме, нравилась не больше. Поэтому дезертирство в Персию было явлением не просто частым — массовым! В среднем, если судить по 17-му егерскому и 7-му карабинерному полку, из полка в год дезертировало до 30 человек. В персидском Эриваньском полку порой, по воспоминаниям того же Ермолова, персами были не больше половины личного состава, остальные — русские дезертиры, которые подались «за речку», где персидские власти не обижали беглецов, позволяя осесть, завести семью... И с удовольствием брали на службу.


Дело в том, что наследник шахского престола Аббас-Мирза был большим любителем всего европейского. Получить английских и французских инструкторов можно было с трудом и за большие деньги, а русские дезертиры всегда были под рукой. Они и стали проводить европеизацию персидской армии. Уже 4 ноября 1807 года генерал-майор Несветаев докладывал:


В 1808 году англичане видели в Ширазе 30 русских пленных при наместнике, под началом их офицера «Русс-хана», муштровавших сарбазов на русский манер.


Самым влиятельным русским дезертиром в Персии был Самсон Макинцев — «Самсон-хан» или «Могучий Самсон», как его прозвали здесь. Он был вахмистром Нижегородского драгунского полка и ушёл за границу ещё в 1802 году. Помыкавшись по персидским городам и весям, он, в конце концов, попал на службу к Аббасу-Мирзе, который присвоил ему звание «наиба» — прапорщика Эриванского полка, а через несколько лет и «султана» — капитана. Именно он стал собирать по Эриванскому ханству русских дезертиров с целью организовать из них отдельное подразделение. Вскоре на смотре в Тавризе Аббас-Мирза проинспектировал первый русский отряд и остался настолько доволен выправкой, что присвоил Самсон-хану майорское звание.

Самое интересное в данной ситуации, что служба в шахской армии русскими воспринималась как возможность сохранить веру — Аббас-Мирза к христианам относился хорошо, в отличие от местного населения, живя среди которого многие дезертиры принимали ислам.


Вскоре русских на персидской службе набрался целый батальон. Помимо Макинцева, на службу к Аббасу-Мирзе поступили русские офицеры (туземных частей) Соломон Ениклопов, Давид и Заал Сагиновы. После чего о влиянии в персидской армии французских и английских инструкторов пришлось забыть. «Русские — соседи и враги наши; рано или поздно война с ними неизбежна, а потому надо ближе знакомиться с их боевым учением, чем с учением англичан», — говорил наследник персидского престола.

Вскоре русские дезертиры образовали особый полк из двух батальонов в составе персидской армии — «Бахадыран» — богатырский (то есть гренадерский). Название было дано не с потолка — по сути дела, Бахадыран был единственной реально боеспособной частью, местные сарбазы хоть и были лично смелыми людьми, но не понимали дисциплины, не хотели учиться войне на европейский манер, а кроме того... Были не слишком надёжны — в персидской политике чувствовали себя как рыба в воде и легко участвовали в разного рода дворцовых интригах.

Вскоре Бахадыран стал личной гвардией Аббаса-Мирзы. Русские не только были преданы наследнику престола, но и поражали местных жителей искусным владением огнестрельным оружием. Они настолько быстро перезаряжали свои ружья, что персы были уверены: все русские — колдуны, у которых пальцы набиты порохом, потому они так быстро стреляют!


Понимая, что любой дезертир всегда будет оглядываться назад и искать возможности вернуться, Самсон-хан предпринимал огромные усилия для того, чтобы переженить своих подчинённых на местных жительницах из числа христианок — так у солдат было меньше соблазна перейти в ислам, а христианские семейства получали дополнительную защиту. Вскоре женаты были как минимум 200 солдат бахадырана. Они жили в своих домах и составляли резерв, а неженатые — во дворце Аббаса-Мирзы, обеспечивая его охрану. Впрочем, часть неженатых время от времени подселяли в дома женатых — чтобы снизить нагрузку на бюджет. Солдатских детей Самсон-хан отдавал учиться в армянские школы, а впоследствии зачислял в полк или обучал ремеслу. Оркестр бахадырана из 30 человек считался лучшим в Персии.


Кстати говоря, большая часть сарбазов в персидской армии большую часть службы проводила по домам — в это время им не платили. Бахадыран был исключением: жалование платили постоянно как женатым, так и холостякам.

Сколько русских дезертиров было в составе бахадырана? Русские дипломаты считали что не меньше двух тысяч. Англичанин Роберт Кер-Портер утверждал что их было 800, служивший в персидской армии Хеттлер называл число 950, Фрейзер — от 800 до 1000. В ходе русско-персидских войн батальоны полка активно пополняли русскими пленными, так что большая часть исследователей считает, что число 1400 близко к истине.


Боевое крещение бахадыран получил в 1820–21 годах, в войне с Турцией. В бою под Топрак-кале дезертиры разгромили войска сераскира Чопан-Оглы. А вот с русскими в 1829 году бахадыран воевать отказался — при приёме на службу все солдаты давали клятву на Евангелии не воевать с единоверцами (впрочем, есть сведения, что русские дезертиры участвовали в осаде Шуши, деле под Елисаветполе и при Аштараке, но нет ясности, был ли это бахадыран — русские служили и в других персидских подразделениях, часто местные командиры зачисляли к себе русских пленных). Следующий раз в бой гвардия Аббас-Мирзы пошла в 1832 году под Гератом, в походе против восставших афганцев. Русский батальон взял штурмом цитадель Роузэ-гах — злые языки утверждали, что афганцы в панике бежали, испугавшись султанов на киверах русского образца — они приняли их за ослиные хвосты (отчего афганцам бояться ослиных хвостов, злые языки умалчивают).

Впрочем, были от наличия русских солдат на персидской службе и отрицательные стороны. В Тебризе начало расцветать пьянство: русские солдаты пили сами, а глядя на них, начинали закладывать за воротник и персидские сарбазы, ну и гражданское население в конце концов подключилось... Дезертиры пили по поводу и без, так что Аббасу-Мирзе пришлось даже открыть в Тебризе винную лавку.


Униформа бахадырана была поначалу сходна с русской: благо сочетание зелёного с красным персы любят не меньше нашего. Мундир русского покроя, зелёный с красными обшлагами и воротником, кивер русского образца... Впоследствии появлялись персидские элементы формы одежды — сначала штаны поменяли на шаровары, потом кивер на каракулевую папаху. Главным отличием были длинные волосы, которые дезертиры отпускали после перехода на персидскую службу. Те, кто принимал ислам — отпускали бороды и усы. Сам Самсон-хан щеголял в генеральском мундире собственного изобретения с эполетами, пожалованными Аббас-Мирзой после боя при Аштараке.

В целом стоит отметить, что бахадыран стал самой боеспособной частью армии персидского шаха (англичанин Фрейзер утверждает, что — единственной...). Возможно, дело здесь не только в высокой воинской выучке его солдат, но и в очень низком уровне подготовки всех остальных персидских частей, на фоне которых даже русские дезертиры казались натуральными терминаторами. Характерно замечание английского дипломата С. Стюарта, наблюдавшего бахадыран во время афганского похода: «Народ невысокий, но выглядят по-солдатски и промаршировали мимо нас сравнительно неплохо».


Чем кончилась история русского полка на персидской службе? По восшествии на престол Николай Павлович стал прилагать все усилия для возвращения дезертиров на Родину. Само собой, оставаться без единственного боеспособного подразделения персы не хотели, и, пока был жив Аббас-Мирза, царю в настойчивых просьбах отказывали. Но в 1833 году Аббас-Мирза скончался. Шах по-прежнему не хотел выдачи бахадырана, но дипломатический натиск усилился. Одновременно самому Самсон-хану было объявлено полное прощение, крупное вознаграждение и даже возможность остаться в Персии, где он к тому времени прожил уже 30 лет, лишь бы способствовал возвращению своих солдат.


В 1838 году специальный посланник императора капитан Лев Альбранд объявил перед 1000 дезертиров о прощении со стороны Николая Павловича, офицерам объявили об увольнении в имеющихся чинах. Вернуться согласились 597 дезертиров, 206 жён и 281 ребёнок, стоило казне это мероприятие 19971 рубль серебром. Капитан Альбранд, успешно выполнивший столь опасное поручение (выступать перед тысячей дезертиров, которым, собственно говоря, терять нечего, — так себе удовольствие, его грозились зарезать, и ведь могли же!), впоследствии сделал блестящую карьеру, получив генеральские эполеты — настоящие, русские, а не персидские бирюльки, как у Самсон-хана...


Что до самого Самсон-хана, то он собрал новый полк из русских дезертиров, с ним он усмирял восстание в Хорасане. Потом неоднократно участвовал в подавлении восстаний, дворцовых интригах, командовал не только русскими, но и персидскими полками. Был трижды женат — одну жену собственноручно убил за измену. Был плохо образован и крайне ограничен — по-русски писал как курица лапой, по-персидски писать не выучился вовсе, а говорил, даже после 50 лет жизни в Персии, со смешными ошибками (однажды перед шахом, благодаря за оказанную милость, он вместо «мемнунем кыблеи-алем» — «благодарю, сосредоточие вселенной» сказал «меймунем кыблеи-алем» — «обезьяна — сосредоточие вселенной»). Умер в 1849 году, в возрасте 73 лет, в нищете: всё состояние — 12 тысяч золотых червонцев был вынужден раздать на жалование своим солдатам во время подавления Хорасанского бунта. Похоронен в построенной в своей деревне близ Тавриза церкви.