Донского поэта Рябцева исключили из Союза писателей за книгу о женщинах Пушкина

С ростовским писателем Евгением Алексеевичем Рябцевым я познакомился еще в девяностые годы. Встретились мы в одном известном ростовском издательстве, с которым сотрудничал и автор этих строк. Георгий Багдыков Тогда вышла в свет книга Рябцева «113 прелестниц Пушкина», ставшая бестселлером. Надо признать, что эта книга наделала много шума в российской литературной среде, как и другая работа Рябцева «Блудницы в западне Пушкина». К этим работам относились неоднозначно. Думаю, ни для кого не секрет, что гений русской поэзии Александр Сергеевич Пушкин любил женщин, посвящал им свои бессмертные стихи. Красивые женщины вдохновляли Александра Сергеевича на творчество. Помню, книги Рябцева о «прелестницах» Пушкина издавались большими тиражами. И происходило это все в канун 200-летия поэта, в 1999 году. Более того, в тот год книги Рябцева вошли в десятку самых продаваемых в России. Отрывки из произведений Рябцева о женщинах Пушкина даже читали в литературных радиопрограммах известные актеры. Не могу не вспомнить, что в те годы Евгений Алексеевич подвергся жесткой критике. Ведь книги Рябцева вызывали неоднозначную реакцию его собратьев по перу. Они не могли простить ему то, что он замахнулся на наше всё, на солнце русской поэзии, на личную жизнь Александра Сергеевича Пушкина. Хотя многие факты из биографии Пушкина, которые описывал Рябцев, были хорошо известны. Но литературные критики утверждали, что у Рябцева отсутствует чувство вкуса, что он пишет на потребу публики. Те девяностые годы, которые принято именовать лихими, были особенными, неповторимыми, со своими плюсами и минусами. Доходило до абсурда. Так, одно питерское издательство напечатало огромный плакат с изображением обложки книги Рябцева, где Пушкин обнимает изнывающую от страсти красивую блондинку на фоне осеннего русского пейзажа. А московские и питерские предприятия выпустили даже полотенца и спичечные этикетки с изображением книги донского писателя. Все это происходило в год 200-летия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина. В конце концов чаша терпения литераторов переполнилась, и Рябцева исключили из Союза писателей России с формулировкой «нарушение творческой этики, выразившееся в клевете на А. С. Пушкина в части его личной интимной жизни». В те годы это было сенсацией. Почему? Ну потому что это было время почти абсолютной свободы. По-моему, это был вообще первый случай в тогдашней демократической России, когда автора изгнали из Союза писателей из-за его книги. Кстати, все эти страсти, которые тогда происходили, обсуждали не только в Ростове, но и на Центральном телевидении и в других средствах массовой информации. Но, к счастью, вскоре страсти улеглись. И Евгений Алексеевич Рябцев вновь вступил в Союз писателей. Только теперь − в Союз писателей Дона. Он продолжал писать книги, издавал энциклопедии, в которых собирал биографии и судьбы известных ростовчан. Помню, как-то мы встретились с Евгением Алексеевичем на одном мероприятии, которое проводил Союз писателей Дона. Рябцев, улыбаясь, сказал мне: «Вот ты много пишешь об истории Нахичевани. Молодец! Даже опубликовал в „Вечернем Ростове“ письмо нахичеванской интеллигенции к Брежневу с просьбой вернуть историческое название Пролетарскому району, чтобы по-прежнему называть этот район Нахичеванью. Это письмо подписала известная советская писательница Мариэтта Шагинян. Я в то время работал заведующим отделом Пролетарского райкома КПСС. Мне и моим товарищам, коллегам, поручили писать официальный ответ на это письмо. Нам дали задание обосновать, почему нецелесообразно возвращать историческое имя Пролетарскому району. А сделать нам это было непросто. Ведь Мариэтта Шагинян была биографом Ленина, автором легендарной „Ленинианы“. Так что я тоже причастен к истории Пролетарского района и Нахичевани». Не могу не вспомнить, что Евгения Алексеевича Рябцева отличала неуемная энергия. Он был замечательным рассказчиком, эмоциональным. Конечно же, как и все творческие люди, любил похвалить себя, но слушать его было интересно. Несомненно, он оставил яркий след. И вспоминаю я его всегда по-доброму и с улыбкой.