Русская iдея

Ушёл он очень давно, а умер только вчера. Он был мифом стильного великолепия и стал символом ушедшей красоты.

Те сны, которые в бессознательной коллективной глубине прислало воображение, определяют жизнь и характер любого народа и общества

Cлово «радикальный» не должно отпугивать читателя одним лишь фактом своего наличия. «Радикальность», осмелимся заявить, понятие весьма относительное, зависящее как от пространственного, так и от временного фактора. То, что в одно время кажется радикальным, в другое уже представляется частью разумной повседневности; что в одном государстве на институциональном или социальном уровне оказывается вполне естественным, в другом – находится на грани или даже за гранью дозволенного.

Крайне важно тут то, что именно в дугинской социологии предельно сконцентрирован и выражен его научный потенциал. Когда сегодня Дугин говорит о радикальной перестройке всей парадигмы социального и гуманитарного знания и образования в России, то, что Александр Гельевич от себя лично предлагает на смену в этой области, в концентрированном виде предстает в его социологии. Тут он говорит много, увлечённо занимаясь строительством и конструированием теорий.

Немецкий гений сумел соединить консервативный дух университета – европейского «цеха учёных» - с революционным содержанием новой науки, при этом преобразовывая ее в парадигмальную, «школьную», «нормальную» науку. Реформированный гумбольдтовский Университет превратился в основной социальный институт науки на Западе и началась новая эпоха в истории науки.

Что же это за теория? Увы, по сути, это никакая не теория в собственном смысле слова, а, скорее, лишь проект, заявка на таковую, которая в СМИ подаётся как нечто уже осуществлённое и полноценное. Дугин сам же и говорит, что её ещё только предстоит разработать, и пока даже неизвестно, как будет развертываться процесс выработки этой теории. Но нам должны помочь заграничные товарищи, ведь усилие должно быть соборным, коллективным.

У Романа Полански вышло вполне себе убедительное, харизматичное, яркое кино, и преимущественно негативная реакция пресловутой общественности – тому лучшее подтверждение. Ведь здесь привыкли маскировать дерьмо под чёрную икру, но очень не любят, когда кто-то вслух говорит об этом.

Герд-Клаус Кальтенбруннер, который опирался на всю предшествующую интеллектуальную традицию Германии и Европы, выдерживал критическую дистанцию и четко обозначал свое негативное отношение к прямой рецепции социально-политических идей «консервативной революции», называя подобного рода интенции «эффектом Мёллера ван ден Брука». Радикальный модернизм Веймарской эпохи, по его мнению, стремился хранить традиционные ценности таким способом, что нанес их сущности ущерб в разы больший, чем нападки революционных противников.

В целом, когда говорят, что Дугин — традиционалист, и что он выступает за традиционные ценности, нужно задать элементарный вопрос: о каком традиционализме и о каких именно традиционных ценностях собственно идет речь? Феномен Дугина и его идей — это порождение русской Смуты 1980-х–1990-х годов, а также идейно-политической слабости тогдашних консервативно-патриотических сил.

Издание книги о Сергее Николаевиче Трубецком выполняет двойную миссию – это и «возвращение» нового имени – Ольги Николаевны Трубецкой, и, с другой стороны – это републикация книги, точнее, обретение нового историко-философского текста. На этом моменте стоит остановиться подробнее.