О совести и справедливости — деликатно…
Председатель Госдумы Вячеслав Володин достаточно неожиданно вдруг заявил, что невозможно заменить депутатов и других чиновников на искусственный интеллект, потому что у роботов, оказывается, отсутствует совесть как таковая. Издание «Коммерсант» немедленно откликнулось и напомнило ему, что 53% участников тематического опроса, проведенного в 2021 году, одобрили идею замены депутатов на ИИ.
Несомненно, что заявление Володина было ироничным, но звонкая фраза мгновенно разошлась по Рунету. Причем уже в противоположном контексте: а точно ли есть совесть у депутатов и чиновников? Хотя давно известна краеугольная идея учения британского консерватора Томаса Гоббса о том, что нравственные начала в человеке были внушены законодателем… На что Петр Кропоткин довольно метко отвечал: «…стремление завладеть особыми правами проявляется очень рано в людских обществах; и история, преподающаяся в школах (с целью возвеличенья «власть предержащих»), любовно останавливается именно на таких фактах; так что школьную историю можно назвать рассказом о том, как создавалось неравноправие…».
Поднятую Вячеславом Викторовичем тему мы решили обсудить с профессором Академии естественных наук России Александром Власовым.
— Александр Юрьевич, из вашего многолетнего экспертного опыта мне хотелось бы понять, как у нас сегодня сочетаются справедливость, законность и гуманность в одной упаковке? Вот Геннадий Зюганов, к примеру, весьма оптимистично утверждает: «Гуманизм, законность и справедливость в стране восторжествуют!»
— Нет, Владимир Васильевич, о каком-то гармоничном или оптимальном сочетании таких разных категорий, наверное, говорить неуместно, поскольку между ними существуют внутренние противоречия, фактически непримиримые.
— И все решается в пользу кого-то определенного принципа? В пользу законности, наверное? У нас же правовое государство. Это даже в Конституции записано…
— Всегда все решается в пользу законности, потому что если существует такая структура, как государство, то оно обязано, и это его основная функция, унифицировать поведение всех членов общества, чтобы они добросовестно выполняли рекомендации и законы.
Фемида — женщина, что-то взвешивающая с завязанными глазами…
— Рекомендации… как-то мягко вы сказали, скорее, предписания. Ну так все-таки как-то можно ли совместить несовместимое?
— Пусть будет так (улыбается). Я постарался деликатно выразиться. Надо пытаться это совмещать. Кстати, назначенный новый председатель нашего Верховного суда и бывший генеральный прокурор в этом отношении, на мой взгляд, проявил очень разумный подход, категорически заявив, что в нашей стране не может быть и речи о возобновлении смертной казни. Это очень показательный пример — и демонстрация гуманизма, и достаточно редкая в наших условиях, совершенно, на мой взгляд, оправданная, здравость…
— Я полагаю, что подавляющее большинство жителей, граждан России просто не доживает до своей смертной казни…
— Под смертной казнью, Владимир Васильевич, все-таки мы подразумеваем насильственное лишение жизни, а не естественное ее окончание в силу генетически обусловленных причин.
— Так и я о том же, что недоработки со всех сторон. Феликсу Эдмундовичу приписывают такую крылатую фразу: «Отсутствие у вас судимости — не ваша заслуга, а наша недоработка».
Вот народ же возмущается, почему так много сегодня коррупционеров, преступников на свободе, педофилов не пойманных — надо их всех пересадить, ну и по возможности расстрелять, конечно же...
— Ну, вот такую возможность как раз и исключают новые веяния в нашем законодательстве или вернее попытки внесения изменений в это законодательство. Потому что расстреливать, я вас уверяю, будут в первую очередь как раз не тех, кто это заслужил…
— Вам-то, профессор, что ближе из этой триады? Законность, справедливость, гуманность? Потому что надо же чем-то сегодня второстепенным жертвовать?
— Нет, мне ближе всего разумность и разумный подход к этим трем категориям.
— Как интересно. Так, может быть, надо тогда убрать все три нормы-принципа и оставить одну разумность? Что-то в этом есть (улыбаюсь)…
— Ну, опыт такой уже был, правда, не очень удачный, когда вся реализация закона осуществлялась от имени революционного правосознания.
Все равны перед законом и судом, кроме представителей последнего
— И это было разумно?
— Нет, это было неразумно. Вернее, сам принцип, может быть, и разумный, но он выродился в свою противоположность — в силу в первую очередь тотальной малограмотности и непонимания — вот экстраполяции этих разумных принципов в конкретные дела.
— Так и после Великой французской кровавой революции к власти пришел император Наполеон Бонапарт. Да и в развитии пролетарской революции 1917 года в России, в общем-то, олигархи вместо рабочих и крестьян постепенно стали владельцами всего-всего-всего… Ну, в общем, это показывает, что как-то не совсем разумно было все устроено, на мой взгляд.
— Ну, вот эти традиции неразумности, ведь они на самом деле, Владимир Васильевич, имеют очень давние корни. И в максимальной степени они реализовались, действительно, после 1917 года.
— Так, а возможна ли разумность в человеческом обществе? Человек же существо несовершенное. Это же не компьютер, которому Володин отказал в наличии совести…
— Так альтернативы-то этому подходу все равно не существует. Надо находить какой-то оптимальный баланс между этими тремя категориями, о которых вы упомянули.
— Ну вот товарищ Володин категорично так сказал, что у искусственного интеллекта нету... Чего там нету? Ах да, совести нет! А у депутатов она есть, поэтому заменять депутатов искусственным интеллектом неправильно будет. Вернемся к тому, с чего мы начали…
— Так ничего другого от людей, занимающих такого рода посты, ожидать-то и не приходится. Естественно, они стараются здесь найти какую-то собственную благодать.
— А я для чего об этом сказал, Александр Юрьевич? Это, на мой взгляд, такая же субъективная категория, как и справедливость, как и гуманность. Потому что вот вы сейчас про прокурора заговорили, который стал судьей, а я про то, что обвинительный прокурорский уклон в судопроизводстве — это тоже ведь проявление гуманности, но по отношению к жертвам. То есть судят какого-то человека за серьезное преступление и назначают ему большой срок. Потерпевшие радуются. Справедливость восторжествовала, проявлена гуманность в отношении жертв. А насколько это законно — уже вопрос спорный, и у каждой стороны свое мнение.
Вот сейчас прокуратура как раз опротестовала решение суда по Ходоровскому. Это известный педофил, бывший гендеректор ЧЭМК. Здесь чего больше: законности, справедливости, гуманности? Вроде бы старый человек, не совсем здоровый — можно и пожалеть его. Но, с другой стороны, общественный интерес к потерпевшим, к жертвам — их же тоже жалеть надо. Да и справедливость, наверное, требует, чтобы такие преступления не оставались безнаказанными. То есть справедливость — это соотношение деяния и наказания, как я понимаю.
— Ну, правильно.
Наказание — это справедливость за допущенную несправедливость
— На примере приговора, вынесенного Ходоровскому…
— Правильно, только вот эта радость потерпевших… она уместна в том случае, когда преступление безусловно доказано. Я вовсе не против строгости закона и правоприменения, когда существует безусловная доказанность.
— Александр Юрьевич, я уж не говорю о том, что и судьи субъективны, и следователи субъективны, и прокуроры субъективны. Они не могут быть объективны в силу своей человеческой природы. Так и население ведь не знает всех деталей и подробностей уголовного дела. Оно просто радуются, что вот еще одного педофила поймали, вот еще одного педофила приговорили к строгому наказанию. Привычная схема срабатывает, как в публикациях 1937 года… А вы хотите в умы что посеять? Чтобы домохозяйки начали читать, знакомиться с уголовными делами, которые, по идее, должны выставлять в открытый доступ?
— Насчет того, чтобы знакомиться... Это преувеличение, конечно.
— А как же иначе мнение составить объективное о том, насколько доказана вина человека?
— Да не надо каждому человеку, который не обременен знаниями в правовой сфере, иметь свое мнение на этот счет.
— То есть его навязывают через СМИ, согласен. Как в недавнем прошлом: там банда троцкистов, тут банда инженеров вредителей, а вот — банда ленинградцев-негодяев или банда врачей-отравителей. Врачи, вообще, — редкостные сволочи, нарушили клятву Гиппократа… О-о-о… К ногтю их.
— Я, наверное, не открою вам большой секрет, Владимир Васильевич, если скажу, что скептическое отношение к врачам сохранилось до сих пор. Больше того, оно сейчас получило очень серьезное развитие. Хорошо хоть, что отменили по отношению к врачам 238-ю статью.
— Так люди, пропитанные религиозно-мистическим мировоззрением, наверное, ждут от них чуда определенного, то есть вернуть здоровье, утраченное на непосильном труде…
— Чуда-то от них ждать сложно. Вот я могу сказать, что уровень профессиональной грамотности врачей за последние несколько десятилетий только падает. В качестве примера могу вам привести… Не помню, говорил когда-то или нет, о том, что однажды приходит ко мне девочка, выпускница медуниверситета, и говорит, мол, возьмите меня на работу экспертом, потому что я критически отношусь к своим способностям и понимаю, что больше я нигде как врач не буду востребована. И я хочу быть экспертом, потому что это самая замечательная специальность, где знать ничего не надо и ответственности никакой…
Продолжение следует.