Закон джунглей – это не справедливость, но рациональность

Кажется, все согласились, что упорядоченная международная система, к которой привыкли за время холодной войны и в период, который за ней следовал, закончилась. На смену ей идёт не новый порядок, а произвольная система, когда все игроки стараются добиться наибольшего при реализации своих интересов и не обращают внимание на последствия. Полгода нахождения у власти в США администрации Дональда Трампа стали наглядной иллюстрацией такого подхода. Комментаторы заговорили, что мировая политика теперь живёт по «закону джунглей». А что это значит? Фёдор Лукьянов спросил об этом зоолога, специалиста по поведению животных Ксению Ефремову. Интервью подготовлено для программы «Международное обозрение».  

Фёдор Лукьянов: «Закон джунглей», как он описан у Редьярда Киплинга, – это справедливость и мудрость, весьма жёсткий кодекс поведения. Мы же это понятие в обиходе употребляем в значении «беспредел». А на самом деле – чем определяется поведение животных?

Ксения Ефремова: Термин «справедливость» весьма проблематично использовать, когда речь идёт о природе, о взаимоотношениях между животными, о каких-то экологических и эволюционных закономерностях. Мне больше нравятся термины «оптимальный», «работающий», «рабочий». В природе не задерживается ничто, что не работает. То есть, если какие-то механизмы, стратегии, формы поведения возникли, значит, с точки зрения эволюции, они удачны, успешны в данных конкретных условиях. Они могут перестать быть такими через какое-то время, когда условия изменятся.

Фёдор Лукьянов: Получается, что главный принцип – рациональность. В чём это выражается на практике? Если нечто рационально, работает, то служит неким всеобщим законом, упорядочиванием?

Ксения Ефремова: Да, безусловно, закономерности в природе есть. Некоторые законы таковы, что за их пределы вообще никак нельзя выйти, их невозможно нарушить. Есть такие, которые можно обмануть тем или другим способом. В целом, конечно, существуют закономерности, именно поэтому такое огромное количество учёных работает в области биологии, ищет эти закономерности и успешно потом применяет, чтобы описать какие-то явления.

Фёдор Лукьянов: Какие-нибудь закономерности уже описаны?

Ксения Ефремова: Огромное количество. Нам нужно сузить тему обсуждения, потому что в первую очередь нас интересуют именно социальные взаимоотношения между животными. Растения и бактерии мы не берём. Здесь есть несколько основополагающих принципов.

Прежде всего, ресурсы в реальности не бывают неограниченными, они всегда конечны. Помимо ресурсов есть ещё другие ограничивающие факторы, и между этими ограничениями и условиями приходится как-то лавировать и приспосабливаться.

Каждому виду положено развиваться, захватывать как можно бóльшую территорию. Если он идеально или лучше, чем другие, приспособлен, то будет благополучно существовать и увеличивать число представителей. Но оказывается, что процветания вида можно добиться очень разными стратегиями. Большинство животных – беспозвоночные, а подавляющее большинство среди беспозвоночных не имеют вообще никакой социальной структуры и прекрасно существуют на протяжении уже очень долгого времени. Это какие-нибудь одиночные черви, например. Даже очень многие насекомые – одиночные, хотя именно насекомых мы чаще всего вспоминаем, когда говорим о высокой степени социальности, социализации, общественности. Это пчёлы, муравьи, термиты – практически все они представляют отряд перепончатокрылых. Формируя такую строгую, выверенную социальную структуру, можно получить огромные преимущества для вида в целом. Вид выживает, распространяется и продолжает эволюционировать куда более успешно, чем отдельные одиночные представители.

Фёдор Лукьянов: А бывает межвидовая кооперация? Если совершенно разные животные сталкиваются с общей проблемой (пожаром, засухой и прочим), они могут объединяться, как, например, в книге Киплинга, где описано «водяное перемирие»?

Ксения Ефремова: У высокоинтеллектуальных животных мы такое действительно наблюдаем, если речь идёт о сознательной кооперации. Например, такое встречается у китообразных: некоторые виды косаток могут объединяться с некоторыми видами дельфинов для совместной охоты. Когда наблюдаешь за этой охотой, создаётся полное впечатление, что они договорились, буквально обсудили, кто что делает. Мы прекрасно знаем, что такое существует внутри группы: у дельфинов очень хорошо развита социальная структура, у них фантастические отношения, у рыбоядных косаток тоже. А вот что могут объединиться представители разных видов – это, конечно, интересно.

Один из самых ярких примеров – это человек и собака. Мы очень давно скооперировались, объединились и прекрасно сосуществуем по сей день. Причём даже у первобытных сообществ это можно было наблюдать. Например, с собаками динго зафиксированы очень интересные наблюдения. Они абсолютно одичавшие, тем не менее, с аборигенами они периодически вместе выходят на охоту, то есть присоединяются на время и вместе охотятся. Подчеркну, это не ручные собаки, абсолютно дикие. Они получают свою долю и расходятся опять жить своей независимой жизнью. Это настоящая протокооперация (есть такой в эволюции термин).

Фёдор Лукьянов: Насколько в животном мире важна иерархия? Она всегда должна быть?

Ксения Ефремова: Абсолютно нет.

Бывает такое, что ты столкнулся с какими-то представителями одиночных животных и понятно, что они главные на этой территории, и ты туда не попадёшь. Но в основном животные не показывают иерархических примеров сообществ, если мы говорим про низших животных. «Закон джунглей», хищники и жертвы – в основном люди представляют всё-таки млекопитающих, в крайнем случае птиц, но редко кого-то находящегося на эволюционной ступени ниже. Там социальная структура выражена у очень многих и, если она есть, то часто есть и иерархия, но это тоже совсем не обязательно. Например, голый землекоп – животное с очень-очень сильно развитой социальностью. Они практически как муравьи. Там тоже есть одна самка – единственная в колонии, которая размножается, а вся остальная колония обслуживает эту самку и поддерживает успех её детёнышей, чтобы они развивались. Но отчётливой иерархии там нет. Они все примерно на одном уровне, кроме размножающейся самки. Никакой агрессии, очень всё мирно и нежно у них происходит.

Фёдор Лукьянов: А зависит ли социальность, например, от климатических условий?

Ксения Ефремова: В целом, чем суровее условия, тем острее стоит вопрос социальности и тем важнее группироваться. Жить группой часто более выгодно: легче охотиться, легче согреться, легче распределить какие-то обязанности внутри этого сообщества. Поэтому мы видим такую ярко выраженную социальность очень часто у обитателей холодных регионов – те же волки и песцы. У пингвинов очень развитая социальность, хотя это южное полушарие. Среди птиц – один из самых ярких примеров.

Фёдор Лукьянов: Принцип разумной достаточности – нужно выжить, нужно питаться, нужно размножаться. И если это всё удовлетворено, то ничего другого не надо. У человека, как мы знаем, развилось иное – чем больше, тем лучше, и так далее. Такое бывает у животных?

Ксения Ефремова: Тут как раз можно очень сильно расширить рамки, потому что это будет касаться и растений, и животных, и простейших, и бактерий, и грибов.

Если предположить какую-то гипотетическую ситуацию, что ресурсы не ограничены и лимитирующих факторов нет, то вид будет разрастаться, и численность его будет расти до бесконечности. В реальности такого не бывает, и все существуют в очень строгих ограничениях. Но даже когда мы в какой-то реальной картине пытаемся это рассмотреть, то и сытое животное продолжает есть, чтобы отложить жировые запасы. Понятно, что есть физические, физиологические ограничения, до бесконечности есть невозможно. Тем не менее, много еды редко бывает в природе. Её бывает с избытком, но такая роскошь доступна непродолжительное время и поэтому, конечно, такими моментами пользуются. Это касается буквально всех, и растений в том числе, хотя есть одно животное, которое может есть буквально, пока не лопнет. Это членистоногая сольпуга. У неё совершенно нет чувства насыщения. Она будет есть, есть, есть, пока её не разорвёт. Выглядит жутко и страшно. У неё такие мощные челюсти, и она может довольно больно ими схватить.