Больше, больше рояля!

Но куда уж больше? И так эти пианисты лезут из всех щелей, атакуя нерасторопного слушателя ударной дозой аккордов. Стоит только зазеваться на минутку, и на тебя обрушивается лавина этюдов ‒ чем заковыристее, тем лучше. Получай, дорогой слушатель, наши пассажи. Смотри, Мистер-вяленые-пальцы, как мы умеем. Слишком много в наши дни развелось дрессированных совершенств, способных выйти на сцену, отбезупречничать и уйти, не оставив в душе и следа.

А я люблю следы. Люблю складывать пазлы из отпечатков других личностей, из воздушных полутеней впечатлений, из сплетенных в невесомое кружево мыслей. Люблю лелеять непохожесть и удивляться многообразию оттенков чужих душ и талантов. Именно поэтому я с завидным для самой себя постоянством продолжаю следить за чудесным проектом «Русская фортепианная школа», два концерта которого при полном аншлаге прошли в Большом зале Московской консерватории. Что в нем такого чудесного? Объясню. Следите за руками.

Во-первых, это как престижный фортепианный конкурс, только без соревновательной нервотрёпки и субъективной, подчас недоступной пониманию расстановки мест. Но главная изюминка состязаний сохраняется: у слушателя есть возможность составить собственный рейтинг исполнителей и прочувствовать нюансы различных трактовок. И если вы считаете себя инопланетянином, ничего не понимающим в искусстве, вот вам интересный челлендж: придите на концерт проекта и послушайте талантливых ребят с позиции «вот это исполнение мне зашло, а вот это нет». А потом попытайтесь объяснить самому себе, почему. Поверьте, нейроны в вашем мозгу скажут вам спасибо.

Во-вторых, генеральный продюсер проекта Табриз Шахиди и его коллеги как рыцари в сияющих доспехах бьются за благородную цель ‒ помочь молодым людям, созидающим элитарное искусство, устроиться в жизни. Друзья мои, если вы сами имеете отношение к классической музыке, то мне не нужно объяснять вам перипетии этой сферы. А если вы разбирайтесь в ней примерно также, как я в генной инженерии, просто поверьте на слово: молодым музыкантам очень-очень нужна помощь в становлении их профессиональной карьеры. (А кому она не нужна, да?)

Ну и в-третьих, наши прекрасные люди перестали не только лазать в окна к любимым женщинам, но и ценить высокое искусство. Поэтому «Русская фортепианная школа» еще и воспитывает, ухитряясь делать это нежно и невзначай. Проект собрал в Большом зале консерватории очень пёструю публику, часть которой явно впервые оказалась в столь близком соседстве с портретами классиков. Поэтому я ходила туда-сюда и собирала сплетни. Собрала следующее: слушатели остались впечатлены, потрясены и горды за наших ребят. Проняло, ура!

А теперь про самих ребят. В проекте участвуют молодые исполнители со взрослыми душами. Иначе их не по-детски выверенную игру не объяснишь. Взять, к примеру, самую юную участницу проекта, Николь Горгадзе. Я смотрела на хрупкую Дюймовочку перед хищной пастью рояля, слушала подсвеченную ее тонкими пальчиками логику мысли и думала: что таится голове у этого ребенка, который уже разгадал секретный код баховских фуг? Николь продемонстрировала не только музыкальность, вдумчивость и выверенность каждого движения, но и поразительную силу духа. Сложно открывать серьезный концерт и преодолеть первые минуты шорохов, кашлей, опозданий и телефонных звонков. А маленькая Николь смогла, умница!

Баха много не бывает, и следующий участник концерта, Марк-Малик Мурашкин, также начал своё выступление с музыки… Марчелло (ха-ха-ха, какая я коварная!). Но дело в том, что авторство прелестного Adagio ре минор обычно приписывают прославленному Иоганну Себастьяну, хотя он, в данном случае, всего лишь сыграл роль аранжировщика. Как бы там ни было, а музыка Марчелло-Баха небесной красоты и предоставляет исполнителю возможности для раскрытия всех своих душевных сокровищ. Юноша с удивительным именем продемонстрировал в Adagio трепетную, обостренную чуткость, а после, в «Рондо-каприччио» Бетховена, технично и артистично негодовал по поводу утерянного гроша. Очень живое получилось исполнение.

Елисея Мысина я помню совсем малышом, который так лихо перебирал клавиши, что все присутствующие в зале роняли скупую слезу и умилялись. Теперь же Елисей подрос и уверенно доказал всем, что умиление нужно приберечь для котят, а к нему необходимо относиться как к серьезному, вдумчивому музыканту, несмотря на его юные годы. С блестящей лихостью пронеслась «Тарантелла» Листа (и как только руки мальчугана охватили всю клавиатуру?). Но еще больше мне понравились «Женевские колокола», хрустальным перезвоном заполнившие своды зала. Я слушала и грезила, — но не о Швейцарии, а о гармонии сфер. Почему-то подумалось, что если последняя существует, то звучит именно так. Права я, Пифагор?

Еще два юных участника явили свое мастерство во втором концерте проекта. Екатерина Лакеева обратилась к творчеству самого сердечного — и в эстетическом, и в анатомическом смыслах — композитора Фридерика Шопена. Лакомая музыка, внешне такая очевидная, таит в себе множество интонационных и технических трудностей. Екатерина выбрала для своего выступления два Экспромта, чья мелодика как бисерная россыпь нуждается в легких, порхающих пальцах. Что сказать, — руки юной исполнительницы определенно умеют летать!

А юноша из Нижнего Новгорода, Даниил Абросимов, совершенно покорил меня мягким бархатным звуком и какой-то внутренней свободой. Пространство рояля открывается перед Даниилом как портал в другие миры, куда он погружается с нестерпимой тягой. Матово-тёплый Шопен, огненный Прокофьев, а на закуску — Andante Maestoso из «Щелкунчика», которое в хорошем исполнении всегда пронзает до мурашек, а это исполнение было — о да! — хорошим.

Теперь расскажу о музыкантах, которые по праву могут считаться уже маститыми, видавшими виды артистами. Мария Андреева — девочка с золотыми руками, владеющими не только фортепианной клавиатурой, но и скрипичным смычком, — отпраздновала на сцене Большого зала свой день рождения. Шопен с его змейчатыми вихрями в Первом скерцо прозвучал как гимн всем душевным непогодам. А за погоды отвечала жизнерадостная «Каватина Фигаро» Россини в транскрипции Гинзбурга.

Другая девушка, Фатима Дзусова, выбрала для своего выступления «Шесть Больших этюдов по Паганини» Листа. Когда в произведении скрещиваются два композитора – уникума, виртуозность которых граничила со сверхспособностью (интересно, чем их в детстве кормили?), пианисту остается только скорбно вздыхать. Фатима выдержала технический прессинг с честью и преподнесла публике блестяще-полированного Листа. А третья леди, Зарина Шиманская, в очередной раз подарила слушателям Шопена. Играла она так, будто нет ничего легче, чем сидеть за роялем и перебирать клавиши в шопеновских балладах и полонезах. Было воздушно и музыкально.

Лауреат недавнего Международного конкурса Чайковского Станислав Корчагин, подобно многим другим участникам, обратился к сугубо романтической программе. Это и понятно: романтики ‒ как костюмчик от-кутюр, эффект обеспечен. Помимо транскрипции «На прекрасном голубом Дунае» и двух шопеновских мазурок Станислав исполнил «Концертное Аллегро» Гранадоса ‒ не самое популярное произведение, но для сцены то, что надо, ‒ пробивает на бурные овации, впрочем, совершенно заслуженные. Станислав ‒ крепкий профессионал, с мощной, чисто мужской техникой.

Шао Цзыюй угодил в число русских пианистов благодаря, конечно, полученному образованию. Этот юноша начал свое выступление с «Мефисто-вальса» Листа, добросовестно отыграв инфернальную пляску с характерным листовским запалом, а после с удовольствием выдохнул на двух скрябинских этюдах. К русской музыке прибегнул и завершающий двухчастный цикл концертов Александр Ключко. Сюита из «Спящей красавицы» в транскрипции Плетнева соткана преимущественно из миниатюр. Александр являл их миру точно фокусник, достающий кроликов из шляпы, и зал с энтузиазмом реагировал на каждое его действие. Посиделки за роялем для Александра казались не тяжким трудом, а упоительным наслаждением.

Знаете, какая мысль мне пришла на ум, когда я слушала этих чудесных юниоров? Нередко в исполнении молодых музыкантов, каким бы крепко сделанным оно ни было, чувствуется мазок страха, который слушатель мгновенно считывает и начинает следить за происходящим на сцене с трепетом футбольного болельщика. Попадет умелец в ворота али нет? Но музыка, хоть по механике и близка к спорту, всё же про другое. Про непостижимое будущее, хрупкое настоящее, неоплаканное прошлое. Про сокровенное в себе и светящиеся тайны в глазах другого. Про разговор с Богом. И в таком процессе самопознания нет места чужеродному страху.

Ребята из «Русской фортепианной школы» удивили меня непритворной свободой, отчего слушатель, не отвлекаясь на стороннее, мог с упоением погрузиться в свою рефлексию. Каждый из этих музыкантов не похож на другого ни пластикой игры, ни эмоциональной палитрой. И в таком разноцветье начинаешь понимать, что личность артиста в концепции произведения важна не меньше, чем замысел автора. Пусть пианистов будет еще больше, если им есть, что сказать этому миру. Ведь то, что услышала я, было прекрасно.

Автор фото — Шухрат Юлдашев