Последний из первых. Космонавт Волынов: «Елки-палки, как живой остался?»

Два полета в космос, в том числе с первой в истории стыковкой космических кораблей, подготовка к лунной миссии, 30 лет работы в отряде космонавтов, что является мировым рекордом.

Все это — послужной список летчика-космонавта СССР, дважды Героя Советского Союза Бориса Волынова, который сегодня отмечает 90-летие. В беседе с aif.ru единственный ныне живущий участник первого отряда космонавтов СССР рассказал, благодаря чему справился с нештатными ситуациями в обоих полетах, как соседствовал с Юрием Гагариным и о чем сожалеет, вспоминая о прошлом.

​О космосе даже не догадывался

​Дмитрий Писаренко, aif.ru: Борис Валентинович, кем вы мечтали стать в детстве? Ведь профессии космонавта тогда еще не было.

Борис Волынов: Летчиком, как и многие мальчишки. А все вокруг твердили, что я должен быть горным инженером, потому что мы жили в шахтерском городе, и многие мои друзья пошли в эту профессию.

​— Часто ли вспоминаете тот день, когда пришли в отряд космонавтов? Каким он был?

— Молодость вообще часто вспоминаю, когда нет каких-то серьезных забот... В отряд я пришел 7 марта 1960 года. Накануне был на аэродроме, летал. Только вышел из самолета, как мне говорят: старший лейтенант Волынов, быстро к командиру полка! Думаю: и где я проштрафился? Вроде нигде.

Пришел, с меня сначала берут расписку о неразглашении, а потом командир говорит: вас вызывают в Москву. Для чего — непонятно, никто не знает.

Прибыл по указанному адрeсу у метро «Динамо». Там в небольшом здании за колючей проволокой находилась войсковая часть. В тот же день туда приехали Гагарин, Титов, Леонов, Быковский... Нам сказали, что предстоит испытательная работа на новой технике с большими скоростями. О космосе никто тогда ничего не говорил.

​— Но вы, наверное, догадывались?

— Нет, абсолютно! И близко этого не было. Тем не менее я сразу согласился, меня всегда тянуло к новому. Страха не было, к опасности я привык — все-таки был летчиком-истребителем, служил в ПВО, мог каждый день погибнуть и прекрасно знал об этом. Было только любопытство: на чем же нам предлагают полетать?

После этого нас отправили на осмотр к медикам. Точнее, к космическим медикам. Вот тогда я и узнал, для чего нас собирают. Раньше мы летали в небо, а теперь нам предстояло летать в космос.

​От удара случился перелом корней зубов

​— Какая атмосфера была в отряде космонавтов? Ощущалось ли соперничество, ведь каждый хотел полететь первым?

— Была конкуренция, но это было похоже на соперничество в спорте: кто-то пробежал стометровку на доли секунды быстрее тебя, и ты думаешь: ну как же так? Значит, надо лучше тренироваться.

Случались обиды. Конечно, и я расстроился, когда меня не включили в группу из шести человек, из которых потом предстояло выбрать первого космонавта. Мне сказали: не проходишь по росту, у тебя 1 м 72 см, а надо — 1 м 65 см! Так что жди — может, потом полетишь. А может, и нет.

Было очень обидно, тем более что я хорошо зарекомендовал себя — у меня по испытаниям некоторые показатели были гораздо лучше. Например, в термокамере, на центрифуге при вращении. На центрифуге я крутил 9 g, это мало кто делал. Обычно на 8 g останавливались.

— Но вам как раз эти тренировки потом и пригодились во время посадки «Союза-5»? Там, кажется, была 10-кратная перегрузка из-за нештатной ситуации?

— Даже больше! Это официально сказали, что было 10 g, но я по себе ощущал, что доходило до 12. При спуске с орбиты у «Союза-5» не отделился приборно-агрегатный отсек, и началось беспорядочное вращение аппарата. Я летел оттуда кувырком, и перегрузка шла по всему телу, распределялась по-разному. Чудом жив остался.

​— Как удалось сохранить самообладание в такой ситуации? Вы ведь даже включили магнитофон, чтобы сделать запись того, что с вами происходит.

— Это нормально. Это навык, доведенный до автоматизма: если происходит нештатная ситуация, надо обязательно включать запись и наговаривать, вести репортаж, чтобы потом, при расследовании катастрофы эта информация помогла разобраться, что произошло. Это, возможно, спасет жизни тех, кто полетит после тебя. А если останешься жив, запись поможет тебе объяснить, почему повел себя так, а не иначе.

— А вы в тот момент уже были готовы к гибели?

— До меня в похожую ситуацию попал Владимир Комаров: у него скрутились стропы парашюта, и он погиб. Я знал, что тоже могу погибнуть, но я также знал, что паника была бы подобна смерти. Мы все были отчаянные ребята, прошли через множество испытаний и всегда были готовы к нештатной ситуации. Я понимал, чем все это может закончиться и как надо реагировать, чтобы остаться живым. Первым делом — не паниковать, а делать то, что должен, и стараться исправить ситуацию.

Мне повезло. Треснулся об землю я хорошо, но выдержал. Все внутренние органы остались целы, хотя от удара у меня случился перелом корней зубов. А вот на посадочный аппарат страшно было смотреть. Выглядел он ужасно, был весь ободран. Его забрали в цех, чтобы тщательно изучить, а потом утилизировали.

​​Юра был человек с большой буквы

​— У вас и во втором полете возникла нештатная ситуация: на станции «Салют-5» погас свет, затем у напарника начались психологические проблемы, из-за чего пришлось досрочно возвращаться на Землю. Получается, что оба полета были экстремальными, но удача оказалась на вашей стороне. Размышляли об этом?

— Дело не только в удаче, но и в умении вовремя взять ситуацию под контроль, о чем я уже сказал. Голова работала всегда, поэтому я остался живым. У каждого из нас, космонавтов первого отряда, были свои сложности во время полетов, какие-то непонятные и никому еще не известные вещи. Каждому пришлось бороться и выходить победителем из своей ситуации. Потому мы и оставались в отряде космонавтов, что были к этому готовы. Некоторые ведь ушли из него.

Иногда говорят, что профессия космонавта полна романтики. Но мы рассуждали иначе. Мы воспринимали себя рабочими лошадками, думали только о том задании, которое перед нами было поставлено. Все тогда делалось впервые, мало кто понимал, что такое космос и каковы возможности человека в нем. Вот нам-то и предстояло все это выяснить.

— Наверное, к современным космонавтам относитесь свысока? У них-то условия во время полетов по сравнению с вашими — как в санатории.

— У меня со многими из них дружеские отношения. Как правило, они спрашивают совета. Конечно, современным космонавтам намного проще. Уже накоплен опыт, известны многие нюансы физиологии в условиях невесомости, мы знаем, какие перегрузки человек переносит без особых проблем и многое другое.

​— Вашим соседом по дому в Звездном городке был Юрий Гагарин. Чем он вам больше всего запомнился?

— Своей человечностью. Юра был человек с большой буквы, абсолютно чистый. Никогда не подведет, не соврет. Если тебе плохо, всегда придет на помощь. Подставит руку, чтобы ты не упал. Я за свою жизнь не встречал второго такого человека, кто бы так относился к своим товарищам или просто знакомым. Это было хорошо заметно во время парашютных прыжков. Иногда случались такие посадки, едва до переломов не доходило. И Юра всегда подбегал одним из первых, чтобы помочь товарищу встать, погасить купол.

Он сам меня выбрал своим соседом. Мы приехали смотреть дом, который достраивался, вместе с Королевым, и тот вошел в будущую Юрину квартиру, осмотрел ее. Юра говорит: вот, хотим с соседом решетку на балконе спилить, чтобы можно было из квартиры в квартиру в гости друг к другу ходить. Королев спрашивает: а сосед кто? Гагарин отвечает: Волынов.

Я предложил на месте спиленной решетки поставить шахматный столик и два стула, чтобы можно было на балконе вести беседу, играя в шахматы. А Королев добавил: я бы на вашем месте здесь еще холодильник маленький поставил. Посмеялись.

​— Решетку-то спилили?

— Не разрешили нам, правила есть правила. Так что в гости ходили обычным путем, через двери. Если надо было срочно поговорить, просто стучали в стенку и выходили на балкон.

​— Это правда, что вы брали с собой в космос портрет Гагарина?

— Да, в оба полета. Я полетел в космос уже после гибели Гагарина, и взял с собой его небольшой портрет, сделанный из ткани. Во втором полете даже поставил на него печать станции «Салют-5», на которой мы находились, и привез обратно. Сама станция потом сгорела вместе с печатью, а портрет сохранился. Сейчас он находится в музее Центра подготовки космонавтов, я его туда передал.

​​«Жизнь непростая штука»

— Как считаете, для популяризации космонавтики сейчас достаточно делается или нет?

— На мой взгляд, недостаточно. Я считаю, надо побольше показывать настоящую, повседневную жизнь космонавтов. Как они работают, как тренируются, сколько времени у них остается на личную жизнь и так далее.

​— Что вызывает у вас самую большую гордость и радость, когда думаете о своих 60 с лишним годах, проведенных в космонавтике?

— Да всего и не перечислишь. С теплотой вспоминаю самые первые наши шаги, восприятие того, что происходит. Это было абсолютно необычно, потому что делалось впервые. Были интересные моменты, как выходили из разных сложных ситуаций, но многое из этого — не для печати.

А вообще, это же была наша молодость, и вспоминать ее приятно. Она была очень рискованная. Иногда думаешь: елки-палки, как живой остался, непонятно.

— А о чем жалеете?

— О том, что не удалось полететь в космос раньше. Очень трудно было ждать.

— Если бы удалось вернуться в прошлое, что-то бы переиграли?

— Наверное. Но это мой секрет. Мой внутренний секрет. Его никто не должен знать, только я.

​— Что пожелаете нынешней молодежи?

— Следовать выбранному маршруту жизни, никуда с него не сворачивать. Жизнь непростая штука, но я бы не сказал, что она сложная. Сохраняйте верность себе.

— Правда, что вы брали в космос портрет Гагарина?

— Да, в оба полёта. Я полетел уже после его гибели и взял с собой небольшой портрет, сделанный из ткани. Во втором полёте даже поставил на него печать станции «Салют-5», на которой мы находились, и привёз обратно. Сама станция потом сгорела вместе с печатью, а портрет сохранился.