«Во время драки мне говорили: “Лицо-то прикрой!” Жизнь фаната “Спартака” после шести лет тюрьмы во Франции

В 2024 году болельщик «Спартака» Павел Косов, ставший участником драки на Евро-2016 между российскими и английскими фанатами, вернулся на родину после шести лет во французской тюрьме.

В интервью «СЭ» он рассказал о жизни после выхода на свободу, а также вспомнил те самые события в Марселе.

После выхода из французской тюрьмы дали какие-то копейки…

— Первый год на свободе — как он прошел?

— В принципе уже «акклиматизировался». Поначалу было тяжело. Сейчас привык, да и друзья помогли. Вышел на старую работу. Тружусь на Кавказе в сфере горного туризма.

— При возвращении на работу не было проблем из-за судимости во Франции?

— Никаких. Генеральный директор компании — мой хороший знакомый, болельщик «Спартака». Он меня постоянно поддерживал. Так что когда я вернулся, мне предложили пойти на старое место. Туристический бизнес в России хорошо развивается.

— Вопрос денег был самым острым после возвращения?

— Ну, а как, когда человек выходит из тюрьмы? Денег нет, ничего нет… Поэтому и было принято решение не искать работу в Москве, а вернуться на старую, чтобы восстановить свое финансовое положение. После выхода из французской тюрьмы дали какие-то копейки.

— О какой сумме речь?

— Какая-то мелочь накапливались: первый год я подрабатывал [в тюрьме], потом получил травму колена, прыгал на костылях. После суда занялся восстановлением, ходил в школу, изучал французский и занимался спортом. Когда вышел, получил около 500 евро. Купил себе какую-то одежду — и деньги закончились. Первые месяцы было тяжеловато. Друзья помогали, а потом я вышел на работу — сейчас более-менее все нормально.

— Почему решили посещать школу?

— Там все по желанию. Можешь вообще никуда не ходить — были товарищи, которые так и делали. Но это же с ума сойти можно! Некоторые из-за проблем боялись на улицу выйти, чтобы никого не встретить. Я максимально занимал себя, чтобы время проходило быстрее: спорт, прогулки, школа… У нас был хороший спортивный зал с новыми тренажерами, но все это раз в неделю. Иногда — два, но я не мог иногда ходить из-за школы. А если занятия три раза прогулял, могли быстро выгнать.

— Русские в тюрьме были?

— Только один парень из Питера — Даня. Но он лет с пятнадцати жил в Марселе. Фактически француз. И то мы с ним коммуницировали через забор только потому, что он был в другом блоке. Просили нас поселить вместе, но они боялись, что двое русских будут суету наводить. Общались на прогулках, на шахматы иногда ходили. Буквально 10−15 минут удавалось поговорить.

— Когда освободились, пытались найти какую-либо работу с языком, учитывая, что теперь знаете французский?

— Я же и так работаю в туризме — к нам приезжают иностранцы, французы летом были. Преподавать я точно не смогу. Да и язык уже чуть забывается. Хотя иногда созваниваюсь с тем же Даней и с французом Фабрисом — с ним вместе много времени проводили.

Иногда по работе в Москве приходится использовать французский — есть корпоративные клиенты, иностранные фирмы. [Они] спрашивали: «Откуда знаешь язык?» Отвечал: «Шесть лет прожил во Франции». Не говорю, что сидел в тюрьме.

— Какой самый популярный вопрос, который вам задают после всех событий?

— «Было ли тяжело?» Отвечаю: понятно, что тяжело… Еще спрашивают: «Не жалеете ли вы о случившемся?» — Думаю, нет. Ничего назад не вернешь. Что жалеть? Получилось, как получилось.

— Ваша цитата с заседания суда в феврале 2019 года: «Раскаиваюсь, что был там. Это моя большая ошибка».

— Не знаю, почему так сказал. Я сожалею, что нанес человеку такие травмы. Хотя никто его сильно не бил. Просто из-за его состояния он получил такие повреждения. Он был пьяный. Еще сказалась его болезнь — он эпилептик, в кармане нашли таблетки. Честно, не хотел наносить ему серьезные увечья. Да и не наносил… Это была ответная реакция на их действия. На суде даже не показали момент, когда я бегу, никого не трогаю, а в меня кидают бутылками. Я даже падаю… Может быть, сработала ответная реакция. Когда ударил его, он упал — а я побежал дальше.

— Английский фанат в итоге оказался парализован.

— Он упал и ударился головой. То, что там происходило потом, я не видел, потому что мы пытались вырваться. Судя по материалам дела, его ввели в искусственную кому, он полежал пару недель в госпитале, и его перевели домой в Англию.

— А что с ним было потом?

— Никто не знает. В материалах написано, что он проходил лечение и голова теперь работает не так, как работала… Ничем это не подтверждено, но так написано.

Адвокат потерпевшего просил около 100 тысяч евро

— Другой осужденный во Франции болельщик — Михаил Ивкин — рассказывал, что ему приходил иск с требованием выплатить огромную компенсацию. Вам тоже?

— Слава богу, нет. Это вообще был сюрприз. Еще до моего УДО мне рассказали, что ему пришло письмо в Москву с какой-то астрономической суммой, хотя еще на суде было сказано и доказано, что он этого человека даже не трогал. Что касается меня, то компенсация входила в условия УДО: две трети — пострадавшему и треть — его сыну. Судья сказала, что задолженность нужно погасить.

— О какой сумме речь?

— Порядка 12−13 тысяч евро. Мне озвучили эту сумму и сказали, что вынесение решения будет через две недели. Это время было очень напряженное. Благодаря своим друзьям, болельщикам и лидеру партии ЛДПР Леониду Слуцкому, который помог значительной суммой в конце, деньги получилось собрать.

— Как вы узнали о помощи Слуцкого?

— Позвонили маме и сказали приехать за деньгами. Мой вопрос был на карандаше и у Марии Бутиной (депутат Государственной думы РФ. — Прим. «СЭ»). Она тоже помогала. Внимание к моему делу пошло после суда, когда мне дали 10 лет — а хотели вообще 15! Тогда все поняли, что это несправедливо. До суда было очень тяжело, мама набрала долгов. Адвокат — это недешево. После суда пошла активность… За то, что я на свободе, стоит поблагодарить и «Спартак», и сербских фанатов, и ребят из Москвы, кто помог все это организовать.

— Говоря о «Црвене», имеете в виду заряды и баннеры болельщиков?

— Да. Телевизор у нас был. Когда смотрели обзор какого-то матча, мельком показали их баннер в мою поддержку. Мне даже кто-то из ребят в тюрьме сказал: «Тебя теперь уважают, ты крутой».

На суде адвокат потерпевшего просил огромную сумму, что-то около 100 тысяч евро. Но суд отказал — потерпевшего-то даже не видели. Моя защита предоставляла фотографии и скриншоты из соцсетей — о том, что с 2017 по 2019 год его сын публиковал фотографии с подписью: «Мы с папой в Австралии», «Мы в Испании». Не знаю, что они делали, конечно, но даже суд спрашивал адвоката: «А как он передвигался?» Они не могли ответить. Французский фонд выплатил им деньги, а потом Мише Ивкину выставили счет.

— Вы сказали, что из офиса Слуцкого позвонили и сказали забрать деньги. О какой сумме речь?

— Точно не помню. Но больше полумиллиона. Может быть, тысяч 600−700 рублей. Мама была в панике. Потому что меня бы не выпустили, если бы этих денег не нашли. Видимо, Слуцкий увидел эту историю и решил лично поучаствовать.

Наши шли окровавленные, с пробитыми головами — стало понятно, что драки не избежать

— Если вспомнить произошедшие в Марселе события, у вас есть ответ на вопрос, кто во всем виноват?

— Я думаю, что большая часть вины лежит на полиции. Хоть драка и случилась перед матчем, но за несколько дней до игры все уже назревало. И никто этому не препятствовал. Можно было просто встать кольцом и отцепить англичан. Никто бы туда не сунулся.

Помню, когда мы шли к стадиону, встретили наших полицейских: майора и подполковника. Мы спросили: «Как можно было допустить происходящее?» Они сказали, что наша полиция тысячу раз предупреждала, писала письма, что меры безопасности стоит усилить, потому что это матч повышенной опасности.

— Вы помните, как все начиналось? В какой момент стало понятно, что драки не избежать?

— У нас было назначено время сбора, чтобы всем вместе организованно пойти на матч. Когда мы пришли к порту, то уже начались какие-то мелкие потасовки. С соседних улиц наши шли окровавленные, в порезах, с пробитыми головами. Стало понятно, что, скорее всего, драки не избежать. А дальше все как-то закрутилось. До нас дошла информация, что группа болельщиков схлестнулась в порту с англичанами, и мы пошли туда.

— То есть вы шли с пониманием, что драка будет?

— Ну да. По пути из кафешек летели какие-то оскорбления. А когда мы туда добрались — летели уже бутылки. Были фотографии, на которых мы идем со стульями. Но мы не хотели ими кого-то убивать и вообще кидаться — просто в целях безопасности прикрывали головы. У Миши Ивкина голова была пробита, у меня были порезы на руках и ногах.

— Но ведь можно было вообще туда не идти.

— Возможно. Но когда мы увидели, что наших уже ведут под руки… Может быть, возникло желание отомстить.

В Париже узнал, что меня ищут, — решил улететь домой

— После драки было ощущение, что возможны серьезные последствия?

— Честно, нет. Мы должны были ехать на третий матч в Лилль, а второй смотрели в фан-зоне Парижа. Там везде камеры, досмотр. Никаких претензий у полиции к нам не было, мы не скрывались. А вот после игры нам поступила информация, что ребят, которые поехали в Тулузу на вторую игру, задержала полиция. Начались обыски, задержали автобус с болельщиками. Ребятам, задержанным в Тулузе, показывали фотографии — на них был и я. Мне сразу сказали, что меня ищут. Поэтому я решил в Лилль не ехать и полететь домой. Билетов обратных у нас не было. Друг улетел своим маршрутом, а я нашел билет через Афины в Хельсинки. Позвонил своему товарищу в Финляндию — там провел еще несколько дней. И спокойно пересек границу, никаких проблем не было.

— Вернувшись в Россию, уже не переживали?

— Писали, конечно, что один из англичан в коме… Но какой из них — хрен его знает? Читал, что он в тяжелом состоянии, но, опять же, кто это, никто не понимал. Потом все угомонилось, прошел год… В сентябре мы полетели в Хорватию — там пробыли несколько дней, я отметил день рождения. Поехали в Словению, где «Спартак» играл с «Марибором». Никаких проблем не возникло нигде. Улетал я вообще через Мюнхен. А потом спустя несколько месяцев меня задерживают в аэропорту… Оказывается, мандат на арест был открыт в ноябре 2017 года.

— Сразу поняли, почему вас задержали?

— Да. Как только спросили, был ли я во Франции в 2016 году. Ответил: «Был». — «У вас проблемы с французской полицией». Только не понял сначала, что мне предъявляли. Сразу написал друзьям. Они ответили: «Да ладно, сейчас проверят и отпустят». Но я уточнил, что предъявляют что-то серьезное. Знал, что многие, кто были тем летом в Марселе, летели в Бильбао, поэтому попросил всем сообщить по возможности, что здесь такая ситуация. К сожалению, эта информация не дошла до Миши [Ивкина]. Потом уже, когда сидел в немецкой тюрьме и ждал пересылку, увидел в новостях бегущей строкой, что задержан российский фанат Михаил. Сразу понял, что это он.

Был бы у меня другой паспорт, такой срок бы не дали

— Если бы знали, к чему марсельская драка приведет, что бы вы изменили?

— У меня есть два ответа на этот вопрос: один пожестче, другой попроще. Во время драки кто-то из наших сказал: «Ты лицо-то хоть прикрой». Я ответил: «Да ладно…» Ну и конечно, если бы я знал, что меня ищут во Франции, я бы никуда не полетел.

— Вы когда-то подсчитывали, сколько вам стоила эта драка?

— Много… От 5 до 10 миллионов. И это еще у моего адвоката русская жена, поэтому он мне вышел дешевле, чем тот, который работал с Мишей.

— Марсельское побоище стало культовым в истории фан-движения?

— Стало. Такого раньше не случалось. Будет ли еще, непонятно. Может, и будет. Случались какие-то крутые драки, но в нашей истории такого еще не было. Можно вспомнить драку с поляками на Евро-2012 в Варшаве. Но там поляков было не так много. А в Марселе англичан было до хрена!

— Есть ли у вас ощущение, что всю эту историю сильно романтизировали?

— Когда начались реальные тюремные сроки, стало не до романтизма.

— Но все же прослеживается, что это какой-то повод для гордости.

— Романтизм с оттенком горечи судьбы фаната.

— Осталась ли обида на Францию? Чувствуете несправедливость?

— Наверное, есть обида из-за несправедливости такого большого срока. Я же видел, сколько дают, например, арабам за другие деяния. За убийство меньше давали. Был бы у меня другой паспорт, мне кажется, такой срок бы не выписали.

К тому же, окажись пострадавший трезвым, ситуация рассматривалась бы иначе. По нашим законам, человек в состоянии алкогольного опьянения был бы виновен в любом случае. Тем более он сам полез, не осознавая последствий. Но во Франции он жертва.

— Как эта история повлияла на вашу жизнь?

— Наверное, получил какие-то плюсы. Но жизнь она мне, конечно, подпортила. Потерял шесть лет, не видел родственников и находился вдали от дома.

— О каких плюсах вы говорите?

— Приобретенный жизненный опыт и выученный французский язык.

От судьбы не уйдешь

— Вы рассказывали про разборки в тюрьме…

— Тюрьма наполнена в основном арабами, африканцами — белых можно пересчитать по пальцам. Первое время случались моменты, когда приходилось постоять за себя.

— Из-за чего?

— Из-за недопонимания. Ты находишься в камере с людьми с разными взглядами — например, на быт. Приходишь в камеру, а там грязь, и он лежит на кровати. Или кто-то берет без спроса твои личные вещи, еду. Ты попроси…

— На УДО это все ведь могло повлиять.

— Да. За плохое поведение отправляют в изолятор. За плохое поведение судья, конечно, мог отказать в УДО. Но видели, что я занимаюсь саморазвитием, хожу в школу. Так что отношение было снисходительным.

— Самое жесткое, что вы видели в тюрьме?

— Много всего было… И поножовщина, и как на одном человеке десять других прыгало. Сосед вешался… Вчера только с ним разговаривали, а сегодня он повесился.

— Главный урок, который вы извлекли?

— Снова есть два ответа. Во-первых, надо больше думать головой перед тем, как что-то сделать. Но когда находишься в состоянии аффекта, хаоса, бьет адреналин — голова работает по-другому. Второе: от судьбы не уйдешь. Иногда задаю себе вопрос: что можно было сделать, чтобы предотвратить арест? Но ответа нет.

Автор: Дмитрий Барулев