Тихое обаяние центристов: выставка «Новое общество художников» в Музее русского импрессионизма

Проект погружает зрителей не только в художественную жизнь Серебряного века, но и в литературу той эпохи.

У выставки «Новое общество художников» (куратор — Ольга Юркина) в Музее русского импрессионизма необычный формат. Задуманная на стыке двух искусств — изобразительного и словесного — она не вмещается целиком в зрительные залы и продолжается в объемном каталоге, где литературным реминисценциям отведено значительно больше места, чем в экспозиции. Впрочем, и на выставке хватает отсылок к изящной словесности: каждый раздел назван в честь знакового поэтического сборника — будь то мандельштамовский «Камень» или ахматовские «Четки». А еще тематически подобраны стихотворения, которые можно увидеть в лайтбоксах. Впрочем, в каталоге поэзия представлена шире; кроме того, есть статья Валерия Шубинского, прочерчивающая связи литературных и художественных кругов. Как известно, Серебряный век на свой манер воплощал в жизнь вагнеровский принцип Gesamtkunstwerk — иначе говоря, синтеза искусств, поэтому разговор о Новом обществе художников не может обойтись без литературного контекста. Судьбы участников Общества — как и близких им представителей литературных кругов — переплетались причудливым образом. Например, Ольге Делла-Вос-Кардовской позировал ее сосед по Царскому Селу Николай Гумилев, и она отмечала его чуть косые глаза и длинные сухие кисти рук с «выхоленными», как у женщины, пальцами. А вот другая ее модель — Анна Ахматова — хоть и была «своеобразно красива, очень высока и стройна», поразила художницу своим нарциссизмом: «…она, лежа на своем диване, не сводила глаз с зеркала, которое стоит перед диваном, и на себя смотрела влюбленными глазами». Эти картины, правда, не представлены в экспозиции, зато здесь есть другие произведения Кардовской: в частности, ее автопортрет, а также портрет мужа, выполненные в ренессансном духе.

В целом, Новое общество художников предстает призмой, через которую зритель может взглянуть на блистательную и неспокойную эпоху. Расцвет искусства хоть и не был, по мнению некоторых, столь же ярким, как в Золотом веке, осененным присутствием Пушкина, но уж точно мог взять количеством. Литературные и художественные объединения возникали одно за другим, и Новое общество художников, заявившее о себе выставкой в 1904 году, не было самым громким или скандальным. В отличие от мирискусников, прослывших декадентами, или бубновалетовцев, с удовольствием эпатировавших публику, члены НОХ принадлежали, скорее, к центристам. Впрочем, их состав был разношерстным: в первой же выставке участвовал, например, Василий Кандинский. Правда, в ту пору он еще не был лидером абстрактного искусства и создавал вполне традиционные фигуративные вещи. Среди участников можно было встретить других авангардистов — в частности, Михаила Матюшина или Алексея Моргунова, сына живописца Саврасова — его выставка сейчас проходит в Новой Третьяковке; а также Алексея Явленского, Илью Машкова, Петра Кончаловского. Были и мирискусники — от Александра Бенуа до Елизаветы Кругликовой. А еще — художники «ретроспективного оттенка», тяготевшие к классической эстетике: вроде основателей НОХ Дмитрия Кардовского и Ольги Делла-Вос-Кардовской. Были также и архитекторы, которым в каталоге посвящена статья Ильи Печёнкина: от Алексея Щусева и Владимира Щуко до Ивана Фомина и Ивана Жолтовского. В целом, Новое общество художников создавалось со вполне определенными целями — чтобы помочь молодым выпускникам Академии художеств, поэтому единой программы не имело. В итоге это несколько размыло его контуры в исторической перспективе и способствовало тому, что память о нем почти стерлась. Зато в моменте позволило проявить определенную гибкость и впустить в свои ряды совершенно разных авторов. В том числе и тех, чьи имена сегодня кажутся несправедливо забытыми. Как Николай Околович — один из членов-учредителей Общества, ставший впоследствии хранителем Русского музея. Рекомендовавший его на эту должность Петр Нерадовский отмечал сложный характер художника: «Это был замкнутый человек, сторонившийся людей. Если же он знакомился с кем-нибудь, то знакомство сопровождалось некой таинственностью. По улице он ходил с запрокинутой головой, всегда глядя в небо через пенсне».

Выставки Нового общества художников вызывали самые разные отклики, в том числе и критические. Некоторые из них приводятся в каталоге в статье Антона Успенского. В частности, участников упрекали в том, что в их картинах — в отличие от передвижников — «мало, а подчас и вовсе нет содержания». А еще уличали в подражании импрессионистам: «вслед за Мане, Моне и Писарро поползла пестрая рать бездарностей». Самой яркой оказалась восьмая выставка Общества в 1912-1913 году, на которой показали работы недавно ушедшего Врубеля: в основном, то немногое, что хранилось у его вдовы. Критик Сергей Маковский — представитель знаменитой художественной династии — горько сетовал, что коллекционеры проявили эгоизм и не захотели дать свои работы: «Некультурно противопоставлять интересам искусства — право собственности». Высокие оценки коллег по цеху и нападки прессы (картины Богаевского называли, например, «оригиналами для ковров»), портреты современников, от Гумилева и Зинаиды Гиппиус до Михаила Кузмина, запечатленных молодой художницей Надеждой Войтинской; элегичные интерьеры старых усадеб и романтичные барышни, рыдающие над книгами; щемящие среднерусские пейзажи и экзотическая «Киммерийская весна»… Калейдоскоп образов рисует нам «цветущую сложность» того времени, таившего в себе множество траекторий развития, но закончившегося трагически. Новое общество художников не перешагнуло в советскую эпоху: его история закончилась вместе с 1917 годом. Тихое обаяние центристов оказалось невостребованным на фоне слома старого мира и мучительного рождения нового.

Выставка работает до 26 января

Фотографии: Сергей Киселев / АГН Москва.