Лынтупы — моё местечко
Аркадий Шульман
ХРАНИТЕЛЬ ПАМЯТИ
Добраться до Лынтуп тяжело. Поезд, отмечающийся на каждом полустанке, приходит сюда из Витебска рано утром, а уходит – ночью. Да еще рейсовый автобус раз в день может отвести вас в районный центр – Поставы. До райцентра 40 километров, до областного центра – 292. А вот до границы с Литвой рукой подать – всего четыре километра. Поэтому прежде чем продать железнодорожный билет, у вас спросят: к кому, зачем, есть ли разрешение. А на станции тут же подойдет пограничник, представится и попросит документы для проверки.
И хотя станция – одна из старейших в Беларуси, ей больше 110 лет, и около здания недавно установлен бюст первого ее начальника инженера-изобретателя Болеслава Яловецкого, сегодня у железнодорожной станции Лынтупы не лучшие дни. При Советском Союзе здесь ходили поезда, следовавшие в Вильнюс, и место это было многолюдное. А сегодня тишина и покой.
И в самом городке тишина и покой. Порой кажется, что само время останавливается здесь на отдых. К восьми утра не такой уж многочисленный отряд школьников отправляется в школу. Потом изредка кто-то проедет по центральной улице на велосипеде, и только ближе к обеду начинают мелькать легковые машины, в основном с литовскими номерами. Я вынужден был уехать из Лынтуп в середине дня, машину, идущую в сторону Постав, ждал больше часа. Мне повезло. Ехала грузовая машина со спирзавода на животноводческий комплекс. «У меня два рейса до обеда, и один – после», – сказал шофер. Другие грузовые машины здесь не часто встретишь, а легковые – попутчиков, как правило, не берут.
И хотя городскому поселку более 550 лет, старых зданий в Лынтупах сохранилось совсем мало. В 1944 году, когда советские войска освобождали эти места от немецко-фашистских захватчиков, городок был серьезно разрушен. И потом, в годы восстановления и социалистического строительства, архитектурный облик городка менялся не в лучшую сторону. Но Лынтупы сохранили привлекательность, которой прежде отличались многие белорусские, литовские и польские местечки.
В каждом из этих местечек есть свои легенды, достойные пера хорошего писателя. Есть такая легенда и в Лынтупах. Она касается дворца Бишевских. Построил его Юзеф Бишевский, богатый помещик, которому принадлежало два спиртзавода в Лынтупах и Свири, для своей пассии – французской актрисы. Влюбился в нее в Париже, где актриса поставила пану условие – будет у тебя дворец, будет продолжение романа… Юзеф скоренько построил дворец с парком и прудом, с мостами и террасами. Француженка приехала, стараний его не оценила, и укатила обратно в Париж. Юзеф так и остался холостяком.
В 1939 году, когда Красная Армия вошла в Лынтупы, помещик успел уехать отсюда. Впрочем, по воспоминаниям старожилов, большую часть времени, жил он не в Лынтупах, а в Вильнюсе, а сюда приезжал лишь давать ценные указания.
Так это или не совсем так, но сегодня дворец Бишевских пришел в окончательное запустение, и печально смотрит на мир пустыми глазницами окон, пруды заросли, их давно никто не чистит, арочный мост нуждается в реставрации.
Лынтупы. Бывшая рыночная площадь.
Центр Лынтуп – бывшая рыночная площадь, на которой не только проходили ярмарки – они были каждый вторник – это место, где встречались представители разных религий, а костел и синагога, днем и ночью, смотрели друг на друга с разных сторон одной площади. Костел сохранился, от синагоги и следа не осталось. Ее взорвали немцы в 1944 году, когда отступали, а потом люди растащили кирпичи для строительства фундаментов и сараев. После войны нужно было строиться, материалов не хватало. Синагога погибла в годы войны и разделила участь евреев Лынтуп. Или наоборот: евреи Лынтуп разделили участь своей синагоги. И сегодня только по воспоминаниям старых людей можно воссоздать ее облик: двухэтажная, кирпичная. На первом этаже молились мужчины, на втором, как и положено, женщины. Раввин был из приезжих. Его жена держала небольшой магазин, в котором торговала дрожжами. Раввин ей помогал, ездил за товаром в Вильнюс, или на станции встречал его. По другому прожить было трудно, жалование, которое выплачивала община своему раввину, хватило бы только на скудную еду. Еще надо было детей ставить на ноги.
Там же в синагоге на втором этаже работала школа. С утра еврейские дети учились в польской школе, где проходили общеобразовательные предметы, а после обеда – шли в еврейскую, где их учили древнееврейскому языку, истории еврейского народа. В школе работал единственный учитель, тоже не из местных, приглашенный общиной. Это был пожилой человек, без семьи, живший здесь же в синагоге.
Рыночная площадь Лынтуп и сегодня притягивает взор своим колоритом. Особенно выделяются два старых польских дома, в которых находятся «Кавярня» и хозяйственный магазин.
В конце 19 века из 685 жителей Лынтуп евреев было 238. Потом их количество сократилось, особенно в Первую мировую войну. Евреев выселяли из прифронтовых зон. Царское правительство считало, что они шпионят в пользу Германии. Никаких фактов не было, но в наветы поверить было легче, чем в бездарность собственных генералов.
И все же евреи, ко времени окончания Первой мировой войны, составляли немалый процент населения Лынтуп.
Мне повезло, во время командировки в сентябре 2010 года я встретился с коренным жителем Лынтуп, рожденным в 1918 году, Залманом Хаимовичем Кацковичем. В 92 года он обладает феноменальной памятью, называет фамилии, имена людей с которыми встречался в довоенное время.
Залман Хаимович Кацкович c женой Марией Кононовной.
«Мой отец Хаим Кацкович занимался лесом, он скупал его и делал шпалы для железной дороги. За переездом у него была мастерская», – рассказал Залман Хаимович.
Когда-то его родным языком был идиш, он прекрасно говорил по-польски, общался на литовском. Со мной Кацкович разговаривал на русском языке, в который вкраплялись белорусские слова, и чувствовался еврейский акцент. Я предложил ему разговаривать со мной на идише, но Залман Хаимович ответил, что уже давно ни с кем не разговаривал по-еврейски, и придется вспоминать многие слова.
«Мама держала пекарню, – продолжил Кацкович свой рассказ. – Она была у нас дома. Дом был большой, находился на рыночной площади, где сейчас милиция, около костела. Там и лавка была. Пекли хлеб и тут же продавали его еще горячим. Работница у нас была наемная – полька, и сестра отца, ее звали Хана, помогала. А потом моя сестра Рива подросла, и тоже стала помогать маме. В день выпекали, наверное, сотню булок. И черный, и белый хлеб, и булочки маленькие, и халы к субботе.
В нашей семье было девять детей. Такие большие семьи не были редкостью для Лынтуп. Люди понимали, что счастье в детях, и имели этого счастья столько, сколько давал им Бог. Весело было дома. Всегда шумно, друзья приходили, знакомые.
Старший брат стал бухгалтером. Его звали Давид. Потом шла сестра Рива.
Я был третьим ребенком в семье. Родился в деревне Теплечи, от Лынтуп четыре километра. Еще шла война. Немцы выгнали туда всех на заготовку леса. Там в деревне родители и жили. В это время мама меня и родила.
А следом за мной шли шестеро братьев и сестер. Учились, в школу ходили.
Ходил ли я в синагогу? – Залман Хаимович от удивления даже повторил мой вопрос. – Как не будешь ходить? Отец был старостой в синагоге. Все ходили. Праздники справляли. Каждый день были и утренние молитвы, и дневные, и вечерние. Многие старики проводили в синагоге целый день, только кушать ходили домой. Я ходил молиться не каждый день. В синагоге была моя бар-мицва, отмечали совершеннолетие, меня впервые вызвали к Торе. Большой праздник был».
Залман Хаимович живет с женой Марией Кононовной в красивом и просторном доме по улице Марата Казея. Их браку больше шестидесяти лет. Марии Кононовне – 85. Своего мужа она ласково называет: «Мой дедушка». Мария Кононовна приехала в Лынтупы после окончания Минского технологического института, работать на спиртзавод. Познакомилась с Залманом Хаимовичем. Поженились. Уже дети в солидном возрасте. Частенько приезжают из Минска. Мария Кононовна сказала: «Мне все завидовали, говорили, с мужем повезло».
Их дом, построенный в середине 60-х годов, находится недалеко от бывшей рыночной площади, рядом с тем местом, где до войны стоял отцовский дом Залмана Хаимовича. Раньше эта улица называлась Подбродской.
По соседству с ними дом из красного кирпича, в нем сейчас находится аптека, но даже по внешнему виду можно определить, что это довоенный дом.
«Еврейский дом, – подтвердил Кацкович. – Здесь Гилинские жили, построили дом в середине 30-х годов. Жена торговала в магазине, он заготавливал яблоки.
– Кого еще из довоенных жителей можете вспомнить? – спросил я.
Залман Хаимович стал перечислять:
– Сапожников у нас было три человека, портных тоже три. Им привозили материал, и они шили костюмы, платье. Было два кузнеца-еврея – Меер и Пинке. Меер был хороший кузнец, к нему все жеребцов гнали. Кузнецы раньше сами все делали: и подковы, и колеса, и рессоры. Лынтупский извозчик ездил в Вильнюс, товар привозил. Была железная дорога, по ней можно было быстрее привезти, но на извозчиках тоже возили. Так было выгодней. Люди умели считать деньги. Стекольщик был, по деревням ездил окна стеклил. А в свободное время играл на скрипке. Если надо! Каждый день же играть нечего! – в этом уточнении Кацковича была суть местечка, с его отношением к культуре, которая считалась несерьезным занятием, с отношением к самой жизни – мужчина должен зарабатывать деньги, этому посвящать все время или он несерьезный человек. Залман Хаимович сделал небольшую паузу, а потом продолжил. – Стекольщика-скрипача звали Шмулка Хаймович. На свадьбах, всюду где веселье – его звали. Он очень хорошо играл, два сына у него было, тоже музыканты».
Лынтупы за свою историю входили с состав Великого княжества Литовского, России, Польши, Советского Союза, Беларуси – но всегда оставались приграничным местечком. Приграничная жизнь сформировала, как теперь говорят, менталитет. Люди свободно разговаривали на нескольких языках, занимались приграничной торговлей, нередко обходя законы и одной и другой страны, умели ладить с пограничниками и таможенниками, которые здесь считаются «первыми» людьми.
Сменились поколения, но и сегодня многие здесь живут по этим правилам. В Лынтупах нередко можно встретить легковые машины с номерами сопредельного государства. В экономическом плане им есть чем заняться на территории Беларуси. И жители Лынтуп частые гости на литовской стороне. Тоже ездят не с пустыми руками.
С 1921 по 1939 год Лынтупы находились в составе Свинцянского повета Польши. Вспоминая те годы, Залман Хаимович рассказал:
«При Польше случались конфликты поляков с евреями. Были «эндеки» – молодежная организация, они не любили евреев. Но в Лынтупах их было мало, здесь тихо было. В Вильнюсе евреи давали отпор «эндекам». Там были евреи-мясники, крепкие ребята, они никого не боялись.
В Лынтупах было три еврея-мясника. Они держали магазинчики, ледники. В ледники загружали лед. Под весну резали его кубами на реке или озере и загружали в ледник, потом прикрывали соломой, и лед лежал все лето. Такими были холодильники того времени, в которых хранили мясо.
В польских магазинах торговали свининой, колбасами. В еврейских – продавали кошерное мясо.
В Лынтупах были коммунисты. Собирали молодежь, митинговали. Когда на коммунистов начались гонения, они ушли в подполье. Главным коммунистом в Лынтупах был еврей Маубе Пинкос, его при Польше посадили в тюрьму. Он сидел в Березе-Картузской около Бреста.
Я закончил семь классов в 1935 году, – Залман Хаимович поднял палец к верху и сказал мне с уважением к своим семи классам. – Тогда это считалось хорошим образованием. Потом я стал работать у купца Кивеля Сосинцовича. Он имел в Лынтупах базу – оптовую продажу бензина, керосина, мази колесной, цемента, суперфосфата, муки пшеничной, ржаной, сахара: все у него было. Было три брата Сосинцовичей – богатые люди. Они владели тремя складами в Лунтыпах и Швенченисе. Поездами к ним приходили товары. На этой базе я работал. Отпускал товар по магазинам, брали, кто за деньги, кто – в долг.
Евреи по субботам не работали. Если приходил вагон в воскресенье, то поляки разгружали его только после обеда. До обеда в костел шли.
Евреи разговаривали на идиш, но польский знали. Поляки говорили по-польски, но идиш понимали.
Все мои братья и сестры закончили по семь классов. И все в Лынтупах жили. Крепкие семьи были. Держались один за одного. Только сестра вышла замуж и переехала в Литву, там магазин открыли.
В 1939 году Красная Армия пришла в Лынтупы тихо без выстрелов. Был какой-то митинг на площади, люди поговорили о новой жизни и разошлись. Евреи приняли Красную Армию по-разному. Кто-то с радостью, кто-то с тревогой, – вероятно, последние слова Залман Хаимович сказал о своей семье. – Но никакой паники не было. Частные магазины стали закрываться сами по себе, товаров не хватало, нечего было продавать. Правда, мясные магазины еще оставались. И пекарня наша тоже работала при Советах. Отец держал наемных рабочих, поэтому дело пришлось закрыть. Он стал помогать маме в пекарне. Ездил зерно покупал, потом отвозил его на мельницу в Ольшево около Свири. Там река и на ней мельница стояла.
До 1939 года две мельницы было в округе, другую – еврей держал, он же занимался электричеством и свет давал в Свирах. Это местечко в двадцати километрах от нас. Богатый был человек. Всякие новые дела придумывал. После 1939 года я про него ничего не слышал.
Лынтупскую молодежь стали призывать в Красную Армию. Мне не хватало несколько месяцев, я ждал своей очереди. А брат Давид был больной сердцем и его от армии освободили.
Синагога при Советах была открыта, и костел никто не закрывал, молись – сколько хочешь. Вот так мы жили после 1939 года».
Из евреев Лынтуп, войну пережили единицы: молодые, сильные, не обремененные семьей, детьми, те, кто не очень задумывался, что будет с их престарелыми родителями. Они действовали решительно, это помогло им выжить. Основная масса людей осталась на оккупированной территории. Фашисты действовали быстрее, чем взвешивали все «за» и «против» лынтупские евреи.
«Я был на базе, в первый день войны, – продолжил рассказ Залман Хаимович. – Разгружали вагон с водкой. Его отправили к нам еще до начала войны. Местные хулиганы подошли и говорят мне: «Давай водку». Я отвечаю, это не мое, не могу ничего дать. Они стали угрожать: «Завтра мы с тобой разберемся». От польских беженцев все знали, как немцы относятся к евреям.
Я назавтра друзьям говорю: «Давай уедем отсюда». Мы сели на велосипеды: Абрам Цинман, с ним ехала его девушка Соня Рудницкая, Моше Сондек и я. Доехали до Мяделя. Думали там переждем, пока фашистов отгонят. Слышим, немцы бомбят, на третий день взяли Лынтупы – значит, надо дальше уезжать. Добрались до старой границы 1939 года. Там стоял красноармеец и не пускал нас ехать в Россию. Такой приказ у него был. Рядом стоял дом. Мы зашли в дом, там бабка хорошая жила. Она говорит, детки ложитесь, отдыхайте, моя дочка у них работает в штабе. Они после обеда сами удирают. Она нас накормила картошкой, огурцами, не взяла ни копейки. И после обеда мы поехали на Витебск. С Витебска на Ярцево, на Вязьму. Там попали в состав для беженцев. Доехали до станции Кинель, это за Куйбышевым. Денег нет, есть нечего. Правда, два раза нас покормили на пунктах для беженцев. Пошли мы в военкомат, говорим: «Забирайте нас в армию». Военком посмотрел документы – «западники», сказал, что не имеет права, есть приказ – не брать нас в армию. Военком посоветовал идти в колхоз: будете работать – будут кормить. Позвонил председателю колхоза, тот прислал за нами подводу.
Мы работали, нас кормили. В армию так и не взяли. Моше уехал в Самарканд и там погиб от малярии.
Кроме нас из Лынтуп успели уйти на восток человек десять».
Залман Хаимович подробно рассказывавший о довоенной жизни, о соседях, даже о странствиях в первые дни войны, замкнулся и с трудом произносил слова, когда я спросил у него, что происходило в это время в Лынтупах:
«Не было здесь меня, – ответил он.
– Но вы вернулись в 1946 году, вам рассказывали.
– Немцы без боя вошли в местечко. Первое время они не трогали евреев, да и вообще вели себя спокойно. А потом устроили для евреев регистрацию, отметили все еврейские дома. Особенно зверствовали литовские полицаи. Они грабили, избивали, за людей евреев не считали. В конце 1941 года в Лынтупах сделали гетто. Оно было по нашей улице, в больших домах перед площадью. Теперь этих домов нет. Когда освобождали от немцев Лынтупы, сожгли эти дома. Гетто сторожили литовские полицаи. Евреев не кормили, они продавали свои тряпки, побирались, где могли. Жили скучено, в каждом доме было человек по тридцать. Всех согнали: и детей и стариков, и из окрестных деревень. Люди болели, умирали. Родители просили у Бога, не за себя, за детей. Гетто существовало год – до конца декабря 1942 года. Все мои здесь погибли: отец, мать, восемь братьев и сестре, семья сестры отца, семья моего брата».
Памятник расстреляным евреям Лынтуп.
Про трагедию лынтупских евреев известно немного. В Поставском районном музее хранятся воспоминания Ивана Болеславовича Стефановича, 1917 года рождения: «Евреев сначала согнали в дом Завадского, который находился в районе площади. Потом их расселили в пяти домах по Красовской улице. Гетто находилось, мне кажется, под охраной. Дома были с забитыми окнами. Старшей в гетто немцы назначили незамужнюю молодую женщину по имени Бася».
Есть список, правда, далеко не полный, погибших лынтупских евреев.
1. Гилинский Антон Давидович
2. Гилинская Соня
3. Гилинский Абрам Давидович
4. Гилинский Гайба
5. Гилинская Соня Абрамовна
6. Гилинская Бася Абрамовна
7. Гилинская Фейга
8. Гутман Маисей Липавич
9. Гутман Ривка
10. Дименштэйн Мотка
11. Кацкович Малка Хаимовна
12. Кацкович Хана Давидовна
13. Кацкович Малка Хаимовна
14. Кацкович Бася Хаимовна
15. Кацкович Мойша Хаимович
16. Кацкович Давид Хаимович
17. Кацкович Итня Хаимовна
18. Кацкович Хаим Давидович
19. Кацкович Бася Лейбовна
20. Кацкович Эстер Лейбовна
21. Кацкович Лейба Давидович
22. Кацкович Фейга Хаимовна
23. Левин Буня
24. Левина Рахиля
25. Левина Цыля
26. Лейзерович Цива
27. Лейзерович Лейба
28. Лейзерович Бэла
29. Лынтуп Шмуйла
30. Лынтуп Малка
31. Лынтуп Зорах Янкелевич
32. Манукин Борах
33. Манукина Рэня
34. Мовбер Гирша Моисеевич
35. Мовбер Рахиль Янкелевна
36. Мовбер Маисей Иосифавич
37. Мовбер Липа
38. Мовбер Барыс
39. Пашименский Хаим
40. Пашименская Паша
41. Рейн Рива Яковлевна
42. Рейн Геша
43. Рудницкий Пиня
44. Рудницкая Хана
45. Рудницкий Арон
46. Рудницкая Соня
47. Рудницкий Иосиф Аронович
48. Рудницкая Любовь
49. Рудницкий Мендл
50. Сандак Люба
51. Сандак Абрам Хаимавич
52. Сандак Соня
53. Сандак Давид Хаймавич
54. Сандак Соня
55. Сарафан Янкель
56. Сарафан Бася
57. Чарнецкий Пиня
58. Чарнецкая Хана
59. Чарнецкий Абрам Пинавич
60. Чарнецкий Лёва Пинавич
61. Хадэш Зельда
62. Хармач Шпринца
63. Хармач Малка
64. Хармач Зелда
65. Хаимавич Барыс Шмуйлович
66. Хаимавич Янкель
67. Хаимавич Шмуйла
68. Ханчинская Люба
69. Шапиро Хана
70. Шапиро Израиль
71. Явиг Бэла Мотловна
72. Явиг Мотл
В декабре 1942 года выгнали узников гетто из домов, построили в колонну и повели за железную дорогу в сторону леса. Шли примерно полкилометра. Все понимали, куда их ведут, прощались друг с другом, прощались с родными местами. Бежать было бессмысленно, да и сил для побега не было. Расстреляли евреев литовские полицаи. Местные полицаи принимали участие в этом расстреле тоже. Командовали немцы. Во время расстрела погибло 93 человека.
Далеко не все безропотно ждали своей смерти. Но надеяться можно было только на себя. И молодые шли на риск. Они знали, что за побег им грозит смертная казнь, и все же делали этот отчаянный шаг.
«Из гетто убежало человек десять, а может и больше, – рассказал Залман Хаимович. – Они пошли в лес, а немцы в лес боялись идти. Партизаны стали организовываться. Сбежал Лейзерович, Гилинский, Хармац Гиршка, его потом убили в партизанах, Черноцкий сбежал, дети портного Маткина ушли в партизаны, как ушли – не знаю. Сын был и две девки. Когда война закончилась и в Польше Берут стал президентом, они стали учить своих офицеров. Я с Маткиным встретился в Куйбышеве, он пошел в офицерскую школу. Потом сюда в Лынтупы приезжал. Дошел до майора в польской армии. Служил в войсках госбезопасности.
Убежал в лес Свирский. Тогда ему было 13 лет. Когда евреев стали загонять в гетто, Свирские жили недалеко от Лынтуп, его отец держал смолярню. Отец сказал сыну: «Убегай». И он пошел по деревням. Останавливался у ребят, с которыми вместе учился в школе. А потом попал к партизанам. Недавно приезжал в Лынтупы из Израиля вместе с двумя дочерьми.
Басе Рудницкой тоже удалось бежать из гетто, она пряталась недалеко от Швенчениса у местных жителей. Отец Баси и Софии – Иосиф Рудницкий погиб вместе со всеми лынтупскими евреями и похоронен в братской могиле».
В 1946 году Залман Хаимович вернулся на родину. Он узнал страшную правду о гибели своих родных и первом делом пошел к сосновому лесу, на опушке которого их расстреляли.
«Место было обгорожено невысоким деревянным забором. Здесь в 1944 году военные стояли, и был полковник еврей, он обгородил и сделал памятник деревянный, – рассказал Залман Хаимович. – Когда я стал работать на спиртзаводе, директор у нас был партизан, хороший человек, Манников. Я решил сделать на месте расстрела памятник и посоветовался с ним. Он помог, чем мог. В Швенченесе был заведующий райпотребсоюзом, его мать здесь погибла, приехала летом 1941 года в гости, попала в гетто и ее расстреляли. Он железо дал. Рабочие спиртзавода соорудили металлическую ограду. Я цемент купил, и мы сделали памятник, люди, которые мне помогали, за работу не брали. Накормить только надо было. Хорошая получилась и ограда и памятник. Сколько лет стоят».
Братская могила и памятник на месте расстрела лынтупских евреев находятся на южной окраине поселка по улице Заречной. Памятник установлен в 1964 году. На нем надпись на русском языке: «22 декабря 1942 года здесь похоронены 93 советских гражданина, зверски замученных немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны. В Лынтупском горпоселковом совете хранится список мирных жителей захороненных в братской могиле, в котором значатся 73 фамилии. За памятником ухаживают сотрудники местной больницы. После войны рядом с обелиском были похоронены Абрам Цинман и Рудницкие Бася и София.
Старое еврейское кладбище, которое несколько веков было в Лынтупах, и находилось около железнодорожной станции, после войны окончательно уничтожили. Растащили все памятники по дворам и пустили их на хозяйские нужды. А само кладбище заросло кустарником. Говорят среди этих зарослей еще можно найти несколько старых мацейв.
Евреи, жившие в послевоенное время в Лынтупах, завещали похоронить их около памятника погибшим землякам.
После войны в Лынтупы вернулось несколько еврейских семей.
Приехали Цинманы. Абрам был веселый человек. Он умер в начале 2000 годов. Его дочь тоже жила в Лынтупах, потом училась, работала в лаборатории спиртзавода, в середине 90-х годов уехала в Израиль. У нее семья, пять детей. Приезжает в Лынтупы на родительские могилы.
Родители Абрама Исааковича Рейна из соседнего местечка Михалишек. В Лынтупах он обосновался еще до войны, женился здесь. Жена в магазине работала. Рейн попал в гетто, бежал. Был в партизанах, в отряде Маркова. Его жена погибла в гетто. Вернулся Абрам Исаакович с партизанского отряда, работал начальником снабжения на спиртзаводе. Женился на Басе Рудницкой. Бася после войны училась в Минске, потом обучала детей с недостатками в развитии. После смерти жены Рейн уехал в Израиль. Там провел свои последние дни. Дочка его приезжает в Лынтупы. Нравится ей здесь.
Учительница Здраевская Серафима Залмановна, как и ее муж, приехали в Лынтупы по распределению, в конце сороковых годов. Серафиме Залмановне сейчас 80 лет, она живет в Доме престарелых.
Мария Кононовна очень гостеприимный человек и приезжающие в Лынтупы гости, дети и внуки довоенных жителей, обязательно приходят в их дом. С Залманом Хаимовичем поговорить, послушать его. И, конечно, разговор не обходится без приглашения за стол. И я сидел за этим столом. Залман Хаимович и в молодые годы, хотя работал на спиртзаводе и имел неограниченный доступ к алкоголю, был совершенно равнодушен к нему, что уж говорить теперь. Но гостю обязательно нальют рюмку, и беседа становится оживленней и не хочется уходить из этого дома.
Интервью Залмана Кацковича
источник: http://shtetle.com/Shtetls/lyntupy/hranmem.html