Кормилица — одна из утраченных ныне профессий. Она канула в Лету вместе с горничными и доезжачими, псарями и шутами, ключницами и белошвейками. Современные дамы кормят младенцев сами или обращаются за помощью к детским смесям — для любого возраста и любых потребностей организма. А ведь еще сто лет назад от «мамушек» зависели здоровье и жизнь детей.

Женщины, готовые за плату кормить грудью чужих детей, были всегда — о них написано еще в Библии. Первое упоминание о кормилицах на Руси встречается в Русской Правде: тому, кто обидит «мамушку», полагался штраф вдвое больший, чем за урон, нанесенный простой холопке. К XVI веку иметь кормилицу стало нормой для знатной семьи. К царским детям приставляли до 4 «мамушек», в боярских, дворянских и купеческих семьях обычно обходились одной.

Получить место кормилицы считалось большой удачей. Повзрослев, воспитанники нередко выплачивали пенсион своим «мамушкам» или брали их к себе в дом, нянчить «молочных внуков», доживать век в сытости и уюте. Так, кормилицей императора Александра III была взята крестьянка села Пулково Царскосельского уезда, 19-летняя Екатерина Лужникова. По отнятии Александра от груди ей пожаловали пожизненную пенсию в 100 рублей в год, сверх которой она ежегодно получала денежные выдачи в праздники. Кормилица Николая I, Ефросинья Ершова, обеспечила будущее и своим дочкам, молочным сестрам императора. Они регулярно являлись ко двору, чтобы поздравить «брата» с Рождеством, именинами и другими праздниками, и получали по 125 рублей в год. А крепостные крестьянки «выкармливали» свободу для молочных братьев и сестер своих подопечных — после совершеннолетия брат или сестра молодого барина получали вольную.

Правильному выбору кормилицы придавали огромное значение. Учитывалось все — здоровье и комплекция женщины, ее репутация. В почете были такие качества, как благочестие и благонамеренность, трезвость и добронравие. Важен был даже цвет волос (считалось, что блондинки лучше брюнеток, а молоко рыжих вредно). Некоторые матери предпочитали миловидных «мамушек», на которых красиво смотрелся традиционный наряд кормилицы — кокошник и русский сарафан. Другие, наоборот, выбирали некрасивых крестьянок постарше, опасаясь за верность мужей. Огромное значение придавалось состоянию груди, количеству и качеству молока, ведь от этого зависела жизнь малышей.

Как правило, в кормилицы шли замужние крестьянки, солдатки и матери незаконных детей. Редкие семьи соглашались принять «мамушку» вместе с ее ребенком — обычно искали тех, у кого дети умерли, отданы были в приют или к родственникам. К концу XIX века педиатры и акушерки организовали целую сеть контор и приютов для кормилиц, где женщин осматривали, делали анализы молока и крови, обеспечивали присмотр за младенцами.

Работа кормилицы в семье казалась раем для бедной женщины, привыкшей к тяжкому труду, — в течение года-двух она занималась только ребенком, следила за его питанием, сном, опрятностью и благополучием. За поведением «мамушки» очень строго следили: ей, как правило, запрещалось видеться с родными, прогуливаться в одиночку, заводить знакомства, пропускать церковные богослужения. Кормили ее «с барского стола», обильно, сытно и сладко — считалось, что молоко прибывает от сладкой пищи. В Германии и Англии кормилицам давали пиво, в XIX веке эта традиция пришла и в Петербург. Кормилица обеспечивалась одеждой и обувью, мылом и банными принадлежностями, получала подарки к праздникам, могла заходить в барские покои, ее не наказывали за незначительные проступки и даже наделяли некоторыми привилегиями члена семьи. По успешном окончании срока службы ей полагалось приданое — посуда, белье, мебель, а то и новая изба. Порой «мамушка» злоупотребляла своим положением, требуя лакомств или лишних подарков, — и ей не перечили, дабы не потерять драгоценное молоко.

К сожалению, порой кормилица поступала не слишком благоразумно. Она могла, невзирая на все запреты врачей, дать ребенку соску — грязную тряпицу с завернутым в нее куском сахара или жеваного хлеба. Чтобы дитя крепче спало — накормить его тертым маком или напоить водкой. Использовать для лечения малыша домашние средства — и хорошо, если «спрыск с уголька», а не крысиные черепа или заячий помет. Скрыть от хозяев, что молоко пропало, чтобы возможно дольше не потерять места. Закрутить амуры с кучером или лакеем. Плохих кормилиц встречалось немало… поэтому так ценились хорошие.

«Кормилица, страстно меня любившая, опять несколько раз является в моих воспоминаниях, иногда вдали, украдкой смотрящая на меня из-за других, иногда целующая мои руки, лицо и плачущая надо мною. Кормилица моя была господская крестьянка и жила за тридцать верст; она отправлялась из деревни пешком в субботу вечером и приходила в Уфу рано поутру в воскресенье, наглядевшись на меня и отдохнув, пешком же возвращалась в свою Касимовку, чтобы поспеть на барщину. Помню, что она один раз приходила, а может быть, и приезжала как-нибудь, с моей молочной сестрой, здоровой и краснощекой девочкой», — писал Аксаков.

До 7-10 лет дети находились под присмотром прислуги, и «мамушка» нередко заменяла ребенку настоящую маму — не только кормила, но и баюкала, рассказывала сказки, лелеяла и утешала, шила ему одежки и мастерила игрушки. Неграмотная простая женщина не боялась избаловать «барчука» и заботилась о нем с нежностью, как о родном. Так возникала подлинная привязанность. Вместе с молоком кормилицы дети впитывали русскую речь, русские сказки и поговорки, обычаи и присловья.

Няня Пушкина, знаменитая Арина Родионовна, была кормилицей его старшей сестры, Ольги, и вынянчила детей как своих. С учетом, того, что родная мать Пушкина, Надежда Осиповна, была скверной хозяйкой и пренебрежительно относилась к материнским обязанностям (из восьми детей выжило трое), не исключено, что заботы «мамушки» сохранили для России величайшего из поэтов. И спустя десятилетия Пушкин искал у старой няни материнского тепла, посвящал ей стихи и дарил подарки.

Другой русский стихотворец, Владислав Ходасевич, тоже с нежностью вспоминал свою «мамушку».

Не матерью, но тульскою крестьянкой
Еленой Кузиной я выкормлен. Она
Свивальники мне грела над лежанкой,
Крестила на ночь от дурного сна.

Она не знала сказок и не пела,
Зато всегда хранила для меня
В заветном сундуке, обитом жестью белой,
То пряник вяземский, то мятного коня.

Она меня молитвам не учила,
Но отдала мне безраздельно все:
И материнство горькое свое,
И просто все, что дорого ей было.

Заботливые кормилицы сохранились в воспоминаниях многих русских писателей — их описания мы встретим и у Бунина, и у Чехова, и у Тургенева. Образы «мамушек» можно увидеть на картинах А. Венецианова, А. Зеленского, Л. Пастернака, Н. Крылова и других русских художников. Впрочем, не все одобряли «барскую прихоть».

…Так, в тяжелое время, навсегда памятное Пьеру, Наташе после родов первого слабого ребенка, когда им пришлось переменить трех кормилиц, и Наташа заболела от отчаяния, Пьер однажды сообщил ей мысли Руссо, с которыми он был совершенно согласен, о неестественности и вреде кормилиц. С следующим ребенком, несмотря на противудействие матери, докторов и самого мужа, восстававших против ее кормления, как против вещи тогда неслыханной и вредной, она настояла на своем и с тех пор всех детей кормила сама.

Так писал Толстой в романе «Война и мир», решительно одобряя поступок Наташи Ростовой.

Закат эпохи кормилиц наметился в самом начале ХХ века. Русские аристократки, по примеру императрицы Александры Федоровны, начали кормить детей сами и уделять им намного больше внимания. Появились консервированные и сухие смеси, стеклянные бутылочки с резиновыми сосками, которые по старинке назывались «рожками», искусственное вскармливание стало более безопасным и намного более дешевым. «Мамушка» из жизненной необходимости стала отживающей традицией, популярной лишь в зажиточных купеческих семьях. А после революции профессиональные кормилицы достаточно быстро исчезли как класс вместе с горничными, лакеями и другими слугами «для богачей».

…Впрочем, пункты сбора донорского молока просуществовали в СССР до перестройки. Грудное молоко считалось более полезным, чем смеси, особенно для ослабленных малышей. И до сих пор многие мамы не отказываются покормить чужого ребенка, если возникает такая необходимость. У моих друзей кормящая соседка спасла недоношенного малыша, когда мать потеряла молоко и слегла после тяжелых родов. У моих дочек есть молочный брат и молочная сестра. Мы с подругами поочередно присматривали за малышами, и когда кому-то из детишек случалось проголодаться, кормили их грудью — и своих и чужих. Неожиданный опыт сблизил нас, сделал роднее, позволил, если можно так выразиться, расширить границы своего материнства.

Порой женщин пугает необходимость поделиться молоком или позволить малышу покормиться у чужой груди. Не стоит винить себя, но и поводов для страха здесь нет — молоко не навредит, и его не убудет. Это самый драгоценный дар, который одна мама может сделать другой!

Обложка: фрагмент картины А.Г. Венецианова «Кормилица с ребенком»