Олег Басилашвили: Хамство - это моя броня
- Вы математический гений! Вы скрывали это все десять лет! Вы обязаны идти на физмат в университет, - воскликнул на выпускном экзамене наш математик Николай Михайлович Дуратов.
Дело в том, что я, абсолютный математический даун, вытащил билет, где нужно было решить довольно простую задачу. При помощи формулы, которую знает каждый, кроме меня, выпускник школы, задача решалась легко. Я понятия не имел о существовании этой формулы. Но паника, ужас, охватывавшие меня при мысли о том, что я не получу аттестат зрелости, без которого меня никуда не примут, заставила меня около трех часов в поту простоять у доски, да не у одной: я исписал три доски и решил задачу.
- Что это?!
- Решение задачи.
- Да, ответ сходится!.. Но тут ведь нужно просто формулу вставить!
- Я ее не знаю, Николай Михайлович!
- Вы что, сами формулу вывели?! Ну-ка я посмотрю...
И последовала тирада о математическом гении, дремавшем во мне...
Может, конечно, и дремал этот гений, кто его знает... Но проснулся он лишь один раз и спит по сей день. Конечно, ни о каком физмате и речи быть не могло. Папа требовал поступления в Бауманский на физтех. Я - ни в какую. Дошло до серьезной ссоры...
И когда я определился с выбором профессии, поступил в Школу-студию МХАТ, отец сказал:
- Ты - взрослый человек. Волен поступать по-своему. Но учти - помогать деньгами я тебе не буду. Зарабатывай на хлеб сам.
Любовь как груз
...Соня Зайкова, Нора и Рая Максимовы, Таня Доронина, Михаил Козаков, Виктор Сергачев... Вот наш первый курс.
Сам я чувствовал себя скованным, неловким - неинтересным, одним словом, и чем больше старался, тем хуже получалось. А вокруг шла интенсивная жизнь: Володя Поболь поражал всех своим юмором, Таня Доронина - женственностью и простотой... О Таня, Таня... тут уж ничего не поделаешь - вот она, первая любовь. И сколько сил и энергии она потребовала, сколько времени... Сколько времени было впустую потрачено на встречи, гулянья, стояния в подъездах, на провожания до общежития, где жила Таня (актриса Татьяна Доронина стала первой женой Басилашвили. - Ред.)...
Сколько радости, горя, отчаяния и счастья испытывал я! А время-то шло и шло - впустую, не прирастал я ни умом, ни знаниями, ни талантом.
Только вот теперь я задумываюсь: а вправду ли впустую время-то шло? Все-таки это же подарок от бога - любовь! Только тогда, на втором курсе, я не понимал этого и тащил свою любовь, как неподъемный груз, как счастье и горе одновременно.
И все больше и больше убеждался в своей актерской бездарности...
«Жена - ведущая актриса, а ты, Олежек, в дерьме»
Первая моя роль в БДТ - Степан Лукин в «Варварах» Горького. Дебют. Оглушительный провал. Провал, надолго выбивший меня из колеи...
О Тане (Дорониной. - Ред.) заговорили не только в Ленинграде, но и в Москве! А мне в глаза старались не смотреть...
И кошмар этот надолго поселился в моей душе...
...Мы репетировали пьесу Володина «Моя старшая сестра». Таня - в главной роли Нади Резаевой, у меня малюсенькая роль режиссера Медынского, молодого театрального энтузиаста.
После премьеры все получили восторженные комплименты, а я...
Был я зажат, естественно, да и комплекс неполноценности работал во всю мощь: жена - ведущая актриса, играет не первую главную роль, а ты, Олежек, опять в дерьме... И надежд никаких. Серая бездарность. Позор и стыд.
...Помню себя сидящим без сил у дверей аптеки на Большом проспекте Петроградской стороны. Я пришел туда за каким-нибудь тонизирующим средством, но сил не хватило и - рухнул я на грязный подоконник.
Спасением, радостью были репетиции и спектакли на Ленинградской студии телевидения! Боже, сколько же тут было играно-переиграно! И какая огромная практика, ежедневный тренинг для актера в моем положении! Здесь я освобождался от товстоноговского диктата, страха перед ним - а его почти все боялись: у знаменитого Полицеймако, этой глыбы с трубным голосом, коленные чашечки стучали друг о друга и издавали мелкую дробь, когда из зрительного зала раздавалось товстоноговское:
- Виталий Павлович! Я нэ понимаю... Что з вами?!
Вот в такой ситуации находился я в этот период. Уж на что я ни шел, чтобы избавиться от этой зависимости: пытался быть остроумным, нахальным, даже наглым. Надевал берет с куриным пером и ездил в таком виде в метро, чтобы привыкнуть к насмешливым взглядам, часто выпивал в одиночестве, чтобы расслабиться, но тупое, унизительное чувство собственной неполноценности, униженности не покидало меня. Этакий «человек из подполья»... Может быть, вернуться в Москву - домой, на Покровку?.. Но как я посмотрю в глаза бабушке, маме?! Они же так верили в меня, помогали чем могли. Они так ждут моих побед...
...В состоянии напряжения, усиливающегося с каждым окриком Товстоногова, я и находился. Конечно, громадную роль в образовании этого комплекса неполноценности сыграл уход Тани.
Я боролся, пыхтел, изображая, что мне все нипочем, вымещая свою неудовлетворенность на женщинах, на милых созданиях, которые встречались на моем пути.
«Мшанс» на счастье
Вот уж чего не могу понять: чем, какими статьями привлек я внимание молодой хорошенькой блондинки с ямочками на щечках, с лучистыми голубыми глазами, с белозубой улыбкой!
Я тоже улыбался ей, благо часто виделись - она работала музыкальным редактором на Ленинградской студии телевидения, подбирала музыку для телеспектаклей, в частности для «Кюхли», где я был занят, для «Обломова»...
Эту миловидную блондинку с ямочками звали Галя Мшанская.
- А ты имеешь большие мшансы, - сказал Сережа Юрский после того, как мы однажды проплыли мимо нее по эскалатору метро «Площадь Мира» (она плыла наверх, в город, а мы - вниз, в метро), и я в очередной раз ощутил очарование ее улыбки.
Сережины слова вселили в меня бодрость и уверенность - я имею «шанс»! Должен признаться, мне всегда казалось, что особых шансов при знакомстве с женщинами я никогда не имел - был излишне робок. К примеру, не умею танцевать, всегда стеснялся пригласить девушку на танец, боясь показаться неловким, смешным. А тут - «мшансы»! И мои визиты в аппаратную стали чаще, вскоре они переросли в провожания, встречи вне студии телевидения, а потом я вдруг обнаружил, что каждое мгновение, проведенное мною в одиночестве, без Гали пусто и бессмысленно.
И она призналась мне в том же.
И с тех пор мы вместе. Что во мне привлекло Галю? Внешняя стать? Скажу честно, глядя в зеркало, никогда не приходил от себя в восторг. Да и зарплата никудышная.
Вот так и подмывает меня сказать, что, дескать, она разглядела во мне талант, который тогда еще не проснулся...
Да ничего не могла она разглядеть, и разглядывать было нечего - бег по диагонали в «Горе от ума», бездарное, в зажиме пребывание в «Варварах», бледное существование в «Океане»...
А вот поди ж ты - Бог послал мне женщину, которая до сих пор убеждена в том, что я - самый талантливый, самый красивый. Ну и хорошо... Простим ей эти заблуждения! Ведь они так помогли мне.
Как-то постепенно начало налаживаться в театре - мой Андрей в «Трех сестрах» был хвалим Гогой (режиссером БДТ Товстоноговым. - Ред.), да я и сам чувствовал себя значительно увереннее, а за этой ролью пошли и другие, за которые не приходилось краснеть.
Но что самое главное, никакое Галино увлечение оперой и балетом не мешает ей до сих пор считать меня самым-самым: самым талантливым, самым красивым, даже несмотря на отсутствие у меня оперного голоса.
- О, какие у тебя красивые руки! - недавно сказала она мне.
Да, любовь - это розовые очки, сквозь которые мои пальцы-сардельки кажутся изящными, словно бедро просыпающейся нимфы... Но, сами понимаете, как приятно слушать такие слова и как благодарен я судьбе и Ленинградскому телевидению!!!
Домкрат! Как много в этом звуке...
Ясно, что я человек довольно гнусный. Ну чтобы помягче - тяжелый. Что называется «синия жылы».
Ну к примеру: жду, когда кто-нибудь допустит оплошность. Забудет, скажем, выключить свет в кухне. Или в туалете. И у меня наступает праздник души. Нет, не то чтобы мне становилось от этого легче, радостнее, нет, просто нарыв тяжести раздувается и лопается, и раздражение низвергается на близких, допустивших faux pas...
Мне иногда даже кажется, что они меня побаиваются. Но этот страх ничуть не мешает им оставлять после себя грязную посуду, забывать ключи от дома, приглашать гостей целую кучу и кормить их с утра до ночи, превращая дом в некое подобие постоялого двора с мусором по углам, хлебными корками на столе, рюмками со следами губной помады.
Правда, если взглянуть на себя со стороны, я тоже оставляю желать лучшего. Я не говорю о мелочах типа: «Где мои очки, черт бы вас всех побрал?» - а очки лежат в туалете, оставленные там мной после чтения «Тропика Козерога» Генри Миллера. Или: «Где, где ключи?» - а ключи я оставил на ночь торчать снаружи в дверях.
Да, это признаки надвигающейся старости, а может быть, и вернее всего - наступающего маразма. Вот, например, не мог вспомнить, чем автомобиль приподнимают, меняя колесо: гиппократ?! дармштадт?! Де... ди... Пришлось остановить грузовик. «Тебе чего, дед, что случилось?» - спросил водитель грузовика. «Да ничего особенного, просто забыл, как эта штука называется». - «Домкрат, ёптмать. И все?!»
Да, пока все. А до маразма еще далеко. Ой как далеко. Это я льщу себя надеждой.
Автографы - даже на туалетной бумаге
На память пришло, как собрались мы в Третьяковку: я с дочками, Олей и Ксюшей, и Мишей, Ксюшиным мужем. Идем не спеша по моим любимым залам. Но чуть остановимся у какой-нибудь картины, чуть я начинаю дочкам объяснять, в чем прелесть ее, - тут же раздается: «Олег Валерьяныч! Дайте автограф!» И так раз за разом. Зверею. Не дают насладиться: мы ведь редко видимся, а тут - все вместе, да еще в моей родной Третьяковке! - и: «Дайте автограф, у вас ручка есть?» На бумажках, билетах, а то и на деньгах...
И вот стоим мы перед картиной Репина «Иван Грозный убивает своего сына». Но я уж картины не вижу. Чувствую позади дыхание жаждущих автографа. Гнев закипает. Оборачиваюсь: точно! Человек десять молодых людей с блокнотами и ручками наготове.
Я говорю:
- Ну вот что. Уберите ваши блокноты и ручки! Оставьте меня в покое!! Я же человек в конце концов!!!
А они в ответ:
- Да вы что, мужчина! Совсем уже?.. Мы за экскурсоводом записываем!
Позору было! С тех пор, делая усталые глаза, даю автографы. Всем. На деньгах, паспортах, обрывках туалетной бумаги...
Цинизм напоказ
Ирина Тайманова, режиссер Ленинградского телевидения, говорит мне:
- Олег, я в восторге! Смотрела по телевидению «О бедном гусаре замолвите слово» - вы очень хорошо сыграли эту роль!
- А я все роли очень хорошо играю! Все без исключения! - отвечаю я.
Наглость, конечно. Надо было сказать: «Благодарю вас, Ирина! Мне очень ценно ваше мнение! Спасибо!» И тут, конечно, последовал бы «разбор» моей игры, то да се...
А я не хочу этого разговора. Мне почему-то не по себе. Видимо, каждая роль - дело очень-очень личное и таинственное. И трудно, и не хочется открывать подноготную.
Поэтому я отделываюсь хамством. Хамство - это моя броня. Как панцирь у черепахи. А актерство - тонкая материя, зависит от миллиона факторов, приведенных к одному знаменателю. Одна миллионная не в порядке - и все, сломался. Роль не идет. Так что все эти разговоры - опасная штука.
Потому-то актеры подчас так показушно циничны - могут, например, сказать, идя на спектакль:
- Ну-с, пошел «творить»!
Или, объясняя партнерам отсутствие ожидаемых аплодисментов: «Потрясены!» Это про зрителей. И так далее...
...В течение многих лет в БДТ я растил эту броню, ее очень часто пробивали, я ее подчас терял, но все равно наращивал, наращивал понемножку...
ЗА КАДРОМ
Ради роли Остапа Бендера похудел на 37 кг
«Я утверждаю вас на роль Остапа Бендера. Но с одним условием: вы должны похудеть на 30 килограммов и весить около 75», - так сказал мне постановщик фильма «Двенадцать стульев» Леонид Иович Гайдай.
Мне повезло: я пробовался на Бендера, моим партнером был Сергей Филиппов - замечательный артист, который сыграл Воробьянинова, словно сошедшего с иллюстрации Кукрыниксов.
«Бендер должен быть похож на артиста Кторова, - утверждал Гайдай, - стройный, худой, с орлиным профилем!»
Что Бендер был не толст, это уж точно. Насчет профиля - не убежден. Ради того, чтобы сыграть Бендера, я был готов на все. Похудеть - пожалуйста. Я сел на диету, которую придумал сам: капуста в основном, творог. Физические нагрузки - гантели, бег. Когда приходилось идти в ресторан на чей-нибудь день рождения, смущал всех тем, что не ел ничего - так, веточку петрушки, листочек кинзы... И через два месяца я, весивший больше центнера, стал стройным, словно тополь, красавцем семидесяти пяти килограммов. Звоню в группу «Двенадцати стульев». Мне отвечают: извините, но съемки уже давно идут, а Бендера играет Арчил Гомиашвили...
Ну что ж, Бендером я не стал, но моя физическая форма позволила мне в дальнейшем сыграть Хлестакова, Самохвалова в «Служебном романе», Шатунова в «Выпьем за Колумба!» и много других ролей. Мой новый имидж расширил рамки моих возможностей, и в дальнейшем эту свою форму я поддерживал.
5 самых известных ролей артиста
● «Служебный роман» (1977) - Самохвалов
● «Осенний марафон» (1979) - Бузыкин
● «О бедном гусаре замолвите слово» (1980) - граф Мерзляев
● «Вокзал для двоих» (1982) - Платон Рябинин
● «Мастер и Маргарита» (2005) режиссера В. Бортко - Воланд