Артур Соломонов: "Просмотр патриотических снов плохо заканчивается"

Недавно в Озёрске прошла «Ночь в театре» - фестиваль экспериментальных театральных форм, на которой почётным гостем был писатель из Москвы Артур Соломонов, автор нашумевшей «Театральной истории». За первую неделю продаж роман вошел в список бестселлеров книжного магазина «Москва» и портала OZON и в течение трех месяцев держался в первой десятке самых востребованных читателем художественных произведений на русском языке. Автор бестселлера дал эксклюзивное интервью корреспонденту Lentachel.ru о своём новом произведении – пьесе «Благодать».

- Что вас побудило написать эту пьесу? Как проходила работа над произведением? - Всё началось с сюжета, который я представил: молодой человек врывается в квартиру к незнакомой женщине и умоляет её сдать ему «угол». Но в квартире нет свободного угла. Тогда он упрашивает женщину сдать ему в аренду шкаф. Так возникает это странное соседство. Потом я задал себе естественный при таком раскладе вопрос: от чего же он бежит, и почему женщина соглашается его укрыть? А бежит он от духовной спецслужбы нового типа – «Праведные», которая пытается контролировать все сферы человеческой жизни: любовную, религиозную, интеллектуальную. Так стало ясно, что пьеса будет не только про любовь и одиночество, но и про социальные, и про политические проблемы. А поскольку такой спецслужбы у нас, слава Богу, пока ещё нет, то я перенес действие в недалекое будущее. Надеюсь, оно всё-таки не наступит (смеётся). Хотя предпосылки для такого будущего в нашем настоящем есть. - Мне показалось, что все пять персонажей пьесы – в сущности, больные психически люди (хотя изначально кажется, что только один). Здесь подходит фраза Юнга «Покажите мне психически здорового человека, и я его вылечу». Выражает ли она идею вашего произведения? - Один из героев пьесы, Николай Сергеевич Береда, крупный начальник, так и говорит: «Норма - это мечта. Плод воображения самого буйного».  Вот если посмотреть внимательно на наших знакомых, друзей, близких, на нас самих и задаться вопросом «Нормальны ли мы?», честный ответ на этот вопрос вряд ли будет утвердительным. Однако я бы не сказал, что все герои пьесы больны в равной степени. Мужчины - да, у каждого из них есть и милая сердцу мания, и высокоценимая фобия. А женщины? Две главные героини? По-моему - и это важно в контексте «Благодати» - женщины остаются носителями чего-то, что условно все-таки можно назвать «нормой». А мужчины полностью  переселились в фантастический мир, и лишь иногда заглядывают в мир реальный. Чтобы поскорее из него бежать. - Какие пороки общества вы выразили в этом произведении? Я увидела и проблему, так скажем, навязываемых «духовных скреп» в обществе, доведённую до абсурда и фарса. Увидела легко затронутую тему феминизма (в итоге «побеждают» женщины, хотя «косячили все»). Это иллюзия или целью действительно было создание отвечающего духу времени произведения? - Да, в пьесе есть и про феминизм, и про скрепы... Скрепы - нелегкая, конечно, тема, феминизм повеселее будет... Вот что значит - патриотическое произведение искусства? Что, там всех персонажей должны звать Иванами и конфликт может быть только между очень хорошим человеком и просто хорошим? Так мы это проходили в советской драматургии, где вовсю шла «борьба хорошего с лучшим». И где сейчас подавляющее большинство советских пьес?  Судя по новым кинофильмам, должна прославляться и воспеваться вся наша история, даже наши преступления перед самими собой и перед другими народами. Неужели мы вдруг стали такой слабой страной, что не можем выдержать критического взгляда? Мы говорим или «тут все полное дерьмо!» или «нет страны светлей и краше!». А если подумать, сняв и черные очки, и розовые? Те, кто считает, что лучше врать по поводу нашего прошлого, лучше бесконечно прославлять самих себя и ругать «врагов» - они как бы усыпляют страну, погружают в сладкий сон, где мы самые замечательные, а вокруг нас сплошные ничтожества.  Просмотр таких снов плохо закончится. Что касается «духа времени»... Я  не пишу (да и не думаю, что кто-то всерьез так пишет), чтобы отвечать духу времени. Поскольку я сам, как и все, неизбежно этот дух выражаю - в разговорах, текстах и поступках, то специально стремиться к тому, что уже и так происходит, не нужно. - Будет ли какое-то продолжение у пьесы, имеет ли она связь с остальным вашим творчеством? - Меня очень интересует фигура властителя, и потому в новом романе появится Николай Сергеевич Береда из пьесы «Благодать». Только в романе это будет гораздо более богатый образ - роман, все-таки обязывает к более детальной проработке, тут тебе и мысли героя, и сны, и его одежда, и случайные, и неслучайные чувства...  Это будет совсем иной персонаж, но при этом в чем-то и похожий на героя пьесы. Как минимум, останется его ощущение, что «государство - это я».  Возможно - и это тоже имеет отношение к моему интересу к фигуре правителя, лидера - в новый роман придет и один из персонажей «Театральной истории», Сильвестр Андреев. Противостояние властителя и творца (как в «Театральной истории» - противостояние священника и творца) - меня очень занимает. - Театральная история» и «Благодать», мне показалось, с юмором изображают пороки современного общества. Насколько близко вам творчество Гоголя или Чехова? Наши классики тоже в подобной манере показывали современное им общество, но дидактический уклон их работ не уменьшался от этого. - В действенность сатиры я не очень верю. Вы знаете примеры, когда сатирическое произведение изменило нравы? Или чтобы кто-то узнал себя в произведении, облился слезами и мгновенно стал другим человеком? Я так понимаю, у Гоголя была неистовая вера в то, что он своими текстами способен изменить участь России. Такая вера свойственна выдающимся писателям и не только писателям. Чтобы не попадать в глупое положение, и не продолжать фразу таким образом –«у Гоголя так, а у меня вот как» (смеётся) - скажу только, что такой веры в преображающую силу слова у меня нет. Мне кажется, что есть произведения, которые должны быть созданы, они как явления природы, что ли –«Война и мир», «Мертвые души», «Бесы»... И даже странно представить, что их когда-то не было. Но находятся ли они по отношению к жизни, к реальности в положении учителей, бичевателей нравов? Не думаю. Мне кажется, это столь же значимые, как сама реальность, явления. И даже унизительно приписывать им лишь воспитательную функцию. - Над чем работаете сейчас? Большая литературная форма как «Театральная история» или малая как «Благодать»? Собираетесь уходить в чеховские пьесы, или толстовский тип «Войны и мира» вам ближе? - Мне ближе большие тексты, с противоречивыми, причудливыми героями, которые на протяжении романа резко меняют направление своей жизни, меняют свою философию, свои взгляды. Мне кажется, большой текст (я имею в виду объём) ближе к нашей реальности - причудливой, противоречивой, абсолютно непредсказуемой, существующей в жанре трагифарса. Только при большом объёме текста, где много героев с разными идеями, со страстями, со своим упрямым движением, можно хоть как-то приблизиться к этой реальности. По крайней мере, для меня это так. Когда я пишу одну главу, она мне кажется одинокой и бессмысленной, и только в большом контексте, в системе отражений в других главах она обретает смысл. Мне поскорее хочется прикрыть её и защитить другими главами.  Вот такая странность (смеётся). - В чём вы вообще видите смысл вашего  творчества? - В конечном итоге, если ты начинаешь писать всерьез, то пишешь правду - вернее то, что сам искренне считаешь правдой. А писание - это почти физиологическая потребность, она возникла у меня лет в девять. Думаю, журналисты, поэты, писатели - разной степени известности, от великих до совсем скромных, со мной бы согласились. Всё происходит из потребности соединять слова. И неважно, какой у тебя уровень дарования: как выдающийся писатель, так и совсем бездарный одинаково страдают графоманией. Просто у одного внутри текста горит огонь, а у другого вяло текут тысячи и тысячи слов...Но в любом случае это происходит из неистребимой потребности писать, которая потом нагружается идеалами, или, на худой конец, идеями. - Отражены ли вы как личность в каком-то своём произведении? - В каждом, конечно. Но вот я только сейчас подумал, что у меня ни в одном тексте нет людей меланхоличных, которые бы долго принимали решения, медленно чувствовали, неспешно думали, а потом отказывались от принятого в эмоциях решения и оставались бы при своем. Все мои герои быстро на что-то решаются, потом расхлебывают и начинают активно думать уже после того, как попали в очередной переплет. И при этом они всегда готовы дать задний ход, ведь они очень  боятся упустить что-то важное и потому готовы пойти на все четыре стороны сразу (смеётся). В этом я похож на всех моих героев. Есть и более глубокие сходства - проблемы, которые их волнуют, безусловно, волнуют и меня, начиная от религиозной проблематики и заканчивая, конечно же, любовной. - Что для вас символ успеха? - Мне кажется, не имеет смысла жить в таком напряжении - вон он, «символ успеха», пока я его не достигну, не видать мне покоя.  Не надо, мне кажется, себя ни с кем сравнивать, лучше спросить - максимум ты сделал или поленился? А если поленился, тоже не страшно. Сделаешь в другой раз. Я просто вижу, какие страдания приносит перфекционизм, и очень рад, что этим пороком не обладаю (смеётся). Хотя в том, что касается текстов, могу быть очень дотошен. Но больше ни в чём. - Вы работали на телевидении, работали журналистом, писателем – кем в итоге вы себя видите? - Мне очень нравилось работать и театральным критиком, и журналистом, и даже руководителем критиков и журналистов, редактором. Мне кажется, все эти этапы в моей жизни произошли вовремя.Но, конечно, качественный переход случился, когда я бросил обе работы и уехал в Индию. Этот бросок в неизвестность (улыбается) привёл к тому, что возникла «Театральная история», «Благодать», сейчас рождается ещё одна пьеса, есть два романа в стадии черновиков. В данный момент я, наверное, больше писатель, чем журналист, просто по факту: я давно не делал интервью и не писал статей. Хотя очень любил жанр интервью и иногда по нему скучаю. Мне гораздо уютнее в качестве вопрошающего, чем отвечающего. - Зачем перед написанием «Театральной истории» вы уезжали в Индию?  Почему именно туда? - Индия никак на меня не повлияла. Своей культурой - ну никак. А вот природой и кухней - несомненно. После тяжелых московских рабочих дней я попал в ситуацию отсутствия  какого бы то ни было долженствования, вставал, когда мне было угодно, шел на океан, и там проводил весь день. Я упоительно бездельничал - оказалось, что с этой задачей я справляюсь превосходно! (смеётся). Правда, очень скоро начал писать «Театральную историю», но это было большое удовольствие - по крайней мере, поначалу. Потом, когда рассказ стал расширяться до повести, а дальше  перерос в роман, мне стало трудно им управлять. Но кое-как справился. Я просто искал состояние, в котором бы исчез я прежний - журналист, критик, чей-то руководитель, чей-то подчиненный. Я нашел это состояние в Индии. Думаю, я нашел бы его в любой стране, где есть море. Ева Полякова