Кеворков: путч августа 1991 года был опереткой

Путч августа 1991 г. был связан с борьбой его участников за свои места и карьеру, других мотивов у членов ГКЧП не было, заявил генерал-майор КГБ, в 1972-1982 гг. начальник 3-го отдела Второго главного управления КГБ (контрразведка), а с 1982 г. - заместитель генерального директора ТАСС Вячеслав Кеворков.

- Вячеслав Ервандович, здравствуйте! Спасибо за то, что время нашли для нас, готовы поговорить с нами сегодня. Давайте начнем с годовщины ГКЧП, годовщины путча, который положил начало распада Советского Союза, вернее, стал финальной точкой. Скажите, что об этом путче, о подготовке этого переворота знали спецслужбы и знали разведчики? Можно ли говорить о том, что информация о подготовке была исключительно делом самих участников?

- Ну, видите ли, я покинул разведку 8 лет назад (за 8 лет до путча - прим. ред.).

- Задолго до этого?

- Да. 8 лет назад. Я распрощался хорошо очень. Был финальный разговор с Андроповым, к которому я отношусь самым-самым лучшим образом. Возвращаясь к самой теме путча, он для меня начался очень необычно. Если считать, что путч был в августе месяце, то где-то в середине августа, 10, 11, что ли, вдруг позвонил мне, значит, в ТАССе я работал уже, зам. генерального директора. И вдруг звонок Крючкова: "Это Владимир Александрович" (Владимир Крючков в 1988-1991 гг. был председателем КГБ СССР - прим. ред.). Я удивился, но выдержал.

Отношения у меня с ним были такие ровные. Он иногда даже забрасывал мне какие-то идеи против. Как во всех разведках мира идет конкуренция между разведкой и контрразведкой. Это стабильная ситуация везде. То же самое было и у нас. Вот Крючков ненавидел (Григория - прим. ред.) Григоренко, который возглавлял контрразведку. И Крючков как-то часто очень так, я с ним редко встречался, но в те встречи, которые были, он забрасывал такую идею. Ну, вот там Григоренко у тебя темный человек, это ты знаешь, мол. Я знал, что Крючков сам не очень просветленный, хотя образование было, он закончил иняз и так далее. Вот. Но он на меня не производил никогда впечатления большого интеллектуала, честно говоря. Ну, отношения были ровные. Вот он всегда меня настраивал против моего шефа. Я говорю: "Что вы меня настраиваете, я работаю у этого человека, оставьте его в покое". - "Нет, вот ты должен сказать, ты общаешься с Юрием Владимировичем (Андроповым - прим. ред.) чуть не каждый день, вот ты должен ему объяснить, что такое я и что такое вот противостоящая сторона". Ну, втягивали меня в такую, знаете, вот...

- В интриги, да?

- В интригу, да. Интрига - это движущая сила, скажем, любой разведки. Ну, и даже в любом учреждении. Уверен, и у вас тоже, в ВГТРК вы не лишены интриги. Ну, как-то интрига бывает положительная, иногда отрицательная. Ну, неважно. И...

- Он вас вызывает.

- Откровенно говоря, когда он мне позвонил, я был очень удивлен, чуть не 9 лет спустя после моего ухода. Я уже забыл про ЧК и жил хорошей, здоровой жизнью в ТАССе. И, значит, звонок его меня несколько насторожил. "Не могли бы вы ко мне подъехать?" Ну, естественно, могу. Я приехал к нему в их обитель, он меня встретил очень тепло. И, значит, я все время хотел уловить с самого начала тему, какая будет. И тема началась очень издалека. Часа полтора мы сидели, по-моему. Он начал очень издалека, вот как обстановка, вот вы сейчас в ТАССе сидите, вы, конечно, всю информацию держите в голове, в руках, вы, так сказать, сейчас могли бы быть мне очень полезны. - "Давайте, что вас интересует?" - "Вот как настроение?" Я говорю: "Так вы ж все знаете, целое управление работает, собирает". - "Нет, вот я бы хотел от вас слышать, как это вы, ну, как ваше мнение? Какая сегодня ситуация?" "Ну, по-моему, - говорю, - средняя. Нельзя сказать, что было очень все прекрасно, нельзя сказать, что было плохо". - "Нет, вот вы знаете, вот если будут какие-то отклонения от нормы поведения, вот как будет реагировать ну, например, корреспондентский корпус, как журналисты будут, как тассовцы себя поведут?" Тут немножко я насторожился, но, честно говоря, высокой бдительности я не проявил и был очень далек от мысли, что произойдет после, за что себя караю до сих пор. Не догадался. Ну, и разговор вот в этом, в этом духе шел.

- А как вы ответили, как будет реагировать корреспондентский корпус?

- Я сказал, что реагировать будут неважно. "Да, вы так думаете?" Я говорю: "Почти что уверен. Любые сейчас потрясения не нужны, сейчас нужна какая-то спокойная жизнь, дайте передохнуть людям. То войны, то восстания, то это. Россия все время в трясучке живет. Ну, дайте России спокойно пожить". - "Вот никак не удается, вот понимаете, вот так складывается все, все время мы ходим на грани". Я говорю: "Вот надо от этой грани уходить". – "Да, да, да, да, я с вами согласен. Ну, а как вы думаете, если вот экстремальная какая-то ситуация?" Я говорю: "Ну, что вы имеете в виду под экстремальной ситуацией?" - "Ну, знаете, вот какие-то могут восстания, предположим, если произойдет?" Я говорю: "Ну, я не представляю, чтоб у нас до восстания дошло. Недовольства - да. Вы лучше меня знаете. Вот там было недовольство, тут, туда-сюда, зарплаты. И в основном, по-моему, как я понимаю, на материальной основе идет. И если эту сторону как-то удовлетворить населения, то все встанет на место". - "Ну, вот мы пока не можем удовлетворить. Ну, а что, вот как вы считаете, вот все-таки, как журналистский корпус? Для меня важно сейчас как-то понять, я никак не могу ухватить, как среагирует журналистский корпус, если произойдут какие-то вот такие обострения в стране". Я говорю: "Ну, знаете, у нас журналистский корпус довольно подконтрольный, будем так говорить, никаких особо отклонений я не предвижу".

- Это вы так сказали. А когда начался переворот, помните журналистку (Татьяну - прим. ред.) Малкину, которая спросила: "Вы понимаете, что сейчас вы совершили переворот, который можно сравнить с 1917 годом?"

- И, в общем, да, вы правы. Я только потом стал, уже когда воспроизводил этот разговор, после того как началась вся эта катавасия, то есть с путчем, который даже путчем я, честно говоря, не называю.

- Вы назвали это "кремлевской опереткой".

- Да, это так я и называю, оперетка так и осталась для меня. Ну, обидятся сейчас, наверное, те, кто сейчас живы, участники, там Нишанов, (Рафик Нишанов, бывший председатель Совета Национальностей Верховного Совета СССР - прим. ред.), туда-сюда, на меня обидятся. Они были участники, им кажется, все это было серьезно изнутри. Вот с внешней стороны для меня это с самого начала была комедия. Плохо.

- А вы описали это в книге "Кремлевская оперетка" глазами следователя, который поднимает материалы и ведет следствие, опрашивает участников путча. Скажите, когда эти документы стали доступны вам и что вы чувствовали, когда эти документы открывали и писали об этом?

- Видите ли, я документы уже читал, пройдя все это по жизни, я уже это пережил. И я в душе смеялся над всем, как это построено было. Все было непрофессионально. Путч ведут, во-первых, в путче должен быть обязательно один-единый руководитель.

- Лидер.

- Должен быть. Иначе вот то, что получилось, размазали, и они все бегали от ответственности. И это было сразу видно. Вот когда там Крючков не появляется на пресс-конференции, там нашел какие-то причины, там сказал вот: "Ла-ла, я не могу". Павлов (Валентин Павлов - премьер-министр СССР с 14 января по 28 августа 1991 г., с 18 по 21 августа 1991 г. - член ГКЧП - прим. ред.) там пьяный валяется где-то, такое. Все это было смочено водкой.

Представьте себе, если бы возглавлял все это дело там ну, скажем, Варенников тот же (Валентина Варенников - в 1989-1991 гг. главнокомандующий сухопутными войсками, заместитель министра обороны СССР - прим. ред.) со своими идеалами, со своей устойчивостью - совсем по-другому потекло. А так размазалось на шесть человек. Шесть человек, вы знаете, каждый перебрасывал ответственность на другого. Ага, что будет завтра - не знаем. Вот об этом нельзя думать. Когда делали, нужно было делать до конца. И такие люди, как Ахромеев, (Сергей Ахромеев - депутат Верховного Совета СССР 11-го созыва, народный депутат СССР с 1989 г. - прим. ред.) Варенников, то есть военные должны были делать. Их дело, они знают, они обратно смотреть не могут.

- Как вам кажется, наблюдая за всем этим, как вам показалось, они боролись за сохранение страны, как они заявляют, за то, чтобы не допустить подписания союзного договора, который мог эту страну убить? Или они боялись потерять свои должности и свои места?

- Ну, сейчас я обижу, может быть, участников. Шла борьба за свои места, за карьеру. Больше ничего там не было. Каждый - я посмотрел так на народ - каждый считал, а что я в этой ситуации, как я могу выскочить, как я могу подняться, что я могу выхватить. Значит, не материально еще тогда как-то так не думали, главное было занять какую-то должность. И вот этот путч использовали люди, для того чтобы вот как-то вскарабкаться. Все сейчас будут отрицать это, все будут говорить, что они бились за Родину, - за Родину, которая им была нужна, которую они хотели использовать для своей карьеры. Больше я там, извините, ничего не увидел.

- И все-таки тогда возникает главный вопрос, с которого я, собственно, начала, главный сейчас для меня в разговоре с вами. У нас принято думать, у нас очень силен авторитет разведки, контрразведки, спецслужб в стране. И вот если все эти службы, все эти органы знали о готовящемся путче или не знали, то почему они допустили это? Можно ли было сработать на опережение?

- Не знали. Не знали. Основная - это довольно хорошо Крючков локализовал, вот он, два его зама, ну, наверное, там человек восемь, я думаю, которые руководили всей этой штукой. Думаю, что не знали.

- Вячеслав Ервандович, как вам кажется, то, что знали восемь человек, а вы говорите, что примерно восемь человек готовили этот путч...

- Условно.

- Условно. Но в любом случае не один и не два, да, а уже чуть больше. И об этом не знают спецслужбы. Означает это кризис в этих службах, в органах?

- Кризис?

- Да. Может быть, они просто в тот момент не могли работать так эффективно, как работала разведка, контрразведка и как нам это показано в фильме "ТАСС уполномочен заявить"?

- Вы понимаете, разведка была построена по принципу армейскому, то есть подчинение полное сверху вниз.

- Вертикаль.

- Да, вертикаль. И поэтому у людей до сих пор есть основание сказать: "Я ждал команды". И прав он был. "Я не мог действовать по-другому, иначе, как я действовал, я ждал, мне бы сказали, я пошел". Вот единственное - это "Альфа", когда подчиненные сказали: "Нет, мы этого делать не можем". Вот это было ну такое маленькое восстание внутреннее. И тогда, значит, Крючков понял, что ага, тут дальше идти нельзя. Это был отрезвляющий, безусловно, момент действия ребят из этих двух спецподразделений.

- А вот там у вас описывается встреча в Ново-Огареве Горбачева с будущими участниками путча, где они обсуждают, кто может занять в будущем правительстве, кто может занять какие должности. Помните, там, кого назначить президентом содружества, кого назначить премьер-министром содружества. И там возникает вопрос о прослушке, кто это прослушивал. Вот кто это мог организовать, и было ли это?

- Ну, я слушал все Крючков. Он расставил это дело, довольно грамотно было сделано. И Огарево слушали, это как я представляю себе.

- То есть Крючков все замкнул на себе, получается? Он и был участником путча, и он все это (контролировал - прим. ред.), поэтому дальше это не распространялось, вы это имеете в виду?

- Ну, да. Он участник, но он не знал, что там, предположим, происходит в голове у Ельцина. Ему важно было знать.

- Что у Горбачева.

- Какие шаги предпримет это уже противоположная сторона. И для этого он делал все. В этом отношении, думаю, к нему претензий быть не может. Вот. Но, в принципе, понимаете, путч каждый имеет схему. И этот путч происходил тоже по той же самой схеме. Понимаете, это вот как там, возьмем эту старую байку, которую рассказывают. Талейран сидел во время революции, когда конвент уже был слабый, еле дышал, а Наполеон подходил, и он сидел с друзьями, значит, в Париже шла стрельба, люди друг друга убивали. И под эту стрельбу кто-то предложил, значит, давайте выпьем. Ну, встает этот, тот был калека, Талейран, вы знаете, встает и предлагает тост. Говорит: "Давайте выпьемте за победителей". Все: "У, какой хороший тост". Бах, выпили, поставили. Ну, сели, и один спрашивает: "Слушай, а за кого мы пили?" Он говорит: "А об этом мы узнаем завтра". Вот был принцип построения и этого путча. Смотрите, Горбачев уехал, зная примерно, что предстоит, и ждал там. Значит, об этом я узнаю завтра. Вот победит эта сторона или та сторона, какая. Я примкну к той, которая победит. Вот была политика.

- Но ведь как он мог так рисковать? Ведь когда приехала к нему в Форос делегация 18 августа, если я не ошибаюсь, он же действительно опасался, что его могут арестовать. Его могла постичь судьба Чаушеску, которая, я думаю, свежа была в его памяти и в памяти его семьи. И почему он в этой ситуации позволил себе сидеть сложа руки, а тем более уезжать на две недели в отпуск?

- Вы понимаете, тут важно настроение. Когда входят люди и говорят, значит, там: "Михаил Сергеевич, дорогой, вот мы пришли, значит, посоветоваться", - как они начали. Ведь кроме Варенникова там, в общем, никто путчистскую позицию настоящую не занимал. Они все хотели договариваться. И договариваться в первую очередь, когда уже поняли, что трудно удержать власть, договариваться с Горбачевым. А он сам, не понимая, не имея всей информации, тоже не знал. Поэтому он, значит, действовал точно так же. Кто победит, на того я и поставлю. Вот была политика.

- Вы были консультантом в фильме "ТАСС уполномочен заявить", и вы были прототипом полковника Славина, блестящего контрразведчика, который помогает сорвать планы американцев в одной африканской стране. У меня не укладывается в голове до сих пор, как могла разведка, контрразведка знать о готовящемся и предотвратить готовящийся переворот в Нагонии, это условная страна, которая упоминается в этом фильме. Но на самом деле речь шла о латиноамериканской стране, то есть это все реальная история, и не знать, что происходит у тебя в стране, о том, что готовится у тебя вот здесь, под носом?

- Нет, это могло быть спокойно. Это задача конспирации довольно простая. Во-первых, понимаете, это слишком большое событие. Вот не пришло мне в голову из разговора с Крючковым, не пришло, безусловно, и остальным в голову, что до того дойдет. Да, будет восстание, может недовольство, но что будет такая, такой change произойдет кругом, я думаю, что в голове мало у кого могло появиться.

- То есть это доказывает значение интуиции и человеческого фактора, ведь кому-то это могло прийти в голову?

- Да. И потом, сама обстановка не была к этому склонна. В общем, народ привык к тому режиму. Ведь недаром проголосовало там 80%, что ли, за сохранение Советского Союза.

- Да.

- И вопреки этому делу...

- И вопреки этому все произошло. 76% проголосовало за сохранение Советского Союза.

- Да. Не знали и о поведении Ельцина, никто не знал, что он так себя поведет, что будет докладывать Бушу, значит: "Есть, дело сделано".

- Вот это еще один вопрос. Внешний фактор, роль внешних сил в этом заговоре и развертывании этих событий - это опять же вопрос контрразведки. Какова была роль американцев и ее влияние тогда на советскую политику?

- У меня такое, у меня такое ощущение создается, что они этого не подозревали, что такое благо может свалиться на них. В голову не приходило, так же, как нашим, тем более им. Поэтому, когда Ельцин позвонил Бушу и сказал, значит, что дело сделано, тот, значит, сказал: "Да, да, да, спасибо". Положил трубку и стал чесать затылок: неужели такое может быть? Понимаете, для американца действительно восприятие вот то, что могут перевернуть это дело, во-первых, там нечего переворачивать в Америке, там или выбрать, или не выбрать надо, путч там невозможен практически. Он не нужен просто. Вот. Поэтому, когда он позвонил, конечно, Буш чесал долго репу, скажем так, грубо говоря, что это могло значить. Нет. Это совершенно другая область.

- Я благодарю вас. Большое спасибо!