Новобранцы НАТО хотят маленькой победоносной войны

Сегодня анахронизм рассматривать международную обстановку в формате противостояния систем эпохи холодной войны. Нет глобального идеологического конфликта между политическими и экономическими акторами, нет и противостоящих блоков, оформленных в единую военную систему. Объективно НАТО – единственный реально действующий блок. В мире нет геополитической структуры аналогичной военной и политической консолидации.

Статистика показывает: при отсутствии у альянса равноценного противника вероятность военного конфликта сохраняется и даже увеличивается, поскольку в НАТО вовлечено больше участников, масштабировалась и так называемая клиентская база стран-реципиентов. При этом клиентела стремится переложить свои проблемы на «общие плечи», поэтому рост альянса объективно предполагает расширение явных и потенциальных конфликтных зон.

Сравнивая периоды с 1953 по 1991-й и с 1992 по 2016-й увидим, что при снижении на 13 процентов длительности вооруженных конфликтов их интенсивность и масштабы только возросли. Так, среднегодовой показатель числа конфликтов вырос на 7 процентов, а среднее количество непосредственных участников в каждом из них скакнуло с 4,9 до 7,4 (на 50%!). Сирийское противостояние вообще побило все рекорды. За 4,5 года в него оказались вовлечены 82 участника. Фактически это реальная глобализация региональных конфликтов, даже войны в Корее или Вьетнаме, где почти напрямую воевали СССР и США, не втягивали в противостояние столько государств.

Угрожающая бесконфликтность

Помимо формального роста за счет бывших республик СССР и стран Варшавского договора альянс увеличил на 22 процента «клиентскую базу» зависимых государств – изменения отслеживаются по числу и качеству участников совместных операций так называемых международных сил в Ираке, Югославии, Афганистане, Ливии и Сирии.

“ Сирийское противостояние побило все мыслимые рекорды интенсивности регионального конфликта и степени вовлеченности в него: 82 участника за 4,5 года ”

Что же принесли эти клиенты в актив блока? Помимо своих крайне ограниченных территорий и человеческих ресурсов мнимые или действительные конфликты: шесть – в Восточной и Южной Европе, четыре – в Африке, четыре – в Юго-Восточной, два – в Центральной Азии и четыре – на Ближнем Востоке.

Предлагая альянсу ничтожные военные, политические силы и возможности (удельный вес одного нового государства-участника не превышает 0,3 процента в совместных операциях), клиенты ждут реальной помощи в решении собственных локальных проблем.

В итоге распад противостоящей блоковой структуры не снизил, а увеличил число, масштаб и интенсивность военных конфликтов. Существенное повышение рисков перерастания локальных столкновений в региональные и даже глобальные также увеличивает вероятность возникновения критических для участников альянса угроз.

Альянс пополнился крайне слабыми в экономическом и военном плане, но с громадным багажом внешнеполитических и военных претензий государствами, требующими от базовых участников военного блока полной вовлеченности в явные и тлеющие военные противоречия. В итоге НАТО как единственный центр глобальной военной и политической силы вынуждено принимать решения, от которых зависят осевые макроэкономические показатели. На выходе – устойчивая тенденция к объединению зон вооруженных конфликтов в единую систему с неограниченным числом участников, каждый из которых стремится достичь своих целей с помощью блока.

Фактор террористической угрозы не только катализатор проблем нелегальной миграции, но также одно из главных связующих звеньев в формировании глобальной конфликтной ситуации. Он влияет на политическую обстановку в Центрально-Азиатском регионе, на Кавказе, в Малайзии и Индонезии, Северной и Центральной Африке, затрагивает Индию и Китай. С этим фактором сегодня пытаются увязать, казалось бы, не имеющие прямого отношения проблемы в Восточной Европе.

Со времен Второй мировой торговля редко сталкивалась со случаями нарушения устойчивых транзитных маршрутов (так называемых караванных путей). Например, период блокады Суэцкого канала, ценовые войны монархий стран Залива, санкции против Ирана. Если наложить карту конфликтов на «караванные пути», получим потенциальную угрозу традиционным маршрутам, рынкам сырья и сбыта. Учитывая существующий тренд к объединению проблемных участков, имеем тлеющую пороховую бочку под мировой экономической системой.

Таким образом, объединение и характер региональных конфликтов, учитывая масштаб и степень вовлеченности игроков, особенности внешнеполитического дискурса, имеют все шансы превратиться в единую глобальную угрозу.

Риск, связанный с увеличением вовлеченности альянса в зоны конфликтов, является необходимым, но недостаточным для решения о вооруженном противостоянии, поскольку число стран – участниц блока служит и стабилизирующим фактором. Частные и единичные угрозы купируются коллегиальным механизмом принятия решений. Как показывает практика, даже учитывая пресловутый «пятый пункт» устава, альянс слабо реагирует на проблемы безопасности, возникающие у участников.

В целом же моделирование показывает, что наибольшую угрозу для существования европейской системы коллективной безопасности несет не наличие, а именно отсутствие в течение длительного периода конфликтов, требующих общего военного решения, объединения армейских структур и соответствующих бюджетных расходов.

Получается удивительное противоречие. С одной стороны – альянс постоянно втягивается в расширяющуюся полосу региональных конфликтов, которые могут вылиться в глобальную проблему в силу общности их участников. С другой – принятие коллективного решения о военном столкновении может быть вызвано только угрозой существованию альянса, при этом подлинной оказываются не реальные конфликты, а их отсутствие. Поэтому НАТО не стремится к полной и действительной ликвидации конфликтных участков.

Одновременно решение о военном столкновении альянса со стороной, способной нанести военное поражение с максимальной степенью вероятности, будет отвергнуто. Эта своего рода «циклическая ссылка» наглядно объясняет, почему НАТО успешно накапливает конфликты по своему периметру, но не имеет действенного механизма для их реального урегулирования. Нарушение этого «баланса» возможно только при однозначных и твердых гарантиях военного успеха и общей безопасности. Операции альянса предыдущих периодов подтверждают это, поскольку ни одна из них в отдельности не несла в себе ни признаков риска поражения, ни возможностей внутренней дестабилизации.

Вывод: в целях самосохранения НАТО вынуждено поддерживать постоянное конфликтное поле и, одновременно преследуя аналогичные цели, будет всеми силами стремиться купировать военное столкновение, которое может поставить его существование под угрозу.

Мигрант нестрашен

Как долго может продолжаться взаимное наложение центростремительных и центробежных сил? До того, пока конфликтное напряжение, создаваемое деятельностью блока, не ощутит преграду и в обратном порядке не распределится между участниками. Фактически альянс подошел к границам рисковых противостояний (Иран, Китай, Россия). Первый этап уже происходит – миграционный кризис, расшатывающий экономические границы еврозоны, еще не затронул НАТО. О приближении альянса к границе рисковой зоны свидетельствует и набирающее обороты обсуждение действенности механизмов «пятого пункта» устава.

Фото: 1ft.com

Однако миграционный кризис не является полноценным балансирующим фактором. Напряжение в системе распределится равновесно только тогда, когда миграционный поток, порожденный военными действиями, принесет именно организованное вооруженное противостояние внутрь стран альянса и создаст очаги внутренних конфликтов, которые одновременно вспыхнут во многих странах НАТО.

Между тем созданная циклическая система купирует реакцию на частные и единичные угрозы. В пример можно привести реакцию на насилие мигрантов во Франции, Бельгии, Германии, которое не рассматривается блоком как акты военной агрессии, а посему и не требует согласованных и системных действий. При всей медийной шумихе они остаются частным случаем этих стран и не ставят под сомнение гарантии военной безопасности блока. Это означает, что террористическая, а по сути военная угроза НАТО, не оцененная адекватно, будет и дальше нарастать изнутри, пока очаги напряжения не сольются в единое целое.

В итоге организованное вооруженное противостояние будет частично перенесено от окраин к центру (внутрь стран альянса), например, посредством миграционного кризиса. Возникновение подобных точек одновременно в нескольких местах поставит под сомнение гарантии военной безопасности участников НАТО, и для самосохранения оно будет вынуждено реагировать вооруженными действиями в той точке, которую его члены сочтут ключевой.

Без войны виноватая

Возможность вооруженного конфликта между блоком и РФ зависит от того, явится ли война с Россией ключом к решению проблем глобального конфликта. Победа должна быть гарантирована руководством и силами альянса с применением обычного вооружения и при конвенциональном характере столкновения, без применения стратегических сил. Невыполнение одного из условий означает отказ НАТО от прямых военных действий в отношении РФ и перенос поиска «ключевой точки» в ином направлении.

Рассмотрим гипотетическую возможность признания России ключом к решению проблем «большого конфликта» – вероятность этого достаточно высока. Если брать конфликтные зоны относительно их удельного вклада в совокупный товарооборот стран еврозоны, то от действий нашей страны в той или иной форме зависит 42 процента потока. В 80 процентах случаев Россия – непосредственный участник процессов урегулирования конфликтов. Если же анализировать «информационный шум» – выступления, посвященные проблемам безопасности, то 92 процента так или иначе затрагивают Россию и 84 процента оценивают ее деятельность исключительно негативно. Так что в случае проблем во внутренней или внешней безопасности стран блока Россия с 75-процентной вероятностью может быть субъективно «назначена ответственной» за безопасность региона в целом, особенно в ситуации, требующей быстрых решений (например в случае террористических атак, когда возможности для долгих дискуссий нет). В этой связи отметим, что в Европе уже не первый месяц активно поднимается вопрос: Россия – это проблема или ключ к ее решению? Широкое обсуждение роли нашей страны именно в такой форме ранее не велось.

Европейские аналитики в своих обзорах считают, что несмотря на прорывы в некоторых областях, Россия проигрывает альянсу в традиционной конвенциональной войне, прежде всего за счет слабого управления и малого количества современной техники. Существенный фактор риска – искренняя убежденность ряда представителей высшего военного руководства и истеблишмента альянса в том, что режим в РФ держится исключительно за счет внешних, в основном военных успехов в противостоянии с заведомо слабыми игроками. По этой концепции даже ограниченное военное поражение может привести к смене правящей элиты.

Следующее условие более сложно в оценке. Ни одно публичное или письменное гарантийное обязательство в современных условиях не является достаточным для снятия рисков применения стратегических сил. Должен быть эмпирически подтвержденный консенсус противоборствующих сторон.

Рассмотрим наиболее вероятные условия подобного соглашения: ограниченный ТВД, военное столкновение не затрагивает объекты стратегической военной и гражданской инфраструктуры, из зоны противостояния по возможности исключается мирное население, отказ сторон от действий на торговых путях, отказ сторон от захвата территорий.

В наибольшей степени подтверждение подобного консенсуса идет через систему провокационных действий, разведки и проверки боем на отдаленном ТВД силами и средствами, потеря которых не станет поводом к масштабному конфликту. После каждого инцидента фиксируются степень и качество ответной реакции. При этом действия должны быть разнесены по исполнителям (государствам-участникам), разнонаправлены (по видам вооружений), регулярны, минимизировать риски для жизни с обеих сторон.

Уничтожение турками российского Су-24 было попыткой такой разведки. Провокация явно задумывалась с далекими последствиями, поскольку столкновение в сирийском небе идеально отвечало основным критериям как по удаленности ТВД, так и по характеристикам возможно задействованных сил и средств, относительной нейтральности для базовых сторон конфликта при условии действий именно в сирийских пределах. Однако «грязное» исполнение инцидента отодвинуло развитие этого сценария.

Другая задача таких провокаций – подготовка публичной легитимизации последующей военной кампании. Сейчас в основе ее обоснования лежат не столько нормы международного права, принцип защиты и осуждения вооруженной инициативы, сколько признание одной из сторон «источником конфликта», реализуемое субъективно, с применением информационного давления. Подмена понятия «инициатор» на «источник» при наличии медиаресурсов дает блоку практически неограниченную возможность для оправдания своих действий. Источник может быть любым – от войны в Сирии до «агрессии России в Европе». Таким образом, провокации в военной и политической сфере служат публичному обоснованию необходимости «превентивной защиты». Частота реализации этого принципа позволяет допустить крайне высокую вероятность военной инициативы со стороны Североатлантического блока.

Итак, в случае возможного конфликта, если стороны достигают консенсуса по методам и условиям ведения военных действий, то возможный экономический, политический и идеологический выигрыш при успешном ходе войны будет гарантированно превышать все затраты. Победитель получит серьезные преимущества для обоснования победы. Атаковавшая сторона победила потому, что «ее вынудили» начать военные действия, сторона обороны – по праву ответа на агрессию.

Действительно, если столкновение локально, не затрагивает инфраструктуру и гражданское население, не несет угрозы захвата территории, то применение ядерного оружия будет очевидно непропорциональным и неадекватным ответом, гарантированно приводящим к взаимному уничтожению сторон, сопряженным с массовой гибелью гражданского населения.

При этом победа в таком конфликте приносит все мыслимые геополитические и экономические выгоды. Проигравшие лишаются возможности участия в глобальных рынках на своих условиях, теряют международное влияние, вынуждены разоружаться и отказаться от контроля над зависимыми территориями. Властная элита с высокой вероятностью будет заменена как неоправдавшая надежд и рискнувшая в игре слишком многим.

К сожалению, в случае достижения негласного, но очевидного для сторон консенсуса по форме вооруженного столкновения выигрыш становится настолько значительным, что вероятность конфликта приближается к единице.

С учетом непреодолимой глобализации конфликтной зоны перенос издержек на территорию стран альянса является реальной перспективой и становится предпосылкой к втягиванию НАТО в масштабные военные действия. Наиболее вероятной причиной будет серия вооруженных терактов. Как страны блока будут искать ключевую причину угрозы и стремиться ее устранить? С вероятностью выше 50 процентов виновной назначат РФ. И если Россия в ответ на провокационные системные действия даст альянсу «согласие действием» на конвенциональный способ ведения конфликта на локальных ТВД, военное столкновение между НАТО (инициатива на основе принципа «превентивной защиты») и РФ произойдет с вероятностью выше 75 процентов.

Рычаги и стоп-краны

В случае разработки стратегии и целей военной кампании альянс будет исходить из максимального использования сильных в военном отношении сторон с максимизацией эффекта рычага, предельной локализации военных действий, скоротечности военной кампании, невосполнимости ресурсов. Каждый шаг в этой стратегии – вверх по лестнице, ведущей вниз.

“ Если наложить карту конфликтов на «караванные пути», получим потенциальную угрозу традиционным рынкам сырья и сбыта. Учитывая тренд к объединению проблемных участков, имеем тлеющую пороховую бочку под мировой экономической системой ”

Наиболее сильные стороны альянса – скоординированное использование воздушно-космической разведки, ударной и истребительной авиации, флота с усилением компонента ПВО.

Эффект рычага достигается ликвидацией ударной и истребительной авиации РФ, уничтожением тактических ракетных комплексов, нанесением существенного урона средствам ПВО и силам ВМФ.

К локализации конфликта с наибольшим успехом ведут сплошная морская блокада на достаточном удалении от средств береговой обороны, изоляция группировок, оторванных от основных сил (Армения, Калининградская область). При этом предполагается не только серьезный экономический и политический ущерб. Любое действие, нацеленное на преодоление блокады, можно расценить как прямую угрозу, развязывающую руки другой стороне.

Такая стратегия в полной мере отвечает критерию невосполнимости средств. Современное вооружение сложно в производстве, требует многих высокотехнологичных переделов, сопряжения усилий отраслей, стоимость боевой единицы даже наземной техники достаточно высока. Наиболее затратные и технологически сложные элементы относятся именно к авиации, ПВО/ПРО, орбитальной группировке, а также ВМФ. Быстрое восполнение самолетов, кораблей, спутников невозможно в принципе. При этом даже нет необходимости разрушать производственную инфраструктуру противника. Фактически это означает, что уничтожение системы ПВО/ПРО на локальных участках, вывод из строя авиации и флота не позволят потерпевшей стороне дать ответ серьезными наземными действиями. Самая подготовленная пехота без поддержки авиации потерпит в современной войне гарантированное поражение.

Таким образом, при наличии стратегических предпосылок, совокупности поводов и причин, принятия сторонами конфликта условий и ограничений вооруженного столкновения прямая война между НАТО и Россией возможна с высокой степенью вероятности. Особенностью конфликта станут действия на удаленных и приграничных участках ВМФ, авиации, оперативно-тактических ракетных комплексов и средств ПВО/ПРО. Выигрыш одной из сторон по своим последствиям будет сопоставим с победой в глобальной войне и повлечет беспрецедентное экономическое и дипломатическое давление на противника.

Ответные действия России смоделированы таким древом решений:

1. Отказ от игры возможен только в том случае, если наша страна принимает доктрину, в которой ядерный компонент Вооруженных Сил может применяться непропорционально угрозе (например даже в ответ на военные провокации).

2. Отсутствие подобного компонента в доктрине означает, что Россия получила «приглашение в игру». Переговоры по условиям игры означают втягивание в систематические провокации – «проверки действием» на готовность к консенсусу по характеру и методам будущего столкновения..

3. Россия может продолжить игру действием без новых условий (изменения правил). Это означает согласие на формат применения Вооруженных Сил.

4. Продолжение игры с предложением дополнительных условий без изменения базовых. Например, Россия может ввести в игру свои сильные козыри (энергетическая блокада, сухопутный компонент ВС, расширение локализации конфликта, мобилизационный ресурс). Появление таких условий при сохранении базовых (гарантии неприменения стратегических сил) поставит альянс перед выбором: а) принять условия, расширив локализацию ТВД и снизив гарантии победы, б) отказаться от игры.

5. Особенность этой комбинации в том, что продолжая игру на изначальных условиях, поменять правила будет невозможно, поскольку запустится механизм невосполнимости ресурсной базы. Ввод стратегической компоненты в процессе военных действий ведет к внешнеполитическому поражению нарушителя.

Окончание следует.