Террористы и безумцы – это одно и то же

Вся недавняя волна “иррациональных” преступлений, включая вчерашнюю резню в Лондоне и захват заложников во французской тюрьме, мгновенно вызывает в медиа одну и ту же реакцию: “Террорист! А, нет, уф, кажется, просто псих. А, нет, все-таки террорист... Или все-таки псих?”.

Когда нашим отношением к происходящему начинает управлять некая жесткая дилемма, это настораживает.

У Фуко есть пассаж о том, что безумие – это маркер, который был придуман, чтобы исключать кого-то из порядка вины. ”Если ставится диагноз помешательства, то он не только несовместим с приговором, а просто прерывает расследование и вырывает совершившего преступное деяние из когтей правосудия”.

Сейчас практика психиатрической экспертизы поставлена на поток, и определенные типы преступлений почти автоматически переводятся в разряд медицинских проблем, а не юридических.

Терроризм, в отличие от психической болезни, относительно новая категория в этой схеме. Но он тоже скорее сродни безумию, чем нормальному преступлению. Например, 19-летнего парня, напавшего с ножом на людей в Лондоне, уже классифицировали как психически нездорового, но расследование, тем не менее, почему-то ведет антитеррористическое подразделение Скотланд-Ярда. Между терроризмом и безумием есть нечто общее.

Сближает террористов с безумцами Фуко то, что и те, и другие находятся за пределами нормального функционирования системы наказаний.

Как только ярлык “террорист” утвержден, разрешены пытки, шпионаж, вмешательство в частную жизнь, самые грязные методы расследования и экстремальные формы наказания, закрытие границ... Слова “террористический акт” – это объявление (официального или неофициального) чрезвычайного положения.

Притом на каком основании осуществляется приписывание определения “терроризм”, до сих пор непонятно. Строгих критериев не существует, единого определения тоже. Это такое же странное внесудебное суждение, как и вросшая в судебную систему психиатрическая экспертиза.

Судебно-правовая система пасует перед происходящей серией событий. Она регистрирует, что происходит нечто, далеко выходящее за пределы ее компетенции, и пытается спихнуть это нечто в одну из доступных концептуально оформленных областей: в безумие или в терроризм. Вопрос, куда именно, похоже, решается только в зависимости от желания или нежелания объявлять режим чрезвычайного положения.

Получается, что называть или не называть некое происшествие террористическим актом – это не вопрос характеристик самого акта, а вопрос того, какими средствами с ним собираются бороться: медицинскими, классическими судебными или экстремальными.