Эдуард Бояков: "Художник должен пестовать в себе неуспокоенность"

Режиссер Эдуард Бояков, в прошлом возглавлявший «Практику», МХАТ и Новый театр, стал художественным руководителем Театра на Малой Ордынке. «Профиль» побеседовал с ним о планах и премьерах, которые команда Боякова представит уже в этом году, и о том, какое отношение фильм «Город грехов» Роберта Родригеса имеет к рассказу о Смутном времени.

– Да, и я чувствую человеческую и профессиональную поддержку Евгения Герасимова, который руководил театром до меня, а теперь сосредоточится на возглавляемом им Театре Сатиры и объединенной с ним «Прогресс-сцене Армена Джигарханяна». На днях он играл здесь в «Волках и овцах», тепло прощался с Театром на Малой Ордынке, благодарил зрителей и сказал хорошие слова обо мне. Я услышал от него напутствия, которые постараюсь выполнить.

– Часть спектаклей Герасимова перейдет в Театр Сатиры, это те постановки, которые ему особенно дороги и в которых он сам участвует. Мы проведем ревизию репертуара, думаю, примерно половина спектаклей останется. Но мы не просто их оставим, мы будем работать над ними. Ну и, конечно, работа над новыми спектаклями. Уже 31 октября состоится премьера спектакля «В Москву!». Его начали готовить несколько месяцев назад. Да, команда поменялась, но артисты проделали большую работу и закрыть этот спектакль было бы этически неправильно. Это спектакль по пьесе Ольги Антоновой об обитателях разных мест Москвы – Патриарших прудов, спальных районов – и о тех, кто стремится приехать в столицу.

– Чтобы показать наши планы нагляднее, мы разделили предстоящий период до конца 2026 года, когда должна сформироваться матрица основного репертуара театра, на три волны. И в каждой волне будет свой главный спектакль. Это не значит, что другие постановки для нас неважны. Просто есть большие, мощные работы, максимально полно представляющие возможности театра. И главным нашим высказыванием первой волны станет «Соборная площадь», спектакль о Смутном времени, который мы готовим вместе с моим давними соавторами Алексеем Зензиновым и Валентином Клементьевым, народным артистом России.

В ноябре состоится премьера спектакля «Хорошие фото» по пьесе Ольги Погодиной-Кузминой. Это спектакль на важную тему, которую большинство современных театров избегает, – об СВО, о том, что происходит сейчас в нашей стране и на ее границах. Мы давно работаем над этим материалом, ждем премьеры на Ордынке, мечтаем показать «Хорошие фото» и на гастролях.

Возобновление спектаклей, которые мы показывали в прошлом, – это не механический перенос постановки на новую сцену. Эти спектакли мы создаем заново в новом пространстве и времени. Это относится и к «Розовому платью» с Ириной Линдт в главной роли, своего рода спин-оффу чеховских «Трех сестер».

Мы также представим спектакль по мольеровскому «Скупому» с Леонидом Якубовичем в главной роли. Теперь он будет называться «Гарпагон, или Обманутый жених». Леонид Аркадьевич написал для этого спектакля четыре больших монолога, став таким образом соавтором Мольера. Теперь мы покажем новую редакцию пьесы. А к концу декабря подготовим большой красочный спектакль «Морозко» – современный, молодой, радующий сочетанием мифологического русского языка и современных музыкальных стилей – от рэпа до романтического поп-рока. Его ставит Даниил Исаков.

– Мы рассчитываем успеть показать 15 премьер. Главным спектаклем второй волны, которая займет первую половину следующего года, я надеюсь, станет спектакль по новой книге Захара Прилепина «Тума». Это невероятный роман и очень большая задача для нас: 800 страниц удивительного текста, даже с точки зрения лингвистики, ведь там сталкиваются пять языков. Это то, что происходит внутри головы Степана Разина и вокруг этого великого русского персонажа, не только исторического, но и фольклорного.

Во второй волне мы также покажем новую версию «Лавра». Опять же это будет не механическое восстановление, а работа заново, причем очень непростая, ведь перед нами стоит задача перенести масштабную постановку в театр, где всего 350 мест.

[caption id="attachment_1773592" align="aligncenter" width="1200"] Сцена из спектакля «Лавр»[/caption]

Еще будет спектакль по пьесе «Агентура», написанной нашим другом и постоянным автором – историком и писателем Святославом Рыбасом (мы также планируем спектакль по его пьесе о Столыпине). «Агентура» рассказывает о времени накануне развала СССР, о том, что спецслужбы Запада и Советского Союза, ЦРУ и КГБ, оказывается, достаточно тесно общались.

– После второй волны в мае следующего года мы хотим прерваться на капитальный ремонт и потом, в октябре, открыть новый сезон в обновленном пространстве. Главным высказыванием этого открытия, надеюсь, станет «Песочный человек» в постановке Михаила Шемякина, великого художника, всю жизнь изучающего Гофмана. Это будет его авторская работа, я буду только помогать.

Также начнется работа над «Оправданием острова» по роману Евгения Водолазкина, а также спектаклями по «Братьям Карамазовым» Достоевского и «Белой гвардии» Булгакова.

– Все именно так. Это потрясающе тонкий человек, невероятный. Эти его брутальные фуражки, сапоги – броня, под которой очень чувствительное теплое сердце, любящее красоту. Для меня счастье быть знакомым с ним и считать его своим старшим другом. Я недавно был у него в гостях во Франции. Удивительно просто находиться с ним рядом: сколько он работает, в это невозможно поверить, это просто не помещается в голове! Я считаю его настоящим гением, и Россия должна дорожить такими фигурами.

– Это не просто интерес к истории, это связано с моей концепцией русского театра. До середины ХХ века русский театр занимался исследованием русской жизни, он определял не только стиль той или иной эпохи, он определял политику, русскую антропологию, он определял восприятие России во всем мире. Его предметом была русская реальность, русская современность, русский человек. А в конце ХХ века все ушло в ироничное повествование, в «фиги в карманах», и театр начали ценить за то, что он лишь на что-то намекал, а не исследовал. Он уже не предъявлял героя, не показывал человека, а плел вокруг этого какие-то кружева.

Мы должны вернуться к этой великой задаче и ощущать миссию русского театра как культурного, социального и духовного института, который может предъявить русского человека, его главную боль, главные сюжеты, которые он проживает.

Сделать это можно, совместив современный репертуар с репертуаром историческим. Можно столкнуть современность и историю, предъявить в одном спектакле человека нашего времени, его боль, будь то работник рекламного агентства, курьер или воин СВО, и увидеть, как эти люди связаны с XV–XVII веками. И когда мы это делаем, будь то в «Лавре» или «Туме», мы видим: елки-палки, это же наши герои, это наши ситуации! Мы должны каким-то образом разобраться в том времени, это поможет нам выжить во времени сегодняшнем.

– Знаете, когда мы только начинали обсуждать этот материал, я решил провести эксперимент. Я ведь общаюсь со множеством людей: выступаю на разных форумах, встречаюсь со студентами и, конечно, разговариваю с артистами на репетициях. И в самых разных аудиториях я задавал простой вопрос: «Друзья, а что вы знаете про Смутное время?». И в этом месте всегда случался шок. В лучшем случае один из пятидесяти говорил: «Ну, это когда поляки захватили там что-то». А что они захватили, куда пришли, чего хотели, какие отношения были внутри страны – об этом никто не мог рассказать. Почему ни с того ни сего сильнейшее царство, построенное Иваном Грозным, которые уже всей Европе начало свои условия навязывать, с невероятной скоростью на восток распространяться, оказалось на краю пропасти? О Минине и Пожарском люди знают только по памятнику на Красной площади, а кем они были, не помнят, не говоря уже о патриархе Ермогене. 4 ноября – это День народного единства, день иконы Казанской Богоматери, наш праздник, и никто толком не знает об этом ключевом событии в истории.

Видимо, это какой-то психологический комплекс. У каждого в биографии есть что-то, о чем человек не хочет говорить. Произошло что-то позорное, ты был не на высоте, тебя унизили – и ты невольно об этом забываешь. Происходит то, что в психоанализе называется вытеснением: информация загоняется в подсознание. Это вытеснение есть и на уровне коллективной памяти народа, коллективного сознания. Нация, культура начинает вытеснять какие-то моменты, в которых она не хочет разбираться. Революция 1917 года – такой же момент. Или перестройка 1990-х, или раскол XVII века. Мы вытесняем, потому что боимся обнаружить что-то, что говорит о нас не как о персонажах этакого глянцевого повествования, мы не стремимся разобраться в истории, в ошибках, мы бежим от этого.

Революция не была случайностью, мы ее заслужили, и важно понять, какие были ошибки допущены. Есть в истории такие точки, когда человек или государство стоит на грани, и нужно принять важное решение, после которого все или пойдет вперед или сгинет. В нашей истории были две такие точки: пик татарского ига, когда Александр Невский ехал в Орду, и Смутное время. Тогда России не существовало как субъекта. Земля была, народ был, а государства, субъектности не было. Такие ключевые моменты мы обязаны знать и изучать!

В советское время о Смуте говорили неохотно, потому что не хотели признавать важность личности Ермогена и явления Казанской иконы. Сегодня мало желающих серьезно говорить о том, какими трагичными были результаты расхождения элиты и народа. Революция 1917 года ведь тоже была результатом такого расхождения.

– Это большой вопрос: как говорить о том, о чем почти никто толком не знает, чтобы не получилась плоская агитка? Мы решили, что действие в спектакле будет напоминать коллаж, каждый фрагмент соотносится с конкретным историческим фактом и несет сильный эмоциональный заряд. Например, вот Успенский собор, главный храм страны, где венчали на царство, – а поляки в нем служат католическую мессу. Вот они пытаются договориться с патриархом Ермогеном, но тот выбирает мученическую смерть, вот явление Казанской иконы Богородицы.

Может быть, это даже отсылает к жанру комикса, который вроде бы воспринимается как нечто второсортное. Но мы забываем, что и в этом жанре делались серьезные вещи. Например, фильм «Город грехов» (снят по одноименному графическому роману. – «Профиль») Роберта Родригеса для меня был одним из главных референсов. Я очень рассчитываю, что такие примеры помогут актуализировать исторические события до предела, и тогда спектакль получится динамичным, эмоциональным. Нужны сильные средства, чтобы зритель почувствовал важность происходящего в спектакле, понял, как это бывает серьезно и страшно, когда страна оказывается в моменте решающего выбора: либо она получит импульс для дальнейшего развития, либо просто исчезнет.

– И для себя, и для театра. Тут уместно вспомнить о таком понятии, как зона комфорта. Это опасно. Не хочу задевать кого-либо из коллег, но, когда человек десятилетиями руководит одним театром... Может быть, в этом случае появляются какие-то новые смыслы и вызовы, не знаю... Но я знаю, что человеку в такой ситуации хорошо и удобно, а вот театру от этого неспокойно. Сегодняшняя жизнь очень динамичная, и художники должны пестовать в себе эту неуспокоенность. В Новом театре все было хорошо: прекрасный особняк, замечательное пространство, великая история, красота, врубелевский камин, шехтелевская лестница – живи не хочу. Все прекрасно, но это не театр и в смысле пространства, и в смысле труппы. У меня были партнеры, которые помогали театру существовать, и сейчас они остались с нами, но сам театр должен быть домом, и архитектурная модель театра играет огромную роль: колосники, порталы, зрительный зал, ярусы – это то, что делает здание театром. И поэтому предложение Московского правительства возглавить Театр на Малой Ордынке я принял не задумываясь. Теперь надо добиться результата – создать современный, живой, модный театр, место творческой силы, привлекательное для города и страны.