Место для страхов

16-летняя Люба боялась всего: бородатых мужчин, темноты, воды, пауков, одиночества, летучих мышей, метро, лифтов, острых ножей, — но до определенного момента у нее было пространство, где она все это прятала. И все было бы ничего, если бы однажды девушка не решила от этого пространства избавиться — психолог Катерина Мурашова делится историей из своей практики.

— Помогите мне от него избавиться! — почти выкрикнула девушка, помолчала и добавила, словно что-то вспомнив: — Пожалуйста.

Я сразу отнеслась к ее заявлению серьезно. Да, современные подростки, растущие и взрослеющие в информационно избыточном мире, с подачи взрослых присваивают себе много всего, в том числе собственную «тонкость душевной организации», дурацкие идеи и различные, вполне медицинские диагнозы. Да, девочка, сидящая передо мной, выглядела предельно демонстративно: яркая косметика, асимметричная прическа, свитер и брюки с большими дизайнерскими дырками, странная сумка, имитирующая автомобильную шину… Но ее чувство было безусловно искренним, и с самого начала я классифицировала его как страх.

Разумеется, первое, о чем я конкретно подумала, — насилие.

— Кто он такой?

— Его зовут Ленька.

Значит, сверстник? И возможно, все-таки не насилие, а слишком настойчивый, даже навязчивый ухажер. Девочка выглядит эмоционально лабильной — полюбила-разлюбила, это у нее запросто. Ухажер Ленька тоже, скорее всего, повышенной интеллектуальностью и джентльменскими манерами не отличается. У меня немного отлегло от сердца. С этим мы, конечно, справимся. Помимо всего прочего, мне поможет память собственного взросления в ленинградских проходных дворах. 

— Вы книгу «Динка» читали? — спросила девочка, разом опрокидывая все мои построения. — Вы должны были, потому что она старая… («Как вы» — явно собиралась сказать она, но в последний момент все-таки удержала слова на кончике языка и проглотила.)

Главного героя повести Валентины Осеевой «Динка» действительно зовут Ленька, это я помнила, но... Девочка, сидящая передо мной, отнюдь не производила впечатления заядлого читателя. К тому же «Динка» рассчитана на детей помладше (героине в начале повести восемь лет, а моей посетительнице лет 15). Что тут вообще происходит?!

— Рассказывай все подробно и с самого начала, — велела я.

— Ладно, сейчас я вам все объясню, — девочка тяжело вздохнула. — Ленька — это моя тульпа, — сообщила она и потом еще некоторое время со значительным лицом сыпала явно искаженными англицизмами. Речь у нее, как у большинства современных подростков, была лексически богатой, но не особо связной. «Если хосту форсить тульпу в вондере…» — привожу пример для читателей, чтобы вы поняли, что я приблизительно слышала. Девочка видела, что я почти ничего не понимаю, и упивалась сложностью и значительностью собственной духовной жизни. В мой адрес — легкое, снисходительное презрение. Подросток. Но я все время помнила, что боялась она по-настоящему, и поэтому не расслаблялась.

— Так, стоп, — в конце концов я приняла решение и включила планшет. — Сиди и молчи. Я сейчас погуглю и продолжим. 

Девочка обиженно вскинула брови, но подчинилась. Я так и предполагала. Несмотря на весь антураж, она пришла с реальной проблемой.

По моим изначальным представлениям тульпа — это какая-то тренировочная мыслеформа из тибетского мистицизма, занесенная спиритуалистами на Запад где-то в начале XX века вместе со всем тогдашним движением — «свет с востока» (Блаватская, Кришнамурти и иже с ними). И откуда же оно нынче всплыло у меня в кабинете?

Гугл быстро сообщил мне, что я в этом плане здорово отстала от жизни. В начале XXI века понятие «тульпа» обрело новую жизнь благодаря японским блогерам, перекинулось через Евразию благодаря глобализации и соцсетям, полностью оторвалось от своего изначального буддистско-тренировочного происхождения и стало обозначать что-то вроде нашего «воображаемого друга». Изначально «воображаемые друзья» — это, конечно, что-то такое для одиноких Малышей  (вспомним Карлсона), но теперь другие времена, и буквально всё, в том числе бороться с одиночеством, принято делать группами и напоказ. Оказывается, в настоящее время в Рунете есть много сообществ так называемых «тульповодов», которые активно обмениваются опытом создания этих самых тульп и пользования ими.

— Ага, — сказала я, окончательно сориентировавшись во времени и пространстве. — А теперь давай наполним это конкретикой. Короткими предложениями, без терминов.

Девочка вполне толково отвечала на мои вопросы и буквально через пять минут пазл сложился.

Когда случился ковид, девочке Любе было двенадцать. У нее был брат двух с половиной лет, мама и отчим. Они все уехали на дачу к маме отчима и там жили почти полтора года. Люба не вполне ладила с отчимом и с его мамой. Брата она презирала и отчаянно ревновала к нему мать. Ей уже хотелось яркой жизни — гулять с друзьями, сделать пирсинг, носить джинсы с дырками на коленях и так далее, но были препятствия. Интернет ограничивали учебой по настоянию неродной бабушки, чтобы «глаза не испортить». «Какое ей вообще дело?!» Но мать жила на чужой территории и подчинялась. Это было ужасно. Люба пряталась на чердаке и активно страдала. На чердаке стопками лежали старые детские книги. «Динка» — оттуда. Ей понравилась картинка на обложке — отчаянно бегущая куда-то девочка с развевающимися волосами. Внутри оказался главный герой — четырнадцатилетний сумрачный Ленька-революционер, мальчик с трудной судьбой. Именно такой друг, которого бы она хотела. Она поселила его на чердаке и стала с ним разговаривать. Как и литературный Ленька, он принимал девочку в любом случае, заботился, защищал и поддерживал. «Все всегда хотели всё во мне изменить, и только он — нет», — сказала Люба, и я вслух признала, что это было сформулировано безупречно.

Постепенно «ограничения на интернет» стали ослабевать. Люба познакомилась с российскими тульповодами, легко вошла в их круг и идентифицировала и представила уже готового Леньку как своего тульпу. 

Иногда она его даже видела — в сумерках, на краю поля зрения. Ленька был красивый и молчаливый, похожий на всех романтических героев разом.

Что же теперь?

Оказывается Ленька, который с тех пор никуда не делся, мешает ей заводить «нормальные отношения». Рано или поздно она всех своих ухажеров с ним сравнивает, и они «недотягивают». Ей становится сначала «как-то неловко», а потом попросту скучно, и все заканчивается.

— Помогите мне от него избавиться!

Люба уже пыталась. Ей давали советы в сообществе, что и как сделать, и она воображала, что Ленька уехал в Америку. Но он каждый день писал ей оттуда письма, и она могла их прочесть. Она пыталась отправить Леньку в дальний космос, но космический корабль не взлетел, Ленька пришел назад и просто сказал: «Я вернулся, потому что ты без меня не сможешь».

Я задумалась. Где же тут страх? В начале нашей встречи я видела его отчетливо, и мне не могло померещиться.

— Ленька вмешивается в твои отношения с мальчиками с самого начала?

— Нет, — подумав, сказала Люба. — Сначала он молчит, наблюдает. А вот когда мы, например, целоваться начинаем или еще чего…

— Ленька — это часть тебя, часть твоего сознания, — осторожно сказала я. — Ты это понимаешь?

— Конечно, понимаю.

— Исходя из этого, мы можем предположить, что он (твоя часть) тебя (целостность) просто предупреждает, что тебе сейчас вот это «еще чего» вот с этим персонажем просто не нужно. 

— Еще чего! — фыркнула девочка. — Я сама знаю, что мне нужно. Будет он мне указывать. Он еще и не растет к тому же! Ему так и осталось 14, а мне уже почти 16! Все мне указывают, и он еще! Скажите, как мне от него избавиться, и я пойду… Он так достал, что я даже убить его собиралась! — выпалила вдруг Люба. — Но забоялась чего-то…

— Правильно забоялась! — твердо сказала я, пытаясь сориентироваться в происходящем.

Что мы имеем? Девочка с отчетливо истероидной акцентуацией личности. Не особо умная, но с хорошим воображением. Отношения с реальными окружающими людьми — не особо близкие и не особо удачные. Что бы она ни поместила в этого вымышленного, литературно-ориентированного Леньку — оно явно важное и контролирующее. И как-то (я так и не поняла, как именно) связано со страхами.

— Знаешь что, а оставь-ка ты своего Леньку в покое, — наконец решилась я. — Он явно не худшая часть тебя, и когда-то оказал тебе весьма существенную поддержку. Пусть пока живет. Думаю, со временем, когда надобность минет, он сам тебя покинет.

Некоторое время я описывала расклад и приводила доказательства.

— Вы — плохой психолог! — решительно сказала Люба по завершении сего. — Вы должны мне не указывать, что делать, а помогать достичь моих собственных целей. Я в интернете читала.

Я молча вздохнула.

— Я хорошего психолога найду. Который мне поможет.

— Удачи тебе. Но не забудь о том, что мы сейчас обговорили, и, прошу, подумай об этом.

***

Пришла яркая женщина, которую я точно никогда не видела. И вместе с тем что-то отчетливо знакомое было в ее манерах и ужимках.  

— Моя дочь… она сама не решилась теперь к вам прийти… забоялась… она была… вы ей сказали… с ней все плохо… врачи… таблетки… психиатр…

Не так уж много времени прошло, и не так уж много литературных воображаемых друзей у шестнадцатилетних девочек. Я вспомнила и, конечно, расстроилась.

Неужели я пропустила дебют шизофрении? 

Но ведь ничего, абсолютно ничего за это не говорило.

— Расскажите.

Вернувшись от меня, Люба сразу потребовала у матери найти ей «настоящего психолога». Мать всегда велась на манипуляции дочери и почти всегда испытывала чувство вины по поводу «я дочке чего-то недодала». А у девочки всегда были страхи. Она последовательно или одновременно боялась бородатых мужчин, темноты, воды, пауков, одиночества, летучих мышей, метро, лифтов, острых ножей… Мать Любы никогда не знала, когда ее дочь боится «на самом деле», а когда просто притворяется, чтобы добиться своего. Отчим, его мать, первая учительница и младший брат Любы считали, что она притворяется всегда. Но мать знала, что это не так. Думала, что часть дочкиных страхов — это попытка добиться ее, матери, внимания, и терзалась чувством вины.

Третий по счету психолог Любе очень понравился. Она сказала, что «наконец-то со мной разговаривают и ко мне относятся серьезно». Мать тоже с этим психологом один раз поговорила. Психолог ей сообщила, что «у вашей дочери трансперсональные переживания». Мать не знала, как на это реагировать, и не прореагировала никак.

С помощью именно этого психолога Люба наконец решила свой вопрос — избавилась от Леньки. Как я поняла по рассказу матери, использовался метод направленной визуализации. Люба вместе с Ленькой вошли в ослепительный белый свет, а вышла она оттуда уже без него.

Домой вернулась радостная, едва не подпрыгивая. Уже через два дня мать начала замечать что-то неладное: девушка странно оглядывалась, перестала закрывать дверь в свою комнату (все предыдущие годы закрывала неизменно), ела очень выборочно и всухомятку, стала занавешивать окно. Через неделю не пошла в колледж, ссылаясь на неопределенное недомогание, а еще через две недели просто лежала под одеялом и тряслась от страха. Идти к врачу и что-то объяснять отказывалась. Отчим сказал жене: надо вызывать психиатрическую помощь, а то мы уйдем, а она мало ли что с собой сделает. И ребенка (брата) с ней в одной квартире оставлять страшно. Ты же знаешь, что она его не любит.

После лечения в психиатрической больнице Люба даже смогла вернуться в техникум. Но, кроме учебы, больше никуда не ходит. Ест по ночам. С семьей почти не общается. Все время сидит или лежит в наушниках.

— Я уже сама на таблетках, — призналась мне мать. — Чувствую, что это я виновата, а что еще сделать — не знаю.

— Вы ни в чем не виноваты, — совершенно искренне сказала ей я. — Просто все люди разные. Придет?

— Я постараюсь.

***

Пришла и сидела молча. Одежда — аккуратная, цвет — черное и белое. Худая, с высокими скулами, похожая на мальчика. Я бы ее не узнала.

— Я была неправа.

— Уже большой шаг. Ты понимаешь теперь, кем был Ленька? Что ты в него поместила?

— Свои страхи?

— Да. И умение с ними справляться, оказывать себе поддержку.

— Что мне сделать?

— У повести Осеевой про Леньку и Динку есть продолжение, — улыбнулась я. — Найди и прочитай.

— Нужно книжку?

— Нет, можно из сети. Пока читаешь, включи воображение, которое осталось, и представляй себе. Потом приходи.

Пришла через два дня. Как-то даже уже пободрее.

— Что теперь?

— Теперь пойдем в белый свет. За Ленькой. Думаю, он там тебя уже заждался.

— А он разве не умер?

— С чего бы это? Ты-то, слава богу, жива.

— Я догадалась, зачем была вторая книжка.

— Зачем же?

— Чтобы он подрос и не так раздражало, что мне малек указывает.

Я улыбнулась. Что ж, пусть будет так.

Потом Люба рассказала мне, что за прошедшее в разлуке время Ленька изменился не только внешне. Он стал разговорчивее и зануднее, интересуется учебой и советует соблюдение режима дня и полезную пищу.

— Ну что ж, придется терпеть, — я пожала плечами.

— Видимо, придется, — вздохнула Люба.

Я увидела серьги из эпоксидной смолы у нее в ушах, сумку в виде свернутого в кольцо крокодила на коленях и немного расслабилась.