Интервью с писателем Машей Трауб

Каждая новая книга Маши Трауб дарит читателям ощущение радости и счастья. Даже если автор пишет о неприятных сторонах семейной и личной жизни, о проблемах и заботах обычных людей, все равно после книги остается послевкусие «все наладится» и «не такое переживали». «Сноб» поговорил с Машей Трауб о новой книге, воспитании детей и том, как написать сказку, где танцуют макароны и котлеты.

Только что вышел ваш новый роман «Неслучайные люди». Первый вопрос — про обложку. У вас много книг вышли в едином серийном оформлении, в авторской серии «Проза Маши Трауб», а «Неслучайные люди» выходят с другой обложкой. Это значит, что серии больше нет?

Серия осталась, только теперь выходит в новом оформлении. Стиль обложки меняется не впервые, это обычный процесс. Время от времени нужно освежать визуальный образ книг одного и того же автора. Издательство решило, что новое оформление, стилистически не похожее на прежнее, понравится моим поклонникам и привлечет новых читателей. Мне оно тоже, кстати, нравится. 

Действие повести «По судьбе», с которого начинается книга, происходит в редакции газеты. И типы, персонажи, особенности редакционной жизни очень узнаваемы. Это какие-то реальные люди, с которыми вы пересекались в вашей журналистской жизни?

Я всегда в своих рассказах и повестях отталкиваюсь не только от обстоятельств того или иного времени, но и от деталей быта, интерьеров, в которых потом поселяю персонажей. Бытописательство остается моим любимым повествовательным приемом. Как и положено, все совпадения с реальными людьми случайны, а встречи персонажей не случайны, отсюда и название книги. Абсолютно реальны интерьеры редакции, коридоры, двери, замки на них, окна, в которые вылетает злосчастный стул, вокруг этого стула отчасти строится сюжет... Наверное, от этих «прототипов» уже давно ничего не осталось в реальности, как и во многих таких «намоленных» местах, хранящих дух времени. Боюсь, они хранятся теперь только в моих воспоминаниях. Или в памяти тех, кто вдруг узнает какие-то обстоятельства или антураж. Но это не роман-ключ, тут нет буквальных прототипов. Если кто-то узнает секретаршу редакции ежедневной газеты образца тридцатилетней давности или редактора отдела спорта — так это все просто «типические герои в типических обстоятельствах».

Вы издаете по две, иногда три книги в год. Плюс пишете рассказы для сборников и колонки в журналы. Как все успеваете?

К сожалению, я давно не пишу колонки. После закрытия моего любимого журнала «Огонек» я перестала быть колумнистом. Да и сфера медиа изменилась до неузнаваемости. Мой график именно три романа в год. Как успевать? Никаких секретов — работать каждый день, без выходных, отпусков и торжественного ожидания прибытия музы. Я работаю каждый вечер, хотя бы по два-три часа. Мне проще работать с жестким графиком. Если бы его не было, я бы только и делала, что читала книги и смотрела сериалы. Хотя часто корю себя за лень. Я быстро пишу, но долго заставляю себя сесть за стол. Знать, что твою рукопись ждут, для меня очень важно. Востребованность для писателя — это его настоящая муза. И такая муза дисциплинирует, позволяет избегать того, что выспренне называется «творческим кризисом».

Как появляются замыслы новых книг? У вас есть заветный писательский блокнот, в который вы записываете истории?

Есть блокнот, в который я записываю имена персонажей, чтобы Мария Ивановна не превратилась в Марию Петровну, чем часто грешу. Истории не записываю, скорее, интересные слова, фразы, те же детали быта. Повесть или рассказ я могу написать, оттолкнувшись от одной фразы.  

Вам часто приходится заимствовать истории из семейной жизни для книг, находить сюжеты в жизни вашей семьи?

Да, за реальностью — не только в прямом смысле семейной жизнью — иногда остается только записывать. Все книги, написанные про детей, с их фразами, спонтанным юмором, забавными ситуациями, списаны с реальных прототипов. Как правило, с детей подруг, которым иногда объясняю правила русского языка или проверяю «домашку». Даже имена не меняю после того, как шестилетняя Полина обиделась, что я назвала ее в книге Леной, а не настоящим именем. Ей нравится, что она — литературная героиня. Но я всегда с ними, то есть с детьми, согласовываю текст, читаю им кусочки про них и прошу разрешения. По-журналистски говоря, «визирую». Дети, кстати, мои самые страстные поклонники. Они приносят в школу мои книги и требуют пятерку по литературе, раз уж они попали в настоящую «литературу». Очень гордятся знакомством. А уж если я написала за них сочинение или стишок на конкурс… Впрочем, за сочинения не всегда ставят пятерку, а стишки не обязательно выигрывают в конкурсе. Мои же близкие давно знают, что это за зверь такой — «лирический герой», и никак с собой не связывают.

А ваши дети читают ваши книги?

Кстати, как раз сын и дочь мои книги не читают. Для них я прежде всего мама. Хотя детские книги, «Съедобные сказки», «Про улитку и черепаху» и мой недавний сериал про музейного кота Тихона (первая часть — «Кот Тихон, или Похищение голландца». — Прим. ред.), вышедший в АСТ-«Вилли Винки», дочка читала. Вместе с сыном мы сделали книгу для издательства «Аванта» «Физика с Машей Трауб и Василием Колесниковым» — он, выпускник физфака МГУ, рассказывал мне о физических явлениях, а я записывала, если, наконец, что-то понимала, а с дочкой мы подготовили красочное «Домоводство с Машей Трауб» для того же издательства. Так что тремя взрослыми книгами в год дело не ограничивается.

Насколько окружающая жизнь способна вдохновлять?

Это зависит от того, как на нее смотреть. У меня репортерский взгляд на мир, так что я подмечаю детали, сценки, ситуации. Или, как сказала когда-то чуть иронично мой редактор, муза приводит мне персонажей за руку.

Не у всех ваших книг есть счастливый финал, но совершенно точно вашу прозу называют «терапевтической»: жизнь и отношения между людьми могут быть какими угодно сложными, но добро в результате побеждает. Вам никогда не хотелось «сходить» в другой жанр, написать, например, детектив или фэнтези, или даже хоррор?

Наверное, моя проблема в том, что я не попадаю в жанр. У меня есть роман «Все, что произошло в отеле», который я писала как детектив и считала детективом. Кроме меня никто детектива там не увидел. Или роман «Посмотри на меня» я писала как классический любовный роман. Опять же надо мной потом все подтрунивали — где я там любовь увидела. С фэнтези у меня точно не сложится, не мое. А в вышедшем сборнике повесть «По судьбе» — как раз попытка мистического реализма. Или я думаю, что это мистический реализм, а жанр называется как-то иначе… Многие читатели, да и критики считают, что я работаю в жанре автофикшен, с чем я совершенно не согласна. Я выдумываю, сочиняю, но пишу про то, что досконально знаю. Не про быт же космонавтов мне писать. И вообще мне кажется, важен не жанр, а именно эффект. Если он терапевтический, я очень рада. Значит, я хорошо сделала свою работу.

Каждая ваша книга — фактически готовый сценарий телесериала. При этом у вас, кажется, только две книги экранизированы — «Дневник мамы первоклассника» и «Сдается дом со всеми неудобствами». Почему так? Неужели нет предложений от режиссеров?

Да, экранизаций только две. Только вторая картина снята по повести «Домик на юге». Название картины придумала режиссер Вера Сторожева. Интерес у продюсеров появляется, причем довольно часто, но столь же быстро пропадает: что-то не ко времени, что-то, как выясняется, не нужно зрителю. Сейчас меня попросили написать синопсисы на основе двух книг. Посмотрим, что получится.

Раньше все было иначе. «Дневник мамы первоклассника» прочитал Станислав Сергеевич Говорухин, он был инициатором экранизации и продюсером, фильм был снят на его студии. Я очень гордилась тем, что на его рабочем столе лежало несколько моих книг. То есть это всегда был личный, а значит, настоящий интерес. На сцене Детского музыкального театра имени Натальи Сац сейчас вернулась в репертуар опера по моей детской книжке «Съедобные сказки». В постановке опять же присутствовал личный интерес: тогда еще маленькая дочь режиссера Георгия Исаакяна очень любила мою книгу и попросила папу поставить оперу, где макароны и котлеты поют и танцуют. Так что это всегда получалось очень легко, без натуги и искусственного интереса. Я никогда специальным образом не пробивалась и не навязывалась, все получалось само собой. Успех рождается из неравнодушия, а не из попытки угадать спрос.

Никогда не спрашивал у писателей о редакторах, с которыми они работают. У вас один постоянный редактор или каждый раз новый?

Восемнадцать лет я проработала с Юлией Моисеевной Раутборт, которая меня когда-то открыла, выловив из самотека мою рукопись. Это было настоящее писательское счастье, когда редактор живет в твоей голове, понимает, как ты думаешь, как чувствуешь. Но жизнь, обстоятельства меняются — и теперь у меня, кажется, каждый раз будет «приглашенный» литредактор. Но я бесконечно благодарна всем людям, которые были со мной в самом начале и помогали мне все эти годы. И кстати, продолжают помогать. С моим любимым бренд-менеджером Анной Павлиевой мы знакомы, работаем и дружим уже пятнадцать лет. Я вообще очень верный человек, и для меня всегда больно, когда приходится подчиняться внешним обстоятельствам и терять профессиональную связь с близкими по духу людьми.  

Вы уже работаете над следующей книгой? Когда сдаете рукопись в издательство и о чем она будет?

В ноябре должен выйти роман «Тропа желаний». Опять же тот случай, когда я отталкивалась от фразы. В моем детстве так называли тропинку, которая вела огородами или между заборами от одного дома к другому. Тропинку, которую протоптали люди там, где им удобно ходить или срезать путь. Я в детстве верила, что такая тропа действительно исполняет желания. История о том, как в беде, тяжелой ситуации, когда надежды не осталось, на помощь приходят совершенно посторонние люди. Действие развивается в одном доме, дворе — та драматургия, которую я люблю. Единство места и действия, когда относительно замкнутое пространство насыщается все новыми и новыми героями — так, что уже им и повернуться негде.

Традиционный завершающий вопрос: посоветуйте, пожалуйста, читателям «Сноба» три книги современной российской прозы.

Я читаю много современной переводной литературы, прозу российскую — очень выборочно. Я бы сказала, что уровень перевода блестящих романистов Абрахама Вергезе и Дэниела Мейсона — это и есть современная российская проза. Зачтется за одну рекомендацию? А что касается собственно книг, написанных по-русски, — это «Подлинная жизнь Дениса Кораблева» Дениса Драгунского и «Женщины Лазаря» и «Хирург» Марины Степновой.

Беседовал Владислав Толстов