Идейные основы «светлого будущего»
Странно, что «дать нам идеологию» требуют в основном люди левых взглядов, ностальгирующие по СССР, с его (в их представлении) порядком, в котором хватало бардака во всех сферах. Под порядком же понимался государственный патернализм, гарантировавший «бедненькое, но чистенькое» (причём больше бедненькое, чем чистенькое) стабильное существование от рождения до смерти. Если ты не нарушал определённых негласных запретов (официальные запреты везде, и в СССР тоже, нарушают/нарушали только преступники), то мог рассчитывать на размеренную, более-менее благополучную жизнь от рождения до смерти.
Октябрёнок — пионер — комсомолец — работа — пенсия — смерть. Каждый следующий день похож на предыдущий, максимум спокойствия, минимум стрессов, всё как у всех (у кого-то чуть лучше, у кого-то чуть хуже). Элита живёт в другой стране, уже при коммунизме, но всё равно хуже, чем на Западе, откуда и ввозит предметы статусного потребления. Поэтому выезд за границу тщательно контролируется, а возможность регулярных поездок (по работе, за государственный счёт, а не в единственную в жизни турпоездку в соцстраны) котируется выше орденов и премий.
В общем, обычный мещанский быт, нещадно критикуемый официально, но фактически являющийся жизненным идеалом для советского человека. Просто его уверили, что мещанство — это гитара с бантом, канарейка в клетке и слоники на комоде, а календарь «Олимпиада-80», потрет Хемингуэя или Че Гевары на стене и Высоцкий со Жванецким в магнитофоне — свидетельство патриотичности пополам со скептической прогрессивностью, стремящейся к идейной конвергенции с Западом, ради всё того же всеобщего мещанского счастья. Тогдашняя советская «прогрессивная» молодёжь ещё не отказывалась от коммунизма. Она только считала, что в материальном плане Запад нас обогнал и подошёл к обществу всеобщего благоденствия ближе. Осталось только соединить нашу несомненную духовность (они ещё не были православными, но уже считали себя высокодуховными) с западным материальным благополучием, и вот оно — счастье.
Идейно горбачёвская перестройка была оформлена шестидесятниками, которые и стали её главными «прорабами», а многие и выгодоприобретателями. Но в 60-е годы они были ещё наивными мечтателями.
Так вот, хоть это и покажется многим странным и даже ересью, но идеология — изобретение чисто капиталистическое. Феодализму не нужна идеология, его власть от Бога, к тому же базируется на извечных традициях, сформированных обществом в процессе выживания в суровую эпоху европейских тёмных веков. На Востоке то же: халиф правоверных — наместник Аллаха, китайский император — обладатель небесного мандата. Ни в какой идеологии нет необходимости. Все философские и религиозные школы по умолчанию признают неизменность существующей системы. При этом, даже если политическая система претерпевает существенные изменения (завоевание, гражданская война или какая-то иная национальная катастрофа), философы и религия обеспечивают плавный переход, абсолютную преемственность политической власти, нивелирующую формальные субъективные изменения (смену династии, господствующей прослойки или даже государствообразующего этноса).
Феодализм в принципе трансэтничен и трансграничен. Он выстраивает личные связи, личную зависимость, которая рождается из естественных потребностей общества и не требует идеологического обоснования. Феодальное деление на молящихся, воюющих и работающих принимается обществом по умолчанию, а поскольку оно считает все три функции равно необходимыми, то и идеологически обосновывать данное деление не имеет смысла.
Но и коммунизм также не нуждается в идеологии. «Научные» коммунисты выдвигали в качестве необходимого условия создания коммунистического общества достижение столь высокого уровня личной сознательности, обеспеченной высочайшей образованностью и творческим характером труда, что государство в принципе не понадобится и за ненадобностью отомрёт. То есть исчезнет необходимость идеологически обосновывать право именно данной системы на власть. Общество переходит к саморегуляции на основе повышенной сознательности, а осознание каждым членом общества необходимости наиболее эффективного взаимодействия всей популяции исключает потребность в дополнительном обосновании. Нам же не нужна идеология, чтобы доказать необходимость дышать или питаться.
Идеология нужна только капитализму. Маркс верно уловил его главную суть — стремление к максимизации прибыли. Сильное государство может заставить капиталиста служить обществу, но внутренне он обязательно будет стремиться преодолеть ограничения сильного государства, так как внутренняя суть капитализма — максимизация прибыли. Не защита отечества, не создание комфортной жизни, не мещанский идеал беспроблемного существования под государственным патронатом и даже не война (как утверждают левые), а именно максимизация прибыли. Она может достигаться любым из этих путей и тысячей других. Капитал быстро мигрирует туда, где прибыль будет выше: выше на войне — в войну, выше в условиях мира — в мир. Ради прибыли капитал может разрушать и созидать, убивать и лечить, кормить и морить голодом. Кто не признаёт этот закон, рано или поздно проигрывает капиталистическую конкуренцию и отправляется на свалку истории.
Капитализм разрушает традиционный образ жизни. Ему нужны мобильные, не особенно привязанные к месту, готовые маневрировать в интересах капитала сотрудники. Первыми превращаются в пролетариат крестьяне, как самый массовый класс предыдущего традиционного общества, за счёт которого только и можно создать необходимый первоначальный капитал и без разрушения традиционного образа жизни которых капитализм не может получить необходимое количество дешёвых рабочих рук.
Но затем пролетаризируется и детрадиционализируется всё общество. С одной стороны, все становятся хоть мелкими, но собственниками (каждый может купить себе акцию, участок земли, недвижимость). С другой — даже крупные собственники не контролируют свою собственность полностью, будучи вынуждены полагаться на работу наёмных менеджеров (такого же пролетариата, только элитного, но лишь пока работает). Простое наличие собственности не гарантирует богатства и стабильности — собственность должна работать. Если собственность не работает, не приумножает капитал, её владелец довольно быстро разоряется, и она становится для него обременением.
Капитализм меняет функцию денег. Из средства тезаврации деньги становятся капиталом, принимают форму кредита. Если вы не хотите, чтобы ваши накопления обесценились, деньги тоже должны работать. «Кто не работает, тот не ест» — не коммунистический, а капиталистический лозунг. Капитализм заставляет работать всех и всё — не только людей, но и неодушевлённые материальные ценности. Всё должно приносить доход, всё должно максимизировать прибыль.
Капитализм — это неестественное состояние для человеческого общества, стремящегося к мещанскому покою. Кстати, само понятие мещанства как негативного состояния индивидуума и общества внедрил в общественное сознание именно капитализм. Мещанское стремление к стабильности противно именно капитализму, но совершено не противоречит ни феодальным идеалам, ни идеалам советского развитого социализма, где даже на «стройки коммунизма» ездили «за длинным рублём», чтобы потом «пожить как люди». И до сих пор, вся ностальгия по СССР базируется на утраченном чувстве стабильности.
Капитализм как велосипед — устойчив только пока движется. Поэтому он не может отказаться от стремления к максимизации прибыли — это для него смерть.
Маркс точно уловил этот момент и, механически экстраполировав знакомую ему ситуацию середины XIX века в будущее, пришёл к выводу, что неограниченная конкуренция приведёт к относительно быстрой монополизации экономического и политического рынка. В условиях тотальной монополии сросшаяся с государством сверхкорпорация утратит стимул к максимизации прибыли: нет конкурентов — нет смысла в движении.
Но именно стремление к максимизации прибыли определяет капитализм, является его родовой чертой. Значит, сделал логичный вывод Маркс, с созданием сверхмонополии капитализм умрёт.
А что же человечество?
На глазах Маркса стремившийся к максимизации прибыли капитализм внедрял всеобщее среднее образование. Для производства более сложных и дорогих товаров нужны были грамотные рабочие в товарных количествах. Маркс экстраполировал и этот момент в будущее. Образованность, решил он, будет расти, капитализм сам заинтересован во всё более образованных кадрах.
В XIX и даже в первой половине ХХ века «властители дум», передовые умы, были уверены, что с образованностью растёт и сознательность. На самом деле это не так: образование и интеллект — совершенно разные вещи. Они друг другу не мешают, но вполне могут существовать друг без друга. Что же касается сознательности, то её наличие не гарантировано даже наличием в одном флаконе высокой образованности и высочайшего интеллекта. Если рассматривать сознательность как прагматическое соблюдение идеальных норм общежития, то наиболее эффективно её обеспечивает религия. Но она делает ставку не столько на обучение и понимание, сколько на традицию и копирование.
В общем, Маркс решил, что образованное общество, живущее в условиях посткапитализма, окажется достаточно сознательным, чтобы перейти к коммунизму. Он не описал его досконально, но, судя по тому, как об этом писал он сам и его последователи, имелось в виду, что никто не хочет отказываться от обеспеченного капитализмом промышленного рывка, выведшего общество на новую ступеньку благополучия. Поскольку же, как считал Маркс, капитализм умрёт ввиду отсутствия дальнейшей необходимости в максимизации прибыли, а владельцы сверхмонополии, контролирующие все сферы государственной и общественной жизни, а также экономику и финансы, не захотят расставаться со своими преимуществами, то сознательные массы, понимающие, что обеспечить дальнейшее развитие можно, лишь искусственно поддерживая движение (без максимизации прибыли, а для удовлетворения растущих потребностей индивидуума и общества — коммунистический мещанский рай), вынуждены будут совершить революцию, отобрав власть у представителей исчерпавшей себя системы.
Это, собственно, и будет коммунизм. Государство отомрёт, поскольку политическая власть к тому времени уже будет монополизирована во всемирном масштабе, значит, исчезнет функция внешней защиты. Высокосознательное общество будет в достаточной степени саморегулируемым, чтобы не нуждаться и во внутренней функции государства. Таким образом, необходимость в аппарате принуждения исчезнет.
Деньги отомрут, так как будет нивелирована их функция капитала, постоянно работающего для получения прибыли, а высокосознательному обществу, в котором к тому же удовлетворяются любые потребности его членов, деньги не нужны также как средство накопления и поощрения.
По сути, учение Маркса — наукообразная утопия (учитывающая лишь автору теории известные факторы и не считающаяся с возможностью коренного изменения ситуации), описывающая посткапитализм (один из его вариантов, в котором скрещивается уж мещанского счастья в стабильности с ежом динамического промышленного развития).
Теория могла бы сыграть, даже несмотря на то, что капитализм нашёл средство против сверхмонополии и тем самым продлил существование системы, заодно изменив её. Для реализации теории Маркса надо было только одно — достижение идеала сверхсознательного человека. Однако история развития человечества последних двух столетий показывает, что как минимум на данном витке истории такой идеал недостижим, а будет ли у человечества более или менее продолжительное будущее, чтобы продолжить эксперимент, неизвестно.
По сути, реальные идеологии появились вначале в оправдание капитализма и обоснование его права на господство и базировались они на протестантской этике, декларирующей, что Бог отмечает богатством избранных. Фактически, если добавить к ней политический либерализм (равенство прав), это была одна капиталистическая идеология, обосновывавшая право капитализма на политическое господство, ибо у него не было божественного права (первоначальный капитализм вообще атеистичен, даже протестантизм больше идеология, чем религия), не было права традиции, право завоевания он также отменил как феодальный пережиток, осталось только цивилизаторское право, которое и обосновывала его идеология.
Учение Маркса в полном смысле нельзя назвать идеологией. Это опыт добротной научной спекуляции (это специальный термин, а не ругательство), которая ценна отдельными прозрениями (почему Маркс и сейчас востребован), но чьё видение посткапитализма не подтвердилось.
Собственно же антикапиталистические идеологии возникли в начале ХХ века. Это вульгарные марксизмы (в виде ленинизма, троцкизма, маоизма и прочие более мелких измов), это вульгарные национализмы (в виде фашизма и нацизма). Всё это добро получило дальнейшее развитие уже во второй половине ХХ века, когда американские неотроцкисты попытались скрестить вульгарный неолиберализм с неомаркистскими и экологическими учениями и, опершись на государственный тоталитаризм, сделать эту сборную солянку, представлявшуюся им универсальной идеологией, обязательной для всего мира.
Как видим, идеологии рождаются и существуют только в рамках капиталистической системы. Их задача — её оправдание или отрицание, но если капитализма нет, то и идеология не нужна, она отмирает. Таким образом, именно смерть идеологии будет означать смерть капитализма, именно наблюдаемый нами кризис идеологии означает, что капитализм вступил в фазу системного кризиса, из которой либо не выйдет вовсе, либо выйдет совершенно неузнаваемым.
Если хотите, новое общество, к которому мы безусловно движемся, можно считать коммунизмом. От Маркса там, правда, будет совсем мало, а от Ленина и вовсе ничего, но отмирание государства в знакомом нам виде и возвращение обществу большинства функций саморегуляции вполне возможно, как возможно и даже реально очередное изменение до неузнаваемости функций денег и даже их постепенное отмирание в известных нам формах.
В остальном вряд ли бы это общество будущего понравилось Марксу или нам с вами, но и феодальные крестьяне совсем не желали жить при капитализме (феодальная традиционалистская Вандея упорно боролась против революции с оружием в руках и была покорена только при помощи перманентного геноцида). А уже следующее поколение считало капитализм светлым будущим всего человечества, и только для того, чтобы уже их дети перешли к отрицанию капитализма.
В принципе же, человечество идёт не за тем, кто обещает великие свершения — на великие стройки люди любят посылать других, а за тем, кто без шума и пыли обеспечивает большинству презираемое идеологами мещанское счастье.
Странно, что «дать нам идеологию» требуют в основном люди левых взглядов, ностальгирующие по СССР, с его (в их представлении) порядком, в котором хватало бардака во всех сферах. Под порядком же понимался государственный патернализм, гарантировавший «бедненькое, но чистенькое» (причём больше бедненькое, чем чистенькое) стабильное существование от рождения до смерти. Если ты не нарушал определённых негласных запретов (официальные запреты везде, и в СССР тоже, нарушают/нарушали только преступники), то мог рассчитывать на размеренную, более-менее благополучную жизнь от рождения до смерти.
Октябрёнок — пионер — комсомолец — работа — пенсия — смерть. Каждый следующий день похож на предыдущий, максимум спокойствия, минимум стрессов, всё как у всех (у кого-то чуть лучше, у кого-то чуть хуже). Элита живёт в другой стране, уже при коммунизме, но всё равно хуже, чем на Западе, откуда и ввозит предметы статусного потребления. Поэтому выезд за границу тщательно контролируется, а возможность регулярных поездок (по работе, за государственный счёт, а не в единственную в жизни турпоездку в соцстраны) котируется выше орденов и премий.
В общем, обычный мещанский быт, нещадно критикуемый официально, но фактически являющийся жизненным идеалом для советского человека. Просто его уверили, что мещанство — это гитара с бантом, канарейка в клетке и слоники на комоде, а календарь «Олимпиада-80», потрет Хемингуэя или Че Гевары на стене и Высоцкий со Жванецким в магнитофоне — свидетельство патриотичности пополам со скептической прогрессивностью, стремящейся к идейной конвергенции с Западом, ради всё того же всеобщего мещанского счастья. Тогдашняя советская «прогрессивная» молодёжь ещё не отказывалась от коммунизма. Она только считала, что в материальном плане Запад нас обогнал и подошёл к обществу всеобщего благоденствия ближе. Осталось только соединить нашу несомненную духовность (они ещё не были православными, но уже считали себя высокодуховными) с западным материальным благополучием, и вот оно — счастье.
Так вот, хоть это и покажется многим странным и даже ересью, но идеология — изобретение чисто капиталистическое. Феодализму не нужна идеология, его власть от Бога, к тому же базируется на извечных традициях, сформированных обществом в процессе выживания в суровую эпоху европейских тёмных веков. На Востоке то же: халиф правоверных — наместник Аллаха, китайский император — обладатель небесного мандата. Ни в какой идеологии нет необходимости. Все философские и религиозные школы по умолчанию признают неизменность существующей системы. При этом, даже если политическая система претерпевает существенные изменения (завоевание, гражданская война или какая-то иная национальная катастрофа), философы и религия обеспечивают плавный переход, абсолютную преемственность политической власти, нивелирующую формальные субъективные изменения (смену династии, господствующей прослойки или даже государствообразующего этноса).
Феодализм в принципе трансэтничен и трансграничен. Он выстраивает личные связи, личную зависимость, которая рождается из естественных потребностей общества и не требует идеологического обоснования. Феодальное деление на молящихся, воюющих и работающих принимается обществом по умолчанию, а поскольку оно считает все три функции равно необходимыми, то и идеологически обосновывать данное деление не имеет смысла.
Но и коммунизм также не нуждается в идеологии. «Научные» коммунисты выдвигали в качестве необходимого условия создания коммунистического общества достижение столь высокого уровня личной сознательности, обеспеченной высочайшей образованностью и творческим характером труда, что государство в принципе не понадобится и за ненадобностью отомрёт. То есть исчезнет необходимость идеологически обосновывать право именно данной системы на власть. Общество переходит к саморегуляции на основе повышенной сознательности, а осознание каждым членом общества необходимости наиболее эффективного взаимодействия всей популяции исключает потребность в дополнительном обосновании. Нам же не нужна идеология, чтобы доказать необходимость дышать или питаться.
Идеология нужна только капитализму. Маркс верно уловил его главную суть — стремление к максимизации прибыли. Сильное государство может заставить капиталиста служить обществу, но внутренне он обязательно будет стремиться преодолеть ограничения сильного государства, так как внутренняя суть капитализма — максимизация прибыли. Не защита отечества, не создание комфортной жизни, не мещанский идеал беспроблемного существования под государственным патронатом и даже не война (как утверждают левые), а именно максимизация прибыли. Она может достигаться любым из этих путей и тысячей других. Капитал быстро мигрирует туда, где прибыль будет выше: выше на войне — в войну, выше в условиях мира — в мир. Ради прибыли капитал может разрушать и созидать, убивать и лечить, кормить и морить голодом. Кто не признаёт этот закон, рано или поздно проигрывает капиталистическую конкуренцию и отправляется на свалку истории.
Капитализм разрушает традиционный образ жизни. Ему нужны мобильные, не особенно привязанные к месту, готовые маневрировать в интересах капитала сотрудники. Первыми превращаются в пролетариат крестьяне, как самый массовый класс предыдущего традиционного общества, за счёт которого только и можно создать необходимый первоначальный капитал и без разрушения традиционного образа жизни которых капитализм не может получить необходимое количество дешёвых рабочих рук.
Но затем пролетаризируется и детрадиционализируется всё общество. С одной стороны, все становятся хоть мелкими, но собственниками (каждый может купить себе акцию, участок земли, недвижимость). С другой — даже крупные собственники не контролируют свою собственность полностью, будучи вынуждены полагаться на работу наёмных менеджеров (такого же пролетариата, только элитного, но лишь пока работает). Простое наличие собственности не гарантирует богатства и стабильности — собственность должна работать. Если собственность не работает, не приумножает капитал, её владелец довольно быстро разоряется, и она становится для него обременением.
Капитализм меняет функцию денег. Из средства тезаврации деньги становятся капиталом, принимают форму кредита. Если вы не хотите, чтобы ваши накопления обесценились, деньги тоже должны работать. «Кто не работает, тот не ест» — не коммунистический, а капиталистический лозунг. Капитализм заставляет работать всех и всё — не только людей, но и неодушевлённые материальные ценности. Всё должно приносить доход, всё должно максимизировать прибыль.
Капитализм — это неестественное состояние для человеческого общества, стремящегося к мещанскому покою. Кстати, само понятие мещанства как негативного состояния индивидуума и общества внедрил в общественное сознание именно капитализм. Мещанское стремление к стабильности противно именно капитализму, но совершено не противоречит ни феодальным идеалам, ни идеалам советского развитого социализма, где даже на «стройки коммунизма» ездили «за длинным рублём», чтобы потом «пожить как люди». И до сих пор, вся ностальгия по СССР базируется на утраченном чувстве стабильности.
Капитализм как велосипед — устойчив только пока движется. Поэтому он не может отказаться от стремления к максимизации прибыли — это для него смерть.
Маркс точно уловил этот момент и, механически экстраполировав знакомую ему ситуацию середины XIX века в будущее, пришёл к выводу, что неограниченная конкуренция приведёт к относительно быстрой монополизации экономического и политического рынка. В условиях тотальной монополии сросшаяся с государством сверхкорпорация утратит стимул к максимизации прибыли: нет конкурентов — нет смысла в движении.
Но именно стремление к максимизации прибыли определяет капитализм, является его родовой чертой. Значит, сделал логичный вывод Маркс, с созданием сверхмонополии капитализм умрёт.
А что же человечество?
На глазах Маркса стремившийся к максимизации прибыли капитализм внедрял всеобщее среднее образование. Для производства более сложных и дорогих товаров нужны были грамотные рабочие в товарных количествах. Маркс экстраполировал и этот момент в будущее. Образованность, решил он, будет расти, капитализм сам заинтересован во всё более образованных кадрах.
В XIX и даже в первой половине ХХ века «властители дум», передовые умы, были уверены, что с образованностью растёт и сознательность. На самом деле это не так: образование и интеллект — совершенно разные вещи. Они друг другу не мешают, но вполне могут существовать друг без друга. Что же касается сознательности, то её наличие не гарантировано даже наличием в одном флаконе высокой образованности и высочайшего интеллекта. Если рассматривать сознательность как прагматическое соблюдение идеальных норм общежития, то наиболее эффективно её обеспечивает религия. Но она делает ставку не столько на обучение и понимание, сколько на традицию и копирование.
В общем, Маркс решил, что образованное общество, живущее в условиях посткапитализма, окажется достаточно сознательным, чтобы перейти к коммунизму. Он не описал его досконально, но, судя по тому, как об этом писал он сам и его последователи, имелось в виду, что никто не хочет отказываться от обеспеченного капитализмом промышленного рывка, выведшего общество на новую ступеньку благополучия. Поскольку же, как считал Маркс, капитализм умрёт ввиду отсутствия дальнейшей необходимости в максимизации прибыли, а владельцы сверхмонополии, контролирующие все сферы государственной и общественной жизни, а также экономику и финансы, не захотят расставаться со своими преимуществами, то сознательные массы, понимающие, что обеспечить дальнейшее развитие можно, лишь искусственно поддерживая движение (без максимизации прибыли, а для удовлетворения растущих потребностей индивидуума и общества — коммунистический мещанский рай), вынуждены будут совершить революцию, отобрав власть у представителей исчерпавшей себя системы.
Это, собственно, и будет коммунизм. Государство отомрёт, поскольку политическая власть к тому времени уже будет монополизирована во всемирном масштабе, значит, исчезнет функция внешней защиты. Высокосознательное общество будет в достаточной степени саморегулируемым, чтобы не нуждаться и во внутренней функции государства. Таким образом, необходимость в аппарате принуждения исчезнет.
Деньги отомрут, так как будет нивелирована их функция капитала, постоянно работающего для получения прибыли, а высокосознательному обществу, в котором к тому же удовлетворяются любые потребности его членов, деньги не нужны также как средство накопления и поощрения.
По сути, учение Маркса — наукообразная утопия (учитывающая лишь автору теории известные факторы и не считающаяся с возможностью коренного изменения ситуации), описывающая посткапитализм (один из его вариантов, в котором скрещивается уж мещанского счастья в стабильности с ежом динамического промышленного развития).
Теория могла бы сыграть, даже несмотря на то, что капитализм нашёл средство против сверхмонополии и тем самым продлил существование системы, заодно изменив её. Для реализации теории Маркса надо было только одно — достижение идеала сверхсознательного человека. Однако история развития человечества последних двух столетий показывает, что как минимум на данном витке истории такой идеал недостижим, а будет ли у человечества более или менее продолжительное будущее, чтобы продолжить эксперимент, неизвестно.
По сути, реальные идеологии появились вначале в оправдание капитализма и обоснование его права на господство и базировались они на протестантской этике, декларирующей, что Бог отмечает богатством избранных. Фактически, если добавить к ней политический либерализм (равенство прав), это была одна капиталистическая идеология, обосновывавшая право капитализма на политическое господство, ибо у него не было божественного права (первоначальный капитализм вообще атеистичен, даже протестантизм больше идеология, чем религия), не было права традиции, право завоевания он также отменил как феодальный пережиток, осталось только цивилизаторское право, которое и обосновывала его идеология.
Учение Маркса в полном смысле нельзя назвать идеологией. Это опыт добротной научной спекуляции (это специальный термин, а не ругательство), которая ценна отдельными прозрениями (почему Маркс и сейчас востребован), но чьё видение посткапитализма не подтвердилось.
Собственно же антикапиталистические идеологии возникли в начале ХХ века. Это вульгарные марксизмы (в виде ленинизма, троцкизма, маоизма и прочие более мелких измов), это вульгарные национализмы (в виде фашизма и нацизма). Всё это добро получило дальнейшее развитие уже во второй половине ХХ века, когда американские неотроцкисты попытались скрестить вульгарный неолиберализм с неомаркистскими и экологическими учениями и, опершись на государственный тоталитаризм, сделать эту сборную солянку, представлявшуюся им универсальной идеологией, обязательной для всего мира.
Как видим, идеологии рождаются и существуют только в рамках капиталистической системы. Их задача — её оправдание или отрицание, но если капитализма нет, то и идеология не нужна, она отмирает. Таким образом, именно смерть идеологии будет означать смерть капитализма, именно наблюдаемый нами кризис идеологии означает, что капитализм вступил в фазу системного кризиса, из которой либо не выйдет вовсе, либо выйдет совершенно неузнаваемым.
Если хотите, новое общество, к которому мы безусловно движемся, можно считать коммунизмом. От Маркса там, правда, будет совсем мало, а от Ленина и вовсе ничего, но отмирание государства в знакомом нам виде и возвращение обществу большинства функций саморегуляции вполне возможно, как возможно и даже реально очередное изменение до неузнаваемости функций денег и даже их постепенное отмирание в известных нам формах.
В остальном вряд ли бы это общество будущего понравилось Марксу или нам с вами, но и феодальные крестьяне совсем не желали жить при капитализме (феодальная традиционалистская Вандея упорно боролась против революции с оружием в руках и была покорена только при помощи перманентного геноцида). А уже следующее поколение считало капитализм светлым будущим всего человечества, и только для того, чтобы уже их дети перешли к отрицанию капитализма.
В принципе же, человечество идёт не за тем, кто обещает великие свершения — на великие стройки люди любят посылать других, а за тем, кто без шума и пыли обеспечивает большинству презираемое идеологами мещанское счастье.