Интервью с российским фольклористом Александрой Барковой

Александра Баркова уже много лет популярно объясняет, что такое мифология, как мифологические сюжеты проникают в нашу жизнь и где искать людей, которые создают новые мифы. Об этом и многом другом фольклорист рассказала «Снобу».

Вы исследовательница фольклора, буддолог, специалист по мифологии, участница движения толкинистов, лектор и экскурсовод. Когда вы успеваете писать книги?

Вы назвали примерно половину. Еще я денди, дизайнер костюмов, которые шью без швейной машинки, дизайнер интерьера, коллекционер кимоно, танцовщица-импровизатор и топовый геймер на парочке игр. А еще у меня ишемия мозга второй степени, и этим объясняется всё. Я «необычный человек» не в смысле превосходства, а в банальном биологическом: сосуды моей шеи не работают так, как у нормальных людей. И диагноз мне поставили только в 49 лет — всю предыдущую жизнь я справлялась без таблеток. Сейчас у меня изумительный личный врач, но даже с ней мой организм может очень и очень немногое. 

Остается одно — можете называть это волшебством и магией, а я это называю «управляемый гормональный всплеск»: мощный целенаправленный эмоциональный допинг, который придает сил для работы. Пусть биологи объясняют, что конкретно в организме от этого происходит. Я не биолог — во всяком случае пока. В своей книге «Зельеварение на Руси» я объясняю эти механизмы; никакого ноу-хау здесь нет, народ так делал веками. Поэтому мне так важно геймерство — это постоянная подпитка успехом, который, как топливо, идет весь в работу. Поэтому мне так важно постоянно работать с искусством — когда-то это было коллекционирование, сейчас я шью наряды, заказываю под них комплекты украшений. Это работа на других эмоциях. 

Поэтому мне так необходимы танцы. И лекции, особенно в Ботаническом саду МГУ — там потрясающий воздух и нереальная красота. 

Поговорим о вашей новой книге «Введение в мифологию». Почему только «Введение»? Разве вы не знаете о мифологии всё, что только возможно?

Я, разумеется, знаю далеко не всё, но книга так названа по другой причине. Это издание лекций, которые я четверть века читала на первом курсе Института УНИК. То есть это minimum minimorum (самое меньшее. — Прим. ред.) по предмету. 

Если человек ничего не знает по мифологии, он прочтет и будет разбираться. Если он уже что-то знает — он приведет знания в систему, потому что там сначала идет теория, а в финале эта теория применяется на практике, показана мифологическая основа реалистических произведений типа «Евгения Онегина» и «Белого солнца пустыни». А между ними — Египет, Греция, Рим, скандинавы, славяне и Индия.

Вы занимаетесь не только мифологией, но и историей русской литературы. Кто из русских писателей, на ваш взгляд, мог бы прочесть лекцию о мифологии, на которую вам хотелось бы сходить?

Булгаков, разумеется! Как вы помните, Берлиоз прочел такую лекцию поэту Бездомному, и мне понадобилось много лет, чтобы понять, что упомянутый там Вицлипуцли — это ацтекский бог Уицилопочтли. Самое смешное, что именно эту лекцию я когда-то читала два раза в неделю, а сейчас — три-четыре раза в сезон: в Ботаническом саду, рассказывая про сосну и миндаль, потому что они связаны с малоазийским культом умирающего и воскресающего бога.

Существует представление, что все мифологические сюжеты уже придуманы давным-давно, и никаких новых мифов появиться не может. Это так?

Мифы придумывают только неоязычники, которые сочиняют очередной том «русских Вед». Миф возникает не из разума, а из стресса, из переживаний, поэтому, если хотите собирать живые мифы, то идите к людям зоны риска — начиная с космонавтов и заканчивая студентами в сессию.

Мифологические сюжеты — да, они были сформированы еще до появления земледелия, об этом писал наш великий ученый Владимир Яковлевич Пропп. Но сюжет — это скелет; мой скелет и ваш скелет очень похожи, особенно если сравнивать нас с рыбой, но это ж не отменяет всех различий между нами. 

Научная работа, чтение лекций мешают или помогают творчеству? Где вы себя чувствуете более свободной — на лекторской кафедре или за письменным столом?

Божечки, лекции, лекции и еще раз лекции! Я педагог, дайте мне студентов! Верните меня в университетскую аудиторию! Я жить без этого не могу, причем буквально. А книги, давайте скажем прямо, с ишемией мозга писать невозможно. Но приходится. 

Чуковский в дневнике жаловался на «тошноту и рвоту от мозгового перенапряжения», но у него тогда был исключительный объем работы. А у меня это каждый рабочий день. Свобода, говорите? Согласно советскому определению, свобода — это осознанная необходимость. Ну вот это она и есть.

Как специалист по мифологии, подскажите: как поймать ведьму? 

А зачем вам ее ловить? Скажите мне, для чего вам нужна ведьма, и я вам отвечу, что вам нужно для получения этого результата. У меня в «Зельеварении на Руси» описана масса способов, как распознать ведьму, но вряд ли они вам понадобятся. Хотя если у вас есть корова и у нее пропало молоко, то в том немногом молоке, что вам удалось выдоить, надо кипятить осиновые щепки. Если в дом в это время зайдет человек, то он — ведьма или колдун. 

Обычно я прошу порекомендовать две-три книги современных российских писателей, но вам задам другой вопрос: какие ваши книги вы сами рекомендуете прочесть?

Я бы назвала «Введение в мифологию», потому что это основа основ и культуры, и литературы. Потом — «Русскую литературу от олдового Нестора до нестарых Олди» — вышла, к сожалению, только первая часть из трех, до Карамзина включительно. Самый сок, конечно, во второй, а самая лучшая из них — третья, про ХХ век. Впрочем, в аудиолекциях есть все три. Этот курс объясняет, почему в нашей культуре такие проблемы (некоторые из них растут из Х века, а другие — из XVII века) и как она выживает, несмотря ни на что. Очень наполняет оптимизмом, когда понимаешь, что те же проблемы мы уже проходили, и не раз.

А еще я бы назвала свой роман «Некоронованный» (он подписан моим творческим псевдонимом — Альвдис Н. Рутиэн). Он написан по Толкиену, по приложениям к «Властелину колец», описывает события за тысячу лет до Войны Кольца. Но прочесть я бы его советовала не столько из любви к миру Толкиена, сколько потому, что он написан в шоке от мировых событий и во многом как сознательная ориентация на советскую военную прозу, в частности на Виктора Некрасова и Константина Симонова. А еще в то время — в середине 2010-х — у меня умирал отец. В целом получился роман о том, как выжить, когда мир вокруг тебя рушится — и морально, и буквально. 

Беседовал Владислав Толстов