Мне жаль нынешних первоклашек. Нет, все замечательно - нарядные, довольные, счастливые
А руки для письма не поставлены. Ручки держат как курицы. Очень много леворуких. Был бы я министром, точно чистописание обязал бы.
А многие , наверно, это уже и не помнят - какой колоссальный труд у нас был в 60-х, чтобы потом всю жизнь гордится каллиграфическим почерком.
Несколько месяцев первого класса мы и понятия не имели, что такое – писать чернилами. Только карандаши, тетради в косую частую, потом редкую линейку. Которые подписывали за нас учителя.
Разве забыть вытаращенные глаза, заливаемые потом усердия, кряхтение, высунутые языки – мы учимся!
Учимся карандашами выводить на серых тетрадных с вкраплениями древесины листах палочки. Кривые, разнонаклонные, разной длины. Злость от того, что не получается сразу.
Потом крючочки – ещё хуже. Снились они по ночам, ехидно царапая подсознательно мозг…
Дальше вообще кошмар – короткий крючок – длинный. Короткая палочка – длинная. Парами – длинный крючок – короткий. Вперемешку – пять крючков – пять палочек. Мы учимся писать.
Мы матереем, хотя задание домашнее написать по две строчки этих треклятых крючкопалочек повергает в тихий ужас.
Квадратики, кружочки, флажочки, треугольники в клетчатой тетради… Раскрашивание их цветными карандашами с ехидным Буратино либо Незнайкой на коробке…
Но вот карандашный период позади. Позади муки творчества с вырисовыванием «загогулин» - левосторониие, правосторонние, нолики, похожие на очень мятые куриные яйца. Сначала элементы выписывания букв, потом и сами буквы – корявые пока, норовящие завалиться в разные стороны.
И вот – гордость. Мы – основные, учёные – приносим в школу чернильницы якобы «непроливайки». В специальных холщовых мешочках с гранёным пузырьком упоительно пахнущих фиолетовых чернил. (Другой цвет – синий или голубой – категорически не дозволялся..).
Перьевые ручки в пеналах, штуки две-три (про запас). Синие, красные, жёлтые деревянные палочки, низ которых – сантиметров пять – обжат блестящей жестью.
И перья, конечно. В специальной коробочке тонкого картона. Это позже чуть выпендрёжники (увы, и я тоже…) заводили себе крохотные деревянные под пёрышки. Или пластмассовые.
Маленькая круглая стопочка салфеток-промокашек, скреплённых посередине – перья протирать.
Самый запомнившийся звук того периода – пыхтенье в тишине, дробное постукивание ручек, опускаемых в чернильницы, скрип перьев по бумаге и негромкое чертыханье кого-то порой…
Перья по начальному неумению скрипели, рвали бумагу, брызжа на лист очередью капелек. Буквы упрямо-пьяно норовили завалиться в разные стороны, стервенея от нашего неумения, подло лезли друг на друга, выползали за границу строгих линеек тетрадных…
Чернильницы-«непроливайки» опрокидывались, красиво заливая парту и тетради фиолетовыми абстрактными картинами. А заодно и руки, одежду. Мы все были истыканы острыми перьями от нервических движений…
Потом приноровились. Затыкали чернильницы куском газеты либо туго свёрнутой промокашкой.
Перья тщательно отбирали, пробуя их возможность достойно писать на листках бумажных. И всё потихоньку приходило в лад – с собой, непокорными буквами, перьями, словами, написание которых день ото дня становилось всё лучше.
Тетради в косую линейку сменили просто в линейку и в клетку. И листы тетрадные – наконец-то - появились у нас лощёные, без щепок целлюлозных.
Мы учились. Нагло стали пытаться писать уже авторучками, редко появляющимися в магазине, (про шариковые тогда и слыхом не слыхивали…) но учителя пресекали такие бунтарские поползновения на корню: малы ещё, рановато, успеется…
Терпеливо наблюдая, как из перемазанных чернилами, импульсивных, взъерошенных школяров мы становимся учениками….
Но зато какой почерк был! Я до сих пор красиво пишу.. каллиграфически..С завитушками..
Кстати, чистописание убрали из школ в 1969 году.
А многие , наверно, это уже и не помнят - какой колоссальный труд у нас был в 60-х, чтобы потом всю жизнь гордится каллиграфическим почерком.
Несколько месяцев первого класса мы и понятия не имели, что такое – писать чернилами. Только карандаши, тетради в косую частую, потом редкую линейку. Которые подписывали за нас учителя.
Разве забыть вытаращенные глаза, заливаемые потом усердия, кряхтение, высунутые языки – мы учимся!
Учимся карандашами выводить на серых тетрадных с вкраплениями древесины листах палочки. Кривые, разнонаклонные, разной длины. Злость от того, что не получается сразу.
Потом крючочки – ещё хуже. Снились они по ночам, ехидно царапая подсознательно мозг…
Дальше вообще кошмар – короткий крючок – длинный. Короткая палочка – длинная. Парами – длинный крючок – короткий. Вперемешку – пять крючков – пять палочек. Мы учимся писать.
Мы матереем, хотя задание домашнее написать по две строчки этих треклятых крючкопалочек повергает в тихий ужас.
Квадратики, кружочки, флажочки, треугольники в клетчатой тетради… Раскрашивание их цветными карандашами с ехидным Буратино либо Незнайкой на коробке…
Но вот карандашный период позади. Позади муки творчества с вырисовыванием «загогулин» - левосторониие, правосторонние, нолики, похожие на очень мятые куриные яйца. Сначала элементы выписывания букв, потом и сами буквы – корявые пока, норовящие завалиться в разные стороны.
И вот – гордость. Мы – основные, учёные – приносим в школу чернильницы якобы «непроливайки». В специальных холщовых мешочках с гранёным пузырьком упоительно пахнущих фиолетовых чернил. (Другой цвет – синий или голубой – категорически не дозволялся..).
Перьевые ручки в пеналах, штуки две-три (про запас). Синие, красные, жёлтые деревянные палочки, низ которых – сантиметров пять – обжат блестящей жестью.
И перья, конечно. В специальной коробочке тонкого картона. Это позже чуть выпендрёжники (увы, и я тоже…) заводили себе крохотные деревянные под пёрышки. Или пластмассовые.
Маленькая круглая стопочка салфеток-промокашек, скреплённых посередине – перья протирать.
Самый запомнившийся звук того периода – пыхтенье в тишине, дробное постукивание ручек, опускаемых в чернильницы, скрип перьев по бумаге и негромкое чертыханье кого-то порой…
Перья по начальному неумению скрипели, рвали бумагу, брызжа на лист очередью капелек. Буквы упрямо-пьяно норовили завалиться в разные стороны, стервенея от нашего неумения, подло лезли друг на друга, выползали за границу строгих линеек тетрадных…
Чернильницы-«непроливайки» опрокидывались, красиво заливая парту и тетради фиолетовыми абстрактными картинами. А заодно и руки, одежду. Мы все были истыканы острыми перьями от нервических движений…
Потом приноровились. Затыкали чернильницы куском газеты либо туго свёрнутой промокашкой.
Перья тщательно отбирали, пробуя их возможность достойно писать на листках бумажных. И всё потихоньку приходило в лад – с собой, непокорными буквами, перьями, словами, написание которых день ото дня становилось всё лучше.
Тетради в косую линейку сменили просто в линейку и в клетку. И листы тетрадные – наконец-то - появились у нас лощёные, без щепок целлюлозных.
Мы учились. Нагло стали пытаться писать уже авторучками, редко появляющимися в магазине, (про шариковые тогда и слыхом не слыхивали…) но учителя пресекали такие бунтарские поползновения на корню: малы ещё, рановато, успеется…
Терпеливо наблюдая, как из перемазанных чернилами, импульсивных, взъерошенных школяров мы становимся учениками….
Но зато какой почерк был! Я до сих пор красиво пишу.. каллиграфически..С завитушками..
Кстати, чистописание убрали из школ в 1969 году.