Зверек внутри нас

Как противостоять неподобающему поведению отчима.

Пришла девочка-подросток без родителей. 13 лет, зовут Вероника. Довольно высокая, худенькая, с торчащими коленками. Волосы висят до плеч, у корней серые, дальше — фиолетовые. На ушах пирсинг, на глазах — стрелки. Речь, как у многих нынешних подростков, частично нормальная, то есть коряво-подростковая, а частично — школьный канцелярит с вкраплениями психологических терминов, добытых из масскультурного сегмента интернета.

Рассказывает через запятую обычные истории: я боюсь отвечать у доски, особенно на физике и литературе, я волосы крашу, и из-за этого учительницы ко мне придираются, они старые, про толерантность не слышали. И одноклассники тоже некоторые троллят, а еще меня в четвертом классе дразнили, а мама отказалась идти в школу и быть на моей стороне. Подружка у меня со второго класса, она лучше меня учится, и я всегда делала, как она говорила, но сейчас я поняла, что это абьюзивные отношения, и сказала ей… а она меня из друзей удалила, но потом, через месяц, извинилась, и я ее простила, потому что это моя лучшая подруга, и мы тогда…

Это все звучит совершенно нормально и обыденно, и я задаю уточняющие вопросы, и что-то даже уже Веронике отвечаю и советую, но на дне ее серо-коричневых глаз мне все время нашего разговора мерещится что-то еще. Как будто там, в глубине, как испуганный зверек, не останавливаясь ни на секунду, мечется какая-то тревога, вовсе не имеющая отношения к придиркам пожилой учительницы из дворовой школы и «предательству» лучшей подруги.

— Твоя семья — это ты, твоя мама…

— Еще два братика, Костя и Леша. Косте три года, а Леше полтора, — Вероника улыбается, видно, что братики — это пока скорее позитив.

— Тебе который больше нравится?

— Лешечка, конечно, — девочка расцветает и делается прямо хорошенькой. — Он такой ласковый и умный — не говорит, но все-все понимает. А Костик зато храбрый, хотя и крикун, и Лешу на площадке всегда защищает, говорит: «Не тлогай его, это мой блатик».

— Отец?

— Отчим.

Зверек в глубине Вероникиных глаз перестал метаться, лег на брюшко и испуганно закрыл мордочку передними лапками.

Здесь! — поняла я. И внутренне похолодела, представив возможный спектр уже свершившихся и еще не свершившихся событий. Но что и как спросить?

Прикинула на свой жизненный опыт. Не расскажет. Никогда и ничего. Но ведь Вероника — это представитель нового поколения. Другое общество, другое воспитание, другой общественный климат. Они — другие. И я решила все же попытаться.

— Какие у тебя отношения с отчимом?

Действительно они другие, непохожие на нас. Вероника не замкнулась, как я ожидала, а едва ли не вздохнула с облегчением. Сначала я узнала, что отчим младше матери Вероники на пять лет. Потом, что он «вообще-то ничего», много всего нужного падчерице покупает, иногда довольно внятно объясняет ей нелюбимую физику, помогает решить школьные задачи и сыновей «просто до соплей любит», особенно старшего, храброго и агрессивного Костика.

А потом, к моему удивлению, довольно естественно, всплыло и то, что металось в глазах. Вероника очень любит воду. С детства любит купаться, плавать, и еще — любит принимать ванны, лежать там, нежиться, играть с водой, с пеной, до недавних совсем пор — с игрушками. Отчим входит в ванную, когда Вероника там лежит. Делает, что ему нужно в ванной (иногда ей кажется, что порой ему там совсем ничего и не нужно), а когда она говорит: «Выйди отсюда!» — подшучивает над ней, и шутки эти… в общем, даже на неискушенный Вероникин слух они звучат довольно двусмысленно.

— Занавеска там есть?

— Есть, но она рваная.

— А задвижка? 

— Она есть, но если дверь тряхнуть тихонько, она открывается. Я просила поменять, мама говорит: нет, чтобы Костик не закрывался. Он там закрывается, когда злится, это правда.

— Отчим тебя когда-то касался?

— В ванне? Нет! А так, вообще-то, конечно. Мы же почти каждый вечер играем с братиками и с ним — все вместе… Это весело! Но… — и еще несколько почти ускользающих двусмысленностей.

— Ты говорила маме?

— Да, но она мне вообще не верит и не слушает. Говорит: ты ванну все время занимаешь, так что ему делать? А у меня, вы же понимаете, психологическая травма.

— Пусть твоя мать придет ко мне. Срочно. Скажи, что психолог из поликлиники велел настоятельно.

***

За время до ее визита я проконсультировалась у коллег из кризисной службы о том, куда и с чем можно в настоящий момент обратиться. И какие будут последствия. Получилось жутковато, но я все подробно записала.

Женщина по имени Мария — выбеленная блондинка, сильно накрашенная, макияж добавляет возраста и не скрывает тревоги.

— Она всегда врет и придумывает! — говорит Мария буквально с порога. — Всегда, понимаете, с самого раннего детства. Когда ей было шесть лет, она всем рассказала, что ее отец — главный в России ветеринар и вылечил слона в зоопарке. Представляете? Я не узнала бы, но мне воспитательница из садика позвонила и попросила узнать у мужа, что делать, если собаку тошнит? При этом ее настоящий отец — алкоголик со средним специальным образованием, мы с ним расстались, когда ей было восемь месяцев. Я от него убежала ночью с ребенком, прямо в ночной рубашке под пальто и в шлепанцах. Может быть, Вероника так поднимает свою значимость — она плохо учится, ничем не интересуется, отказалась от всех кружков, хотя мы ей сто раз предлагали: выбери себе по вкусу и ходи. Братьями я ее специально стараюсь не загружать, я же их родила, мне и ухаживать. Делать ей нечего, читает интернет и лежит на диване или в ванне и фантазирует… Что она вам наговорила?

— Вы вообще не допускаете, что ваша тринадцатилетняя дочь поделилась со мной своей настоящей тревогой? — строго спросила я.

Мать тут же сникла, даже ее поза на стуле изменилась.

— Олег? Она что-то вам рассказала про Олега?

Я обрисовала ситуацию.

— Да она ванную на три часа может занять! А занавеску Вероника сама и прожгла. Свечи, видите ли, там зажигала, чтобы романтичнее лежать было… Три часа! И что же нам?..

— Вам — ничего. Постучать и войти. А вот Олегу — категорически не входить, когда там голая девушка-падчерица, что бы ему там ни понадобилось.

— Я ему говорила, — опустив голову, тихо сказала женщина. — Говорила: не ходи. Он только посмеялся, сказал: «Подумаешь — фифа нашлась. Если надо, зайду куда мне надо, это же мой дом (мы ипотеку взяли, и действительно он за нее платит), я и год назад ходил, и два, и четыре. Она сейчас хоть играться и брызгаться на меня перестала, и на том спасибо».

— Мария, ваши попытки не обращать внимания или запугать Веронику могут привести к трагедии. Альтернатива же при дальнейшем развитии событий — вот! 

Я достала свою бумажку от кризисной службы и зачитала ее вслух.

Мария заплакала.

— Если его не посадят, и вот это вот все, — он уйдет, — сказала Мария спустя минут пять задумчиво и, на удивление, почти спокойно. — Не станет нас выгонять — просто уйдет, даже уедет подальше от позора, наверное. Он же не из Петербурга, и Петербург ему не то чтобы очень нравится. Он здесь только ради меня остался, решил, когда я уже Костиком забеременела. Я не смогу платить ипотеку. Снова окажусь уже с тремя детьми в своей двухкомнатной квартире с отцом и старшим братом. После смерти моей мамы они напиваются каждые выходные. Она их как-то сдерживала, она просто жизнь на это положила, поэтому ей всегда было не до меня. Я тоже буду пытаться, но у меня, конечно, не выйдет… С Олегом я впервые в жизни была счастлива и чувствовала, что рядом со мной кто-то есть, можно протянуть руку и дотронуться, и ощутить что-то в ответ. Хоть кто-то в этом мире — за меня. И у меня были эти пять счастливых лет. Этого на одну жизнь достаточно? Что ж, наверное, да…

— Возьмите своего Олега за любой чувствительный у него орган, — грубо сказала я, — и притащите его сюда. А Вероника пусть придет сюда накануне.

***

— Сколько у вас метров вся квартира? — спросила я.

— Шестьдесят два, — удивленно ответил мужчина.

Он выглядел очень молодым и легким. Волосы стояли ежиком, а рукава у рубашки закатаны, обнажая жилистые, недорого татуированные руки.

— Чужая и в то же время своя, годами, днем и ночью, взрослеющая на общих шестидесяти двух квадратных метрах падчерица — это биологическое и психологическое испытание для любого молодого и здорового мужчины, — серьезно сказала я.

Он вскинулся, хотел было возразить, даже зашевелил губами, но потом, спустя время, кивнул.

— Абсолютное большинство взрослых мужчин его достойно проходят, — сообщила я. — Я очень надеюсь, что и вы окажетесь в их числе.

Олег молчал. Не возражал и не соглашался. Я подождала и спросила:

— Вам есть что сказать?

— Есть, но будет только хуже.

— Все равно скажите.

— Вы поверите, если я скажу, что она меня дразнит? Уже давно, года два, пожалуй…

— Поверю сразу и бесповоротно. Она на вас просто тренируется, оттачивает свои отрастающие зубки. Часто она это делает бессознательно. Вы — удобный объект, всегда под рукой. До недавних пор она считала, что это безопасно. Теперь засомневалась.

— Мелкий зверек, — вдруг пробормотал Олег. Я вздрогнула, вспомнив свои ассоциации во время первого разговора с Вероникой.

— В этой истории вы — взрослый. А она — ребенок. У вас есть и еще дети.

— Да! Да! Да!

Я вдруг поняла, что именно сыновья его и держат. Теплые и мягкие частички его самого, привязывающие к месту, к земле. Иначе — прямо сейчас! — он вспорхнул бы и улетел, подальше от всех сложностей и трудностей. 

— Вы — взрослый? — спросила я.

— Иногда я сам не знаю, — ожидаемо признался Олег.

— Мы будем очень надеяться на вашу взрослую часть, — сказала я. — Потому что вы теперь понимаете все происходящее, и Вероника понимает, я ей вчера все объяснила, и про то, что она вас дразнит, — тоже. И еще потому, что даже само время работает на нас — с каждым годом и вы, и Вероника становитесь старше и, я надеюсь, умнее.

Но вашу детскую часть мы на всякий случай, для гарантии (уж очень велики ставки!) припугнем. Вот, смотрите: здесь, на этих листочках, у меня литературно мною отредактированный и завизированный ее и моей подписью рассказ Вероники. Как бы запись нашего первого приема, понимаете? Это документ. Он будет лежать вот здесь, вот в этой папке. И если порядочный взрослый мужчина, муж, отец, отчим в вашем лице вдруг когда-нибудь спасует и произойдет что-то откровенно недостойное, то я (ну или ваша жена, или сама Вероника) буду просто вынуждена действовать вот так. 

Тут я снова достала все ту же бумажку от кризисной службы и кратко ознакомила Олега с ее содержанием.

— Это вы меня круто в ловушку поймали, — злобновато хохотнул Олег спустя время.

— Поверьте, по нынешним временам я действую очень осторожно, — уверила его я. — И вспомните приоритеты: вначале я все-таки обратилась к вашей взрослой части.

— Верю, читал всякое, — подумав, согласился Олег. — У меня семья, я буду стараться.

Он ушел, а мне оставалось только надеяться.