Миэко Каваками «Летние истории»: новый голос в японской литературе

Миэко Каваками — современная японская романистка, любимица Харуки Мураками. В книге «Летние истории», выходящей в издательстве «Синдбад» в переводе Марии Прохоровой, писательница размышляет над актуальными проблемами — что значит быть женщиной сегодня, о репродуктивной функции, одиночестве и социальных барьерах, которые необходимо преодолеть на пути к цели. «Сноб» публикует фрагмент, в котором главная героиня Нацуко Нацумэ рассуждает о своем желании завести ребенка.

Я кликнула мышкой на файл с романом, который не открывала уже дня два. В последнее время по утрам я чувствовала себя разбитой, хотя вроде бы высыпалась, и потом голова весь день работала плохо. Может быть, мне все-таки не хватало сна. В любом случае ложиться спать в пять вечера явно было рано. Можно было бы скоротать время за готовкой и ужином, но есть не хотелось — наверное, из-за жары. Файл открылся, и от одного взгляда на последнюю недописанную фразу мне нестерпимо захотелось поскорее его закрыть. Вздохнув, я открыла новый файл. Очередную свою статью. 

Материал на страничку в жанре дневниковой записи для местной газеты. Колонка на свободную тему в женском журнале — полторы страницы. Книжные впечатления для сайта одного маленького издательства, с фиксированной ставкой и объемом публикации, который при желании можно нарушить в большую сторону. В этом состояла моя каждодневная работа. Еще я посылала рассказы в литературные журналы, но в последний год делала это все реже, потому что писала роман. Иногда подворачивались разовые заказы на какое-нибудь эссе. 

Так я и жила. После ухода из книжного я зарегистрировалась в агентстве по временному трудоустройству, и они одно время помогали мне с подработками. Однако теперь мне это уже не требовалось. Удаляться из их базы я на всякий случай не стала, но пока что гонораров мне вполне хватало. 

Иногда мне казалось, будто это прекрасный сон. Неужели мне теперь действительно платят за то, что я читаю и пишу? Неужели я могу посвятить этим занятиям все свое время и больше ни о чем не беспокоиться? Не верится в такое счастье, особенно памятуя о прошлых годах. Больше похоже на розыгрыш. Стоило только задуматься о подобном, как сердце начинало биться быстрее. 

Но... С тех пор как у меня в голове поселилось это «но», прошло больше года. Оно внезапно настигало меня посреди обычных занятий — когда я сидела вот так за компьютером, шла вечером в магазин, лежала под одеялом, стараясь заснуть, или, например, смотрела на чашку на столе, которая так и будет стоять там вечно, если я сама ее не передвину. 

Продолжения у «но» были разные, и все они будто пристально смотрели на меня со стороны своими немигающими глазами. Я чувствовала на себе их взгляды и знала, что они и есть причина странного ощущения, преследующего меня уже довольно долго — не то беспокойства, не то раздражения, не то огорчения. Но я не могла ответить им тем же, взять и взглянуть им прямо в глаза. Мне было страшно. В глубине души я понимала: если начну всерьез думать об этом, о том, что неотрывно наблюдает сейчас за каждым моим действием, то приду к выводу, что со мной этого все равно никогда не случится. И я отводила глаза, делала вид, что ничего не происходит. Правда, постепенно я перестала понимать, отдаляет это тревогу или, наоборот, притягивает ее все ближе и ближе.

Еще раз вздохнув, я достала из ящика стола тетрадку и перелистала страницы. На одной из них виднелись корявые размашистые строчки полугодичной давности. На эти каракули меня тогда сподвиг алкоголь — я выпила банку пива, вторую, третью, и пошло-поехало. Получилось чтото вроде стихотворения или просто короткого наброска. Я нашла его в тетрадке на следующий день. Это было жалко, стыдно, невыносимо. Первым моим порывом было немедленно вырвать и выбросить злополучный листок, но я не смогла. Иногда я заглядывала в тетрадку, чтобы перечитать свои пьяные излияния, и чувствовала себя еще большим ничтожеством. 

Стоит ли мне оставить все как есть? Мне нравится писать, спасибо за это.

 За то, что со мной произошло это чудо. 

Но... неужели я и дальше буду одна? 

Всю свою жизнь одна, до самого конца? 

«Мне одиноко»... это и так, и не так. 

Но это неважно, я знаю, мне лучше быть одной.

Может, так лучше, но не пожалеешь ли ты, что не встретишься, что никогда не встретишься с собственным ребенком, единственным, непохожим на остальных? Готова ли ты отказаться от этой встречи, отказаться от нее навсегда?

У меня вырвался стон — такой низкий и хриплый, что настроение испортилось еще больше. Я убрала тетрадь обратно в ящик и открыла браузер. В закладках у меня были блоги, посвященные лечению бесплодия. Кликая на них по очереди, я стала проверять, нет ли там новых записей. Вот уже несколько месяцев, как чтение подобных блогов вошло у меня в привычку. Я читала все подряд, без какой-либо системы. Некоторые термины я понимала смутно, но в целом втянулась и уже неплохо разбиралась в теме. 

Подробный рассказ о комплексном обследовании и о том, насколько это болезненно. Общение со свекровью, встреча с мужем в ресторане после похода в больницу. Почему его сестре понадобилось пристать с вопросами насчет ее будущей свадьбы именно сегодня? Многие авторы вставляли в посты умилительные картинки, кто-то каждый день фотографировал небо. Писали о том, как тяжело видеть на улице мам с маленькими детьми. О том, как их задевают чьи-то бессердечные слова. Оставляли отзыв о ресторане тайской кухни, где можно поесть без лишнего стресса, потому что даже в обед посетителей с детьми там почти не бывает. Просмотрев блоги, я вспомнила, что уже дней десять не заглядывала на страничку Нарусэ на Фейсбуке*. Поколебавшись, я решила не заходить туда и сегодня. 

За окном было еще светло, стрелка часов еще только подбиралась к семи. Переведя компьютер в спящий режим, я пошла на кухню, приготовила себе рис с натто и не торопясь принялась за еду. Настроения работать уже не было, и я решила убить время до сна, растягивая каждое привычное действие насколько возможно. Но чем медленнее и тщательнее я пережевывала рис, тем неохотнее ползло время. К тому же, как я ни старалась, плошки риса с натто все равно хватило всего на несколько минут — впрочем, этого следовало ожидать. Я помыла пустую плошку, и на этом домашние дела закончились. Не зная, чем еще заняться, я легла на кресло-мешок и замерла. 

Иногда, стоило лечь вот так неподвижно, приходили воспоминания из детства. Место, время и образы менялись, но каждый раз я ощущала, что наблюдаю из настоящего за происходящим в прошлом. Последнее время я часто вспоминала маму и бабушку Коми. В моем возрасте у мамы уже было две дочери — одной четырнадцать, другой пять. Я тогда и подумать не могла, что мне осталось прожить с мамой всего восемь лет, и мама наверняка тоже не предполагала, что ей отведено так мало времени. 

Если бы мама родила меня лет на десять раньше, может быть, я смогла бы провести с ней больше времени. Но тогда ей пришлось бы родить Макико в четырнадцать. Ничего себе у меня запросы! Я хихикнула. Потом начала прокручивать в голове события дня. Галета. Да, точно, я ела галету. Коричневую, со сливками сверху. Вкус ее я уже не помнила. Или, может быть, его с самого начала не было. Будто наяву я услышала голос Юко: «Я так рада, с ребенком ведь такого не поешь. Когда у тебя маленький ребенок, на столе сплошная лапша, ну или рис с чем-нибудь». Вот оно как, оказывается. Ну не знаю. У меня, конечно, детей нет, но есть такое по своей воле я бы не стала. 

*Соцсеть принадлежит Meta, запрещенной в России экстремистской организации.