Нижегородский фотограф Александр Ивасенко рассказал об увлечении резьбой

Деревянные скульптуры Александра Ивасенко — сувениры эпох и событий. Вот куропатка из старой сосновой доски дома постройки 1794 года. Вот лев из липы. Липу на улице Родионова спилили метростроевцы. Лев — тоже своего рода память. Вот птица Сирин, она сделана из ольхи, поваленной боб­ром. Фотографии своих творений Александр делает сам, он известный фотограф-профессионал: лауреатства, яркие фотопроекты, персональные выставки в России и Европе — всё при нём. Резчик поневоле Ивасенко снимает города и здания. В 2018 году он вошёл в список 35 лучших фотографов России по версии международной фотопремии 35Awards. Превосходная работа со светом, отличная композиция, кадры, украшающие обложки книг и журналов. И вдруг — резчик. Александр, откуда? Может быть, это первая профессия?

«Нет, изначально я не резчик, — улыбается фотограф. — Моё первое образование — духовная семинария. Но осмысленно занимался резьбой лет, наверное, с 15 – 16. Мы с братом, когда уже учился в семинарии, на пару делали большие заказы с резьбой. Я рисовал проекты, мы находили мастеров, которые делали массивные деревянные вещи, столярку, а сами занимались миниатюрой».

Среди работ, которыми тогда занимался Александр Ивасенко, — царские врата в соборе Благовещенского монастыря в Нижнем Новгороде, церковная утварь, оклады для Евангелия, панагии, кресты, мощевики, которые отправлялись на Святую землю, в Иерусалим. Техника резьбы смешанная: по дереву и бересте, плюс роспись, жемчуг, бисероплетение. Вещи трудоёмкие, уникальные, штучные, практически ювелирные. Сейчас у него даже рабочий нож с резной рукояткой. Но откуда вообще взялась эту художественная жилка, как молодой человек из промышленного города овладел этим неожиданным ремеслом?

«Лет в 14 прочитал книжку «Пряник, прялка и птица Сирин», — вспоминает Александр. — И там была небольшая глава про дореволюционных братьев-мастеров, которые делали коробочки где-то в Архангельской области и обклеивали берестяными орнаментами. Это узоры, сюжетные композиции, традиционные для лубка, для народной живописи, которой украшали сундучки и ларцы. Вот тогда и вдохновился идеей резьбы по бересте. Хотелось делать что-то красивое своими руками». Вот так книга, рассказывающая о работе мастеров-резчиков, художников и краснодеревщиков, оказалась триггером в судьбе одного отдельно взятого старшеклассника. Саша увлёкся. Он стал делать женские украшения из бересты в русском национальном стиле: гривны на шею, серёжки, браслеты с прорезной берестой. За материалом и в поисках вдохновения ездили с братом в Великий Устюг. Этот край славился шемогодской прорезной берестой, вероятно, самым известным берестяным промыслом Русского Севера.

Книга, как и репутация самой читающей страны, возникли не на пустом месте. Сейчас, если кому-то захотелось заняться ремеслом, освоить новый навык — человек открывает интернет, ищет курсы, видеоролики, заказывает в сетевых магазинах материалы и необходимые принадлежности, всё — не выходя из дома. Предложений — десятки.

И теперь вспомним начало 90‑х. Никакого интернета. Никаких предложений. Сам обустраиваешь себе возможности для какого-то хобби. Саша сидел в библиотеках, листал периодические издания, из которых, кстати, очень часто самое интересное было вырезано и вырвано. Искал возможности для художественного самовыражения. Сперва познакомился с мастером, который на Покровке продавал украшения, резьба по коровьей кости. Ездил к нему. Вот только запах отталкивал, да и кость при резьбе пахла палёным зубом, и требовалось вкладываться в серьёзное оборудование. Лучше всего для этого ремесла годилась профессиональная бормашина. Откуда у школьника такие деньги и возможности?

Другое дело — береста. За Молитовским мостом в Нижнем была лесообрабатывающая фабрика, и там лежали груды берёзовых стволов. Никто их особо не охранял. Александр с братом приехали туда зимой, надрали бересты. Проба пера — маленький пенальчик из фанеры, обклеенный берестой, — показала, что это очень простая технология. Только нужен ножичек, например, из сломанной пилки для ручной ножовки, обмотанный изолентой.

«В обработке береста очень лёгкая, — объясняет Александр. — На бересте рисуешь нужный узор, он остаётся в виде тиснёного орнамента. Постепенно стал постигать, что для тиснения надо затачивать специальное шило, что береста лучшего качества заготавливается в летний сезон, а не зимой. Разработал линейку: браслет, гривна, подвески, серьги разных модификаций. Даже дилера нашли. Как раз тогда Нижний Новгород стал открытым городом и обрастал международными связями. Нижегородцы, бывающие за границей с целью обмена опытом, испытывали большую потребность в национальных сувенирах. Всё выкупали на корню». В это же время Нижегородской епархии вернули Благовещенский монастырь, и его начали восстанавливать. Монастырь нуждался в помощниках. В их числе оказался Александр. Когда познакомились с отцом Кириллом поближе, тот сказал: «Хватит заниматься бижутерией — сделайте мне крест». Так началась работа с деревом.

И снова проблема информации. Как должен выглядеть крест? Сейчас в открытом доступе тысячи образцов крестов — древнерусских, византийских, армянских, католических. Тогда ничего не было. Какие-то образцы Саша нашёл в журнале «Зодчество», опять же в библиотеке. Крест попросили полакировать. Для обработки братья купили кедровый художественный лак в «Художественном салоне». Они не знали, что этот лак предназначен для масляной живописи, поэтому не должен сохнуть. И готовый крест получился липкий.

Так начался новый виток биографии Ивасенко — работа у отца Кирилла. Потом он окончил духовную семинарию, поступил в строительный институт, начал учиться на архитектора, женился, стал фотографом… Фотограф с переломом Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Он неудачно покатался на роликах и сломал ладонную кость. Полгода ничего не мог делать руками. В это время у Саши появился фотоаппарат, а жать на кнопку у него получалось и с переломом. Позже супруги Ивасенко купили хорошую плёночную японскую технику, стали накапливаться первые коллекции снимков, дело не стало за первой выставкой… Новое дело всё больше привлекало его. Постоянная работа в фотографии началась в 2005 году.

Александр Ивасенко снимал город и область, интерьеры и фасады, только что возведённые, «с иголочки» здания и «заброшки». Делал в Пензенской области альбом для епархии, объехал множество монастырей, усадеб, церквей. Снимал Большеболдинский и Первомайский районы, Ичалки и Пьяну, достопримечательности разных районов.

И всё это время резьба и дерево ждали своего часа. Правильно говорят в народе — от судьбы не уйдёшь. Александр продолжал делать церковные заказы, и на появившейся даче с мастерской накапливались материалы. Оборудование, полки с деревом, разложенным для природной сушки, пни, чтобы рубить на них топором. В городской квартире подобное невозможно.

«И постепенно понял, что хочу заниматься интерьерной скульп­турой в русском национальном стиле. Эдакий деревенский брутализм. Стал делать всякие кровати со спинками из старинных толстых фактурных досок, восстанавливать старинные буфеты, обставлять их глиняными горшками из заброшенных домов. И начал потихоньку вырезать лошадок, коников. Первый коняшка получился так. Из толстой доски лобзиком выпилен силуэт и покрыт маслом. Всё это так классно выглядит, что он до сих пор стоит на даче и меня радует».

Сыграла свою роль и фотография. Для журналов, рассказывающих о домах и интерьере, Александр снимал много интерьеров, дорогих, современных, модных — и совершенно безликих, к России вообще никак не привязанных. Итальянский мрамор, итальянский дуб, датская аудио­техника, немецкая встроенная кухня — стандартное пространство, демонстрирующее статус и много денег, только ценников не хватает.

«Мне же хотелось сделать современный интерьер с местным колоритом, русским духом, — формулирует свой замысел фотограф. — Не впихивать русскую печь или бревенчатую стену, а добавить в стерильный дизайнерский интерьер лёгкий национальный акцент. Видимо, моя идея нашла отклик в среде ценителей». Новые вещи из старой доски И здесь дождалась своего часа ещё одна идея школьных лет.

«Птица Сирин, Богатырь, Львы — эти идеи у меня лет с 14 – 15. Была такая книжечка «300 ответов любителям художественных работ по дереву», — возвращается мыслями в библиотеку мой собеседник. — Автор рассказывал, что если взять старую половицу из старого дома, то сосна этой половицы будет иметь совсем другие свойства, по сравнению со свежей сосновой древесиной. Потому что смола, когда она окисляется, становится коричневой, а половица — оранжевого цвета. Она по-другому режется. Смола уже не текучая, не липкая. И мастер приводил пример, как он делает блюда из неё. Но у меня не было никаких инструментов для производства блюд. Но то, что из старой доски можно делать новые вещи и что старая сосна обладает другими свойствами, мне запало».

Поскольку он жил на Ильинке — старинной улице Нижнего, — где вокруг сносили квартал за кварталом, то чего только не понабрали из этих сносимых домов. И старинные консоли с резьбой, и альбомы со старыми фотографиями, и письма царских офицеров, в том числе старинные половицы.

Потом подобные доски стали предлагать. Позвонили из Заповедных кварталов (сообщество людей, возрождающих историческую среду в Нижнем Новгороде). Говорят: «У нас реставрация, меняем доски, забери старые». Забрал, из одной сделал ракету. Из ракеты выглядывает Гагарин.

С тех пор он и доски подбирает, и пеньки спиливает. Это находит отклик. На улице Провиантской Ивасенко подобрал несколько вязовых пеньков, сделал каких-то лошадок, пегасов, показал в интернете. Вскоре позвонили люди, говорят, хотим у вас купить на память, у нас там была старая квартира. Популярность сюжетов меняется волнами. То медведи всем нужны. То птицы. Но самый популярный сюжет — это разно­образные лошадки.

Возьмёшь в руки такую скульптуру — растрескавшаяся доска с подпалинами, на поверхности — вся её история. Пила, резьба плюс природа, где-то сучок, сколы, гвоздь торчит. Так получается уникальная память места, где эта доска десятилетиями служила людям как часть дома.

Строил один человек дачу на месте сгоревшего дома прадеда. Стали разбирать пожарище -­ на­ткнулись на сохранившиеся в огне дубовые косяки. Напилили их на чурбачки, и хозяин попросил из одного чурбачка вырезать что-нибудь на память о доме своего предка. Это будет птица. Кстати, фамилия этого человека в каких-то переводах как раз означает «тетерев».

В студии, где мы ведём разговор, столько диковин — засмотришься. На стене висят оригинальные часы, стрелки на куске дерева. Это «обмылок» с Горя-моря (Горьковское море. — Прим. ред.), куда вставлен часовой механизм.

Рядом резная полка из старинного наличника. Доску с сормовской глухой резьбой спасла от огня из соседской поленницы жительница Сормовского района.

Резная консоль другой полки просто отвалилась от старой дверной конструкции, сгнили углы. Саша подобрал, углы восстановил. Вторая консоль — с Малой Ямской, валялась на развале при сносе домов. Из деревенских заброшенных домов — посуда, лубяные короба, деревянные лопаты и прочая утварь. Вот так, год за годом, где бы он ни жил или работал — в обжитом пространстве образуется музей. Так и память жива.

Светлана Кукина