В Ростовском театре «Линии» играют спектакль по пьесе японского драматурга

Это пьеса на двоих. Поединок цензора и драматурга. Исполнитель роли цензора, господина Сакисака, Владимир Воробьев крутит вручную платформу – подобие стола, за которым происходят раунды с молодым автором Цубаки (Александр Гайдаржи). Эта платформа с несколькими входами-выходами, словно мини-лабиринт, напоминает жернов старого мельничного устройства (а то и пыточного круга!), только иной конфигурации. И господин Сакисака в строгом черном кителе перемалывает с радостным садизмом творческую работу ее робкого создателя, одетого в беспорочные белые одежды. Дело в том, что цензор ненавидит театр, хотя никогда там не бывал, но полагает, что в годину бедствий комедии ни к чему и вообще лучше эти заведения закрыть. Когда он произносит свои самые суровые инвективы, то становится под мертвенный луч света, и выбеленное им лицо способно устрашить кого угодно. Не человек, а ходячий параграф.

Старый-старый сюжет. Сразу память подсказывает популярную некогда миниатюру, героя которой из банно-прачечного комбината «бросили на культуру». Вот и этого служаку бросили в театральный мир, подозрительный и легкомысленный. И он то требует перенести действие комедии из Англии в Японию, то вставить в текст ура-патриотическую фразу, то убрать поцелуи, то ввести в сюжет директора полиции, и чтобы тот носил имя Оогавара. А главное – чтобы ни в коем случае ничего смешного.

Уходя вносить очередные поправки очередной бессонной ночью, автор просовывает голову в светящийся плафон: то ли утлое жилище страдальца, то ли предбанник ненавистного кабинета, перед которым молодой писатель, раскинув руки, уже готов к новому распятию. Слабо упорствуя, пытаясь вызвать у мучителя человеческие чувства (принес свежие булочки из пекарни, скворечник для ворона, новорожденных зябликов), он поддается давлению цензора: от «труппного драматурга» театр ждет пьесу, премьера уже назначена. И тут знакомый сюжет выруливает на новую дорожку: нагромождение нелепостей, на которых настаивал дебильный господин Сакисака, делает пьесу гомерически смешной. Заметил ли это бедный Цубаки, кромсая свой текст, и дальше уже просто демонстрировал покладистость, — это вопрос. А вот и второй неожиданный поворот: господин Сакисака, оказывается, вовсе не дебил, поскольку к финалу признался, что «намеренно завалил … нелепыми пожеланиями» автора, надеясь, что тот не согласится, и «низкопробным комедиям» придет конец.

Поняв, что он ничего не знал о театре, а теперь, увидев (и поняв!), какой прекрасной, какой смешной стала пьеса, мучитель автора входит в раж. Надев костюмы театра Кабуки, они вдвоем разыгрывают сцену из пьесы, которая сама защитила себя. Кажется, мы не очень поверили в то, как вначале цензор, не столько давая указания, сколько запугивая, произносил: «У меня ведь тоже есть сердце, знаете ли…». А выяснилось, что есть! Узнав, что автор уходит на войну (действие пьесы происходит в 40-м году прошлого века), господин Сакисака умоляет его непременно вернуться живым. Оба продолжают разговаривать, сидя уже не друг против друга, а рядом…