Константин Сперанский про альбом Моррисси — Years of Refusal

Как ты познакомился с Моррисси?

Все мои долгие и крепкие симпатии всегда связаны с первоначальным отстранением, брезгливостью по отношению к тому, что мне предстоит полюбить. Про Моррисси я впервые узнал из журнала «ОМ» в 2004 году. Я на тот момент уже не любил глянцевые журнальчики, но конкретно «ОМ» читал. Он меня вообще воспитал в какой-то степени. И там, кажется, Андрей Бухарин в своей манере человека, которому нравится абсолютно все, хвалил альбом Моррисси — You're The Quarry. Я посмотрел на обложку — думаю, какой-то телеведущий с пистолетом, странный мужик.

Почти Робби Уильямс. 

Да, как раз Робби Уильямс был тогда модный, он у Моррисси снял много всего. И я думаю, блин, какой-то это хлыщ конченый. Но прошло некоторое время, я поехал в Петербург поступать в аспирантуру, и странным образом у меня на mp3-плеере оказался скачан только этот альбом, You Are The Quarry. Почему — я вообще не понимаю. И вот я ходил по Петербургу, слушал на репите этот альбом, пил пиво, и внезапно меня вштырило — я стал понимать все тексты. 

На третьем прослушивании я уже понял, что Моррисси реально хороший певец, несмотря на довольно странную, как мне тогда казалось, оркестровку. Сейчас я так не считаю, но на момент знакомства я любил другую музыку, вроде Joy Division. И эта торжественная волна из You Are The Quarry меня немного теснила.

Я думал, что ты больше любишь какой-нибудь Your Arsenal. Но если знакомство началось с You Are The Quarry — понятно, почему выбрал Years of Refusal.

У меня другое объяснение. Если выбирать именно любимый альбом — это, наверное, будет Your Arsenal или Vauxhall and I, хотя тоже сложно. А Years of Refusal я взял потому, что в 2009 году в Петербурге оказался на концерте Моррисси, где он презентовал этот альбом. Тогда я уже, конечно, любил Моррисси, но даже близко не так, как сейчас. 

На концерт я попал бесплатно. Я тогда жил буквально впроголодь, воровал продукты в магазинах и, естественно, не мог себе позволить билет ни на какой концерт, не говоря уже о концерте Моррисси. А моя подруга работала в ивент-агентстве, которое организовало концерт, и вписала меня туда. Это был лучший концерт в моей жизни.

Если говорить про сам альбом, после You Are the Quarry я понял, что главное оружие Моррисси — это ирония. И в позднем творчестве ее даже больше, чем в раннем, потому что он ощущает все большую дистанцию между собой и своими слушателями. Это есть в песне All You Need Is Me она очень ироничная. Меня, кстати, всегда поражали люди, которые Моррисси воспринимали как прямолинейного человека.

Я помню, как  на форумах о творчестве Моррисси его поклонников раздражала строчка из King Lear: «Твой парень встает на одно колено / а что, если у него всего одно колено?» Хотя, по-моему, такой иронический пафос — это как раз то, за что Моррисси стоит любить в первую очередь.

Да, согласен. И говоря о Years of Refusal — поклонники The Smiths от такого папика, который изображен на обложке, уже не ждут каких-то откровений о разбитом сердце и о том, как ему одиноко живется. Мир идет вперед, человеческие отношения оказываются все глубже закопаны под разные приколы прогресса, мы сильнее изолируемся. Говорить о себе напрямую становится невозможно — тебя засмеют. Чтобы донести свои мысли, нужен какой-то прием — у Моррисси это ирония.

Как тебе кажется, что общего есть у Моррисси и «макулатуры»? Понятно, что в обоих случаях лирический герой — аутсайдер. Есть ли что-то еще?

На некоторые строчки Моррисси я несколько раз ссылался в своих текстах — в каких, правда, сейчас не вспомню. Из последнего, я на концертах начал танцевать как Моррисси в перерывах между своими куплетами. Раньше я стеснялся и часто был пьяный. А нет ничего ничтожнее, чем танец пьяного человека на сцене. Сейчас я не пью на концертах и, памятуя о Моррисси, украл у него какие-то движения.

По поводу аутсайдеров — это безусловно так, да. Но Моррисси не единственный проповедник этой позиции, тут много кто вдохновляет, от Шарля Бодлера до Эдуарда Лимонова. Удивительно скорее то, что Моррисси в этом ряду называют редко. По крайней мере в нашем, русскоязычном контексте — здесь его почти не знают. 

Ты сам можешь назвать себя аутсайдером? 

По своей природе я человек буквально из песен The Smiths. Очень стеснительный, боязливый, социофобный. Мне правда сложно коммуницировать с людьми. Но приходилось и до сих пор приходится себя вытягивать из этой ситуации, куда-то насильно идти, говорить. Иначе я бы вообще из Кемерово не уехал. Почти все события за пределами квартиры для меня неприятны, я даже на улицу выйти себя не могу заставить. Комфортное состояние — это когда я никуда не выхожу из дома. 

Этот процесс забрасывания себя в некомфортные обстоятельства начался, когда я в Кемерово пошел на тайский бокс. До того я уже ходил в качалку, но поднимать железо — это не спорт, это ничто. По сравнению с тайским боксом даже кемеровские улицы, где тебя постоянно бьют и обувают, это фигня. Зал был настоящим испытанием — в первую очередь социальным. Поначалу не мог без дрожи надеть перчатки. Меня постоянно пинали по залу, как-то шпыняли. Очевидно было, что чувак вообще пришел не туда. Но я все равно ходил и ходил, почти как в фильме «Каратэ-пацан». И в итоге получилось немного раскрепоститься. Я научился людям в глаза смотреть.

Ты говорил, что до 19 лет постоянно испытывал скуку. Мне это ощущение тоже знакомо, хотя скука здесь, по-моему, не самое подходящее слово.

Это правда, скука — самое малозначительное из того, что я чувствовал в то время. Намного сильнее мешал постоянный гул в голове, как будто у меня вместо мыслей бессмысленно волнующееся болото. Но это не было реакцией на что-то плохое или страшное, или, наоборот, приятное, — я испытывал полную индифферентность. И я так ощущаю себя, наверное, лет с трех, с тех пор, как осознал себя как субъекта.

Ты как будто сталкиваешься с самим собой ежедневно, и тебе это приносит какой-то confusion. Не получается понять, что с тобой происходит вообще. Это похоже на то, как Беккет описывал своих героев в своей знаменитой «Трилогии»: им сложно формулировать слова, но, в то же время они находятся в плену у слов. Справиться с этой бессмысленной пыткой помогла физиология в первую очередь. Потом уже появились книжки, музыка. Больше всего я тогда слушал «Гражданскую оборону», причем преимущественно позднюю. Треки «Реанимация» или «Собаки».

Возвращаясь к Моррисси, мне он очень нравится как раз тем, что через всю свою большую дискографию пронес одну эмоцию, не изменил своего взгляда. Кто-то это называет однообразием, но мне так не кажется. В этом же и прелесть — ты можешь взять одно ощущение и вглядываться в него всю жизнь. А те люди, которые пытаются развлечь себя разными способами — жонглировать, стоять на голове и так далее, просто распылятся и ничего не поймут. Нам часто предъявляют, что мы ничего нового не пишем, поем об одном и том же, но и мы тоже люди одной эмоции.

В последние несколько лет Моррисси активно «отменяют»: прошлогодний альбом Bonfire of Teenagers отказались выпускать, разные издания постоянно обвиняют его то в расизме, то еще в чем-то. Как ты к этому относишься?

Да, даже за последний год ему успели предъявить кучу претензий, начиная с того, что он woke-культуру критикует. На радикальных феминистских ресурсах его натурально записывают в Гитлеры, называют чуть ли не сатанистом. Показательный случай был в 1992 году с песней National Front Disco и выступлением Моррисси с группой Madness, когда он перед толпой скинхедов завернулся в британский флаг. А через несколько лет после этого все были в восторге от «Юнион Джека», потому что британский политик Тони Блэр его снова популяризировал, сделал модным. Но Моррисси это до сих пор припоминают как заигрывание с националистами. 

Случай с флагом — это вообще хороший пример того, как Моррисси себя ведет. Если ты слушатель, который случайно познакомился с его музыкой, надолго тебя не хватит. В 2000-х в России очень многие журналисты слушали Моррисси и даже цитировали его в своих текстах. А сейчас большинство из них не помнит, кто он такой. То есть людям все нравится, но только до той поры, пока ты не закутываешься в британский флаг или пока не начинаешь говорить что-то кринжовое или просто искреннее. Аудитория как бы сразу отвечает: «Нет, мы так не договаривались. Ты нарушаешь мою зону комфорта. Я не хочу слушать тревожащие меня высказывания». Для таких людей музыка — просто способ приятно провести время, как игра в бадминтон.

Вообще, очень часто к артисту пытаются приклеить какие-то ярлыки. С нами было так же: люди разбирали тексты с идеологической точки зрения, пытались поймать на каких-то несоответствиях. Например, я был веганом, потом перестал быть веганом — и нас перестали слушать веганы, потому что для них это какое-то предательство. Потом леваки стали думать, что мы леваки, — и тоже разочаровались. Понятно, что некоторые артисты хотят быть конъюнктурными, но нам это никогда не было близко.

Ты упомянул веганство, и я вспомнил, что ты некоторое время работал в веган-кафе. И вообще много работ сменил. Моррисси тоже ведь и пластинки продавал, и в больнице работал, и в налоговой сортировал бумажки. Мне интереснее всего узнать, каково тебе было работать в глянце.

Да, во время ковида я устроился в один глянцевый журнал. На тот момент я уже очень давно не ездил в офис, а там нужно было выходить ежедневно, было тяжеловато. Для меня просто любая работа на дядю — это ад кромешный. Я не выношу этого, поэтому ходил туда как будто на казнь. Меня быстро взяли редактором — я думал, что это потому что я способный господинчик. А оказалось, никто другой просто не хотел этим заниматься. Я совмещал обязанности выпускающего, новостного редактора, работал в выходные.

Сам бы я туда не пошел. В меня просто жена кинула книжкой, когда я сказал, что не хочу нигде работать. И сказала: «Иди, работай!» Поэтому пришлось что-то придумать. Так бы я не пошел. Если бы это только от меня зависело, я бы лучше обворовывал птичьи кормушки, выскребал бы крошки хлеба и так питался. Но у меня есть семья. И пришлось месяц поработать. Вообще, нам еще Дэвид Гребер, автор книги «Бредовая работа», сказал, что люди не должны работать вообще. И я с ним согласен. Люди не созданы для работы, тем более для такой бессмысленной.

Я помню, я редактировал круглый стол, беседу феминисток. Там сидели какие-то женщины, которых отписали от движения и вообще отовсюду. И они говорили: «Мы, феминистки, там хотим того-то». Я думал: «И зачем это? Кому это надо? Кто тот человек, который включит это и будет смотреть?» Это касалось почти всего контента, которым я занимался. Да и, в принципе, любой работы, которую я когда-либо делал.

А почему тебе при этом важно разделять творчество и работу? Ты никогда не занимался только музыкой — это какая-то принципиальная позиция?

Сейчас я уже решил не работать никогда нигде. Не помню, что именно на меня повлияло. Может быть, я перечитал «Уолден, или Жизнь в лесу» в очередной раз. Меня это очень тронуло, я подумал: «Почему я так не могу? Я же могу жить, не зарабатывая ни копейки, плодами своих ногтей буквально». В конечном итоге я предпочел бы жить в изоляции, питаться только тем, что сам выращу. Но это в идеале.

Давай вернемся к музыке. Пару недель назад вышел новый альбом «макулатуры» — «эпилог». Где вы его писали? Как это происходило?

В Петербурге. Просто Паша Додонов живет в Петербурге, и Женя Алехин тоже. Задумка нового альбома появилась еще в начале лета 2023 года, а писали мы его в ноябре. Между маем или июнем и ноябрем у меня было полгода, но я не написал ни строчки за это время. Весь свой материал я закончил незадолго до записи, уже в Петербурге. Я считаю, что мне помогла ситуация: я был приперт к стенке. Потому что приехал в Петербург, поселился один в съемной квартире, и как-то меня эта ситуация вдохновила: что я в любимом городе с конкретной целью.

Я при этом нигде не заявлял о своих планах, потому что был готов к провалу. Но не получилось провалиться. Наоборот, тексты написались. И мне даже понравилось. Хотя чаще всего это мучение. Вообще мучительно писать тексты. А в этот раз было неплохо: просыпался, шел в кофейню, пил кофе, возвращался и писал по два текста в день. Потом выходил гулять, было приятно смотреть на Обводной канал, например.  

Вообще, я бы очень хотел жить в Петербурге. Я мечтаю об этом много лет, но пока все равно живу в Москве. В один из последних своих приездов я снимал квартиру на Выборгской стороне, и там уже в 8 вечера на улице не было ни одного человека, хотя все же должны с работы как раз идти. Только юродивые какие-то бродили. И очень радостно, что никого нет, потому что в Москве нет такой улицы, ни в одной точке Москвы, где не было бы никого хотя бы в какой-то час суток. А в Петербурге, несмотря на его столичный размах, эта свобода есть. Понятно, что город сложный, он бросает тебе вызов. И ты можешь легко спятить, превратиться в одного из юродивых. Но даже в этом случае ты становишься частью древнейшего сюжета, воспроизводимого веками.

Как бы ты сформулировал главный мотив «макулатуры»?

Если бы я был слушателем «макулатуры», мне бы было интересно вместе с исполнителями в поиски отправляться. Наши песни — это всегда комментарий к ощущению себя в окружающем мире в каждый конкретный момент. Это касается и прошлого в том числе. И, что самое главное, мы транслируем оборонительную позицию по отношению к будущему. Те люди, которые спешат вперед паровоза, никогда не побеждают. Поэтому мне кажется, что «макулатура» касается отношений с прошлым и с настоящим, с историей в широком смысле этого слова.

Беседовал Егор Спесивцев