Людмила Дерябкина: «Второго такого музея в России нет»
В Санкт-Петербурге работает необычный музей: в его основу легла большая коллекция фонографов, граммофонов и патефонов. О коллекции и музее рассказывает их основательница и владелица, Людмила Васильевна Дерябкина
– У каждой значимой коллекции особая, по-своему интересная история, но ваша коллекции выделяется и здесь. Вы с мужем начали собирать фонографы и граммофоны, выступая в цирке – это совсем уж необычно. С чего все началось?
– Мой муж, Владимир Игнатьевич Дерябкин, работал коверным, клоуном. А я в ту пору была воздушной гимнасткой, выступала на трапеции. В 1972 году, на гастролях в Краснодаре, Володя и его партнер, Анатолий Хлюпин, придумали новую репризу, она называлась «Трактир». Для нее был нужен граммофон, но антикварных магазинов в ту пору не было, и купить граммофончик они не могли. Толя и говорит: «Что за ерунда! Сколотим ящик, сделаем бутафорский граммофонный раструб. Потратим пять минут, а выглядеть это будет нормально». Но Володюшке очень хотелось, чтобы граммофон был настоящим.
И вот однажды, проходя по улице в большом краснодарском частном секторе, он увидел, как у одного из домиков человек чем-то торгует. Разговорился с ним, спросил: «Не знаете ли, никто здесь у вас граммофончик не продает?» А тот отвечает: «Так он у меня на чердаке лежит!»
Вот же счастье!
В цирк Володя явился с граммофоном, сразу же вокруг него собрались артисты и обслуживающий персонал, многие из них никогда не видели граммофона. Одна из сотрудниц сказала: «Знаете, что-то подобное я видела у соседей».
Так у нас появился второй граммофон.
Потом Володе попалась книга, где говорилось, что если собрать граммофоны, выпущенные за весь период их существования, может получиться очень интересная коллекция. И это отложилось у него в голове. Существуя на одном месте собрать такую коллекцию, как наша, было бы архисложно. Но, благодаря работе в цирковом конвейере, мы объехали весь СССР. Приезжая в новый город, Володя всегда давал объявление: «Куплю граммофон».
Граммофоны стекались в нашу ленинградскую квартиру, там им было хорошо и спокойно. Их никто не беспокоил, ведь артисты цирка одиннадцать месяцев в году на гастролях. Но всему приходит конец, настало время, когда мы были должны уйти на пенсию. А жить-то нам было негде: с пола до потолка стояли граммофоны. Надо было что-то делать, и большую помощь в открытии музея граммофонов оказала Людмила Николаевна Белова, директор музея Петропавловской крепости.
Она приехала к нам, посмотрела на коллекцию, и на свой страх и риск, ни с кем не советуясь, сняла для будущего музея помещение. Туда выехали граммофоны, мы сделали ремонт, оплатили коммуналку и в 1997 году открыли музей. Это был первый частный музей Санкт-Петербурга.
– Одно дело открыть музей, другое – привлечь в него посетителей.
– О нас писали газеты, на открытии музея было телевидение. Сейчас о музее можно прочесть в интернете. Музей граммофонов существует уже 26 лет – и слава Богу. Второго такого музея в России нет. Есть музей при правительстве Хабаровского края, но там представлена более современная техника.
– А в вашем музее техника рабочая, можно послушать, как звучат граммофоны?
– Конечно. И фонографы звучат, и более поздние патефоны, и граммофоны – и тумбовые, и с раструбами.
– В чем разница между патефоном, тумбовым граммофоном и граммофоном с раструбом?
– Между тумбовыми граммофонами и граммофонами с раструбами большой технической разницы нет. И те, и другие работают на механике, на заводной пружине. А вот в оформлении разница большая.
В богатых домах считалось дурным тоном иметь граммофон с раструбами, там они были тумбовыми. Тумбовые граммофоны были дороже: их делали из натурального дерева, богато украшали. Раструбы у них были деревянными. Женщины отдавали предпочтение деревянным раструбам, благодаря им в голосах и музыке не был слышен металл.
До граммофонов были фонографы. Запись делалась на фольге, позже на цилиндре с восковым покрытием. Потом валики стали делать эбонитовыми. Это были несовершенные записи. У граммофонов и патефонов качество записи было выше, звуковую дорожку на металлический, а позже на виниловый носитель наносили. И их уже можно было напечатать столько, сколько необходимо.
Позже появились патефоны. Там уже не было дорогих пород дерева, это – обтянутая дерматином фанера. Производство звукоснимающих головок было поставлено на поток, и они стали гораздо качественнее. Записи стали получше. Но принцип действия был тот же самый, это были механические аппараты.
Граммофоны и механические патефоны имеют 78 оборотов. Долгоиграющие пластинки в 35–45 оборотов они не могут воспроизводить. Затем появились электрические патефоны. Володя где-то приобрел детский патефон, в свое время они очень дорого стоили, были редкостью. Его можно было завести, как игрушечную машинку, можно было регулировать скорость вращения пластинки. При этом он был малюсенький, сантиметров 30 на 20. Детский патефон закрывался в маленьком чемоданчике.
– Когда патефоны начали сменять граммофоны?
– Граммофоны появились в 1887 году и прожили 50 лет. В двадцатые годы ХХ века началось время патефонов.
– Мне говорили, что в 30-е годы патефоны и граммофоны были самыми очевидными признаками благополучия. При этом ассортимент пластинок был очень узок. На городских, и, особенно, на дачных улицах вовсю работали граммофоны и патефоны – но звучало одно и то же.
– Именно так. И цена на пластинки была немалая. Особенно в царские времена: большая пластинка «Гранд» стоила два рубля пятьдесят копеек. А средний месячный заработок рабочего в Российской империи в 1900 году составлял 16 рублей семьдесят пять копеек. В столице империи, Петербурге – 21 рубль. Пластинки тогда «кусались».
А в советские времена, в тридцатые–сороковые годы, патефоны пошли в народ, и люди старались поставить играющий патефон на окно, чтобы его слышали и те, у кого патефона не было. Когда родителей не было дома, дети приглашали друзей – послушать патефон. Пластинки тогда берегли, берегли и патефонные иголки – все это было недешево.
Все праздники проходили под патефон, и люди приносили свои пластинки. Очень популярен был звучавший на патефонных пластинках, ныне забытый певец Георгий Виноградов, его можно было услышать из каждого окна, где стоял патефон. Во время Великой Отечественной войны Александров взял его в свой ансамбль – солистов у него хватало, но он хотел сберечь певца Виноградова.
А в 1948 году ансамбль Александрова поехал в Польшу, и во время общего застолья, после концерта, Виноградов съездил по лицу кому-то из поляков. Его тут же выслали обратно в СССР. Прожил он после этого долго, но его карьера пошла на убыль
– Когда патефоны стали выходить из обихода?
– Они и сейчас еще работают. Посетители нашего музея часто говорят, что у них на дачах есть патефон, и они его с большим удовольствием слушают. А кто-то даже хочет купить патефон – чтобы слушать живую музыку. Подобное, конечно, характерно, скорее, для старшего поколения. Но и молодым людям это интересно. Даже в несовершенстве музыки, которую воспроизводит патефон, есть своя прелесть.
– А когда прекратилось производство патефонов?
– В СССР – в 1955 году. Их сменили электрофоны, которые выпускали до 1994 года. Но после 1955 года у нераспроданных патефонов началась другая жизнь, на их базе делали различную научную и производственную аппаратуру. В том числе аппараты увеличения тока.
– Что бы вы назвали жемчужиной вашей коллекции?
– Нам с мужем нравились все наши граммофоны. Они не зря так дорого стоили до революции – от 30 до 600 рублей, при ежемесячном жаловании фельдшера – 40 рублей, а полковника – 325 рублей в месяц. Это было очень дорого, но высококлассные граммофоны делались из дорогих пород дерева, с инкрустациями и витражами.
У нас есть граммофон графа Воронцова, который приехал к нам из Москвы. Раструбом там является терракотовая фигура прислушивающейся к чему-то женщины.
Есть немецкий граммофон, который и на граммофон-то не похож: он выглядит, как черный столик. До тех пор, пока не раскрыты боковые створки-дверцы.
– Коллекция, наверное, стоила вам немалого труда и затрат? Ведь граммофоны надо было реставрировать…
– Тут вновь выручало то, что мы все время были в разъездах. В то время вовсю работали заводы, и в новом городе можно было договориться о ремонте механизмов. А деревянные детали реставрировали в Ленинграде. Мы не думали о затратах – это была наша жизнь. У нас была престижная советская машина, «Волга 24». Потом частным лицам разрешили владеть микроавтобусами, и в каком-то городе у директора завода был микроавтобус-«буханка», УАЗ 2206. Володя сказал директору: «Давай махнемся машинами!» Тот решил, что он сошел с ума. Так же подумали ребята-акробаты, курившие во дворе цирка, когда Володя въехал в него на «буханке».
Он вытащил из ее кузова все сиденья, и туда стало можно складывать и граммофоны, и подставки под граммофоны. С подставками была проблема – их осталось мало. В ранние советские времена с мебелью было плохо, и граммофонные подставки приспосабливали под тумбочки для белья и посуды. Но у нас все граммофоны с подставками.
– Итак, граммофоны были увлечением, которое грело душу?
– Конечно. Если в нашей коллекции не было какого-то граммофона, мы были готовы за ним ехать Бог знает куда. И мы не одни такие: неподалеку от нас был великолепный частный музей вееров. Недавно он, к большому сожалению, закрылся. Наверное, не выдержал аренды. Рядом с нашим музеем работает тоже частный музей шахмат и фарфора, и у них, насколько я знаю, все в порядке.
Увлеченные люди собирают редкие старинные вещи, помогают им уцелеть, сохраниться. И я считаю, что это очень хорошо.
Алексей Филиппов
Фото: предоставлено Людмилой Дерябкиной, публикуется с разрешения правообладателя