Ю. Г. Виноградов в херсонесском декрете «о несении Диониса» (IOSPE I², 343) восстанавливает чтение «сарматы» по окончанию -prnav и возможно предваряю­щей их букве р, отпечаток верхней части которой сохранился, по его мнению, на эстампаже²⁵. Упоминанием сарматов может также считаться херсонесский декрет времени Диофанта, в котором говорится о нападении скифов и «са...» на город Калос Лимен (IOSPE I², 353).

 

Все эти источники в той или иной мере свидетельствуют о наличии института «покровительства» контролирующих степь этнополитических группировок гре­ческим полисам, прежде всего Херсонесу и Ольвии. Эффективными средствами воздействия этих группировок на оседлое население Северного Причерноморья были, с одной стороны, организация военных набегов, с другой - защита от по­добной опасности. Этот вывод в какой-то мере подтверждает собственная тради­ция ираноязычных кочевников, благодаря консервативности условий обитания сохранившаяся в горных районах Северного Кавказа (Нартовский эпос осетин), которая упоминает о грабительских набегах нартов на причерноморские города²⁶. Примеры подобных взаимоотношений оседлого земледельческого и подвижного кочевого населения хорошо известны в мировой истории²⁷.

 

Таким образом, смена названия исторической области «Скифия» хоронимом «Сарматия» свидетельствует, видимо, о смене политических партнеров эллинских городов в конце III - начале II в. до н. э., но не должно с необходимостью означать заселение степи Северного Причерноморья новыми, «сарматскими», племенами в это время²⁸. Более того, эта территория могла быть населена многими этниче­скими группами, как это показывают сведения VII книги «Географии» Страбона, источники которой восходят к этому времени²⁹.

 

Письменные и эпиграфические источники отражают, по-видимому, взгляд на события в Северном Причерноморье со стороны представителей эллинских госу­дарств, расположенных в береговой зоне, с присущим им набором стереотипов, обусловленных уровнем социально-культурного развития их общества. То есть содержащаяся в них информация фрагментарна и однобока. Более полные и объ­ективные сведения могут быть получены путем интерпретации археологических источников. При этом изначально встают, по крайней мере, две проблемы: 1) отли­чить памятники «греков» от памятников «варваров»; 2) отличить памятники «сар­матов» от памятников «других варваров». Однако отождествление конкретных археологических памятников именно с сарматами является только вероятностным, в частности, по причине того, что античные авторы, помимо общегеографического смысла, употребляли этноним «сарматы» в разных значениях (причем обычно в нескольких одновременно), которые можно условно обозначить как:

 

1. Позитивно-этническое: конкретно-этническое (как отдельный народ, напри­мер савроматы) и собирательно-этническое (как группа родственных племен)³⁰.

 

2. Негативно-этническое: не-германцы³¹.

 

3. Профессионально-нарицательное: кочевники-всадники, всадники-воины (не обязательно кочевники)³².

 

Но при попытках оценить с этих же позиций археологический материал возни­кают труднопреодолимые проблемы методического характера.

 

Общность любой группы людей, вне зависимости от того, осознают они ее или нет, может найти свое отражение в материальной культуре в виде ее общих элементов. Однако материальная культура обществ прошлого представлена в ар­хеологических остатках фрагментарно, как в силу частичной их утраты, так и эво­люции культуры. Поэтому соотнесение материальных остатков культур прошлого с определенным типом человеческих сообществ вызывает сложности. В меньшей степени это касается хозяйственно-культурных типов, которые тесно связаны с ландшафтом и другими естественными условиями проживания человеческих кол­лективов (климат, наличие полезных ископаемых и др.). В большей степени про­блематична этническая атрибуция конкретных археологических реалий, посколь­ку этнос - это лишь одна из возможных форм самоидентификации групп людей, и суть этнических различий находится в ментальной сфере.

 

В связи с этим, если понимать под сарматами конкретное этническое объеди­нение, то приходится признать, что шансов выделить его средствами археологии среди других одновременных этнических групп населения Северного Причерно­морья немного. Кроме того, отсутствуют подробные этнографические описания «сарматского этноса», прежде всего детали, которые позволили бы сопоставить конкретные материальные остатки именно с сарматами, а не с какими-то другими народами той же языковой или хозяйственно-территориальной общности.

 

Несмотря на ограниченные возможности археологического материала для созда­ния этнических реконструкций при отсутствии подробных исторических данных, именно этническая модель была изначально применена и используется в настоя­щее время при идентификации археологических памятников сарматов³³. На осно­ве стереотипов, сформировавшихся при обобщении нарративной традиции, были выработаны представления о территории обитания сарматских племен, основных этапах их этнополитической истории, и даже конкретных признаках материаль­ной культуры³⁴. Определились также основные направления исследования: поиск материальных следов завоевания Скифии сарматами; выявление отдельных волн миграций с востока и сопоставление каждой из них с новым сарматским этносом, что отразилось в хронологии и периодизации «сарматской археологической куль­туры»; выделение признаков «сарматизации» в материальной культуре других вар­варских народов Северного Причерноморья, а также населения греческих городов. Главным недостатком этнической модели является то, что в инновациях, появляю­щихся в материальной культуре различных областей Северного Причерноморья в течение сарматской эпохи, непременно видят свидетельство физического при­сутствия/перемещения представителей конкретного этноса, отказывая тем самым в возможности влияния других факторов (социального, политического, экономи­ческого, религиозного) на культурные изменения. Это ведет к тенденциозности и запрограмированности выводов. В итоге археологические источники выступают лишь как иллюстративный материал и не используются как полноценный источ­ник объективной информации.

 

Хозяйственно-культурная модель представляется более перспективной для интерпретации изменений, фиксируемых в Северном Причерноморье в сармат­скую эпоху. В понимании большинства археологов сарматы - в первую очередь кочевники³⁵. Трудами этнографов установлено, что кочевнический культурно­хозяйственный тип мало изменялся с течением времени, поскольку практически не менялись или менялись незначительно, природные условия, основной состав стада (конь, овца), орудия производства. Условия жизни кочевников таковы, что археологическими следами их жизнедеятельности могут быть остатки временных стоянок (зимников) и погребальные памятники. На подвижный образ жизни долж­ны указывать, следовательно, преобладание курганов и чрезвычайно малое число поселений со слабо выраженным культурным слоем, или же их отсутствие³⁶. Вы­явление памятников кочевников позволило бы определить границы и проследить динамику распространения их культуры.

 

Для решения этой задачи по отношению к Сарматии рассмотрим вкратце архео­логическую ситуацию, которая в сарматскую эпоху, т. е. с III в. до н. э. по середину III в. н. э., сложилась в двух регионах степи Восточной Европы: Нижнем Поволжье («прародина» сарматов, согласно традиционной точке зрения) и Северном При­черноморье (территория, на которую, как полагают, была направлена «сарматская экспансия»).

 

Степи Нижнего Поволжья - регион, который считается большинством исследо­вателей родиной сарматов, эталоном при сравнении с материалами других терри­торий. Широкомасштабные раскопки многочисленных экспедиций ИА и ЛОИА АН СССР / РАН, а также местных научных организаций - Волгоградского государственного педагогического института и Волгоградского государственного уни­верситета, проведенные в 1950-1990-е годы, дали обширный материал, который в большой своей части опубликован, в том числе в монографиях³⁷. Основными археологическими памятниками на этой территории в IV в. до н. э. - IV в. н. э. яв­ляются погребения в курганах. Здесь обнаружено также несколько находок вещей в курганных насыпях без человеческих остатков II-I вв. до н. э. (так называемые «ритуальные клады»). Материал представлен практически одной категорией па­мятников, что делает возможным их более или менее корректное сопоставление между собой. Соответственно, по изменениям в погребальном обряде в «развитии культуры» выделяется три этапа: раннесарматский, или «прохоровский» (IV-III - I в. до н. э.; с выделением особого «развитого» этапа середины - второй половины II в. до н. э. - I в. до н. э.); среднесарматский (I в. - середина II в.); позднесарматс­кий (вторая половина II-IV в.)³⁸.

 

К IV-III вв. до н. э. относится небольшое число погребальных комплексов. Их сложно датировать, поскольку они очень бедны погребальным инвентарем. По­строив шкалу относительной хронологии погребений, В. М. Клепиков выделил группу комплексов III в. до н. э.³⁹ Примерно с середины II в. до н.э. количество курганных некрополей в Нижнем Поволжье значительно возрастает. Большинство их непрерывно использовалось до III в. н. э., что говорит об относительной ста­бильности здешнего населения. Формы погребальных сооружений разнообразны: узкие прямоугольные могилы, ямы с заплечиками, подбойные могилы и катаком­бы. В одном могильнике и даже в одном кургане могут быть представлены разные формы могил. Погребения, как правило, впущены в курганные насыпи более ран­него времени. Погребенные лежат на спине, вытянуто, головой на юг, хотя ориен­тировка может сильно варьировать, особенно в курганах, где могилы расположены по кругу. Стандартный набор погребальных приношений состоит из ноги барана с ножом и лепного сосуда. Реже в погребениях людей обоего пола находят лепные курильницы, бронзовые зеркала (часто во фрагментах). Мужские захоронения со­провождает оружие (меч, кинжал, стрелы), оселки, пряжки. В женских погребени­ях находят украшения (бусы, височные подвески или серьги), пряслица, туалетные ложечки. При этом отмечены женские погребения с оружием и мужские погребе­ния с бусами и пряслицами. Многочисленные в этот период детские погребения обычно безинвентарны, либо содержат только стандартный набор погребальных приношений.

 

В III - первой половине II в. до н. э. социальная стратификация слабо выражена в погребальном обряде. Мужские погребения различаются по составу и количеству оружия, женские - количеством и разнообразием украшений. Элитные захороне­ния (погребения с особенно пышным погребальным инвентарем) в это время не зафиксированы.

 

Ситуация изменяется в середине - второй половине II в. до н. э. Появляются ком­плексы, которые по составу и качеству инвентаря резко отличаются от большинства захоронений. В женских погребениях элиты обнаружены разнообразные золотые украшения, в том числе браслеты с зооморфными окончаниями, драгоценные чаши и т. д. Наибольшее число импортных статусных вещей указывает на связи с Прикубаньем, некоторые предметы связаны по происхождению с эллинистическим Вос­током (прежде всего с селевкидским Ираном). К этому периоду относится также несколько детских погребений, которые также могут быть интерпретированы как комплексы элиты. В них обнаружены золотые браслеты и золотые височные под­вески. Наличие детских погребений с предметами социального престижа может служить свидетельством наследования социального статуса в обществе⁴⁰.

 

В мужских захоронениях элиты появляются новые, не известные ранее кате­гории вещей: золототканая и расшитая золотыми бляшками одежда, мечи в укра­шенных золотом ножнах, деревянные чаши с золотыми обкладками, деревянные резные, покрытые золотом пластины (так называемые «ритуальные жезлы»)⁴¹, поясные наборы, украшения упряжи. Особенно показательны находки поясных пластин разнообразных форм и выполненных из различных материалов (золота, серебра, бронзы, гагата). Аналогичные артефакты происходят из погребальных комплексов евразийских степей от Урала до Монголии и Китая⁴². До II в. до н. э. у населения Нижнего Поволжья была, видимо, другая традиция ношения поясов: вместо поясных пластин и пряжек использовались заканчивающиеся ворворками завязки⁴³.

 

Интересное явление, зафиксированное только для района Волго-Донского междуречья и Волжского Левобережья, представляют собой находки в курганах ритуальных захоронений вещей без человеческих остатков: в Жутово, курган 27⁴⁴, и Качалинской⁴⁵. В этих «кладах» представлены в основном украшения и детали упряжи, а также фрагментированные драгоценные сосуды.

 

Особое место среди мужских комплексов элиты занимает погребение 1 Косики второй половины I в. до н. э.⁴⁶ Оно было совершено вне курганного могильника, в естественном холме («бугор Бэра») и содержало большое количество статусных вещей. Часть из них, очевидно, имеет прикубанское происхождение: серебряная ложка с головкой хищника на конце, золотые браслет-наручь, малые бляхи-фалары, футляр для бритвы. К этому комплексу относится также целая серия импорт­ных серебряных сосудов, в том числе эллинистическая полусферическая чаша с позолоченным гравированным орнаментом, таз италийского производства, сосуд с крышкой и ручками в виде кабанов, а также пиксида с гравированным орнамен­том. Чаша, судя по схеме орнамента, происходит, видимо, из эллинистического Ирана⁴⁷. Гравированные изображения на сосуде с зооморфными ручками и на пиксиде также говорят в пользу их иранского производства⁴⁸. Там же были изготовле­ны, по-видимому, седельные парные фалары⁴⁹. Ножны меча с выступами по краям имеют аналогии в памятниках Алтая⁵⁰. Поясные пряжки традиционно соотносят­ся с предметами из Сибирской коллекции, хотя точное их происхождение трудно установить с определенностью⁵¹. Ложковидные подвески встречаются в поясных наборах на широкой территории Евразийской степи: в Западном Прибайкалье⁵², в Хакасско-Минусинской котловине (тагарско-таштыкский этап II-I вв. до н. э.)⁵³. Самой удивительной находкой в этом погребении являются золотые листья погребального венка⁵⁴. Венки играли важную роль в погребальной практике греков и римлян⁵⁵. Их находят в греческих и римских погребениях начиная с классического периода до конца римского времени, в том числе в некрополях греческих горо­дов Северного Причерноморья. На варварской периферии Боспора, в могильниках Нижнего Поволжья, Прикубанья и Северного Кавказа остатки погребальных венков не известны. Захоронение Косики - редкий случай использования этого типично греческого элемента погребального ритуала на обширной варварской тер­ритории от Кубани до Волги.

 

Таким образом, женские и мужские погребальные комплексы элиты этого перио­да показывают различное направление связей. В женских погребениях превалиру­ют предметы социального престижа, указывающие на контакты с Прикубаньем и эллинистическим Ираном. Мужские погребения выявляют связи с культурами Ал­тая и Минусинской котловины, а также с эллинистическим Ираном и Прикубаньем.

 

Период с I по середину II в. н. э. отмечен определенными изменениями в погре­бальном обряде. Археологические памятники этого периода представлены исклю­чительно курганными погребениями. Формы могильных ям остаются прежними, но в это время впускные погребения в курганы более раннего времени постепенно сменяются основными погребениями под небольшими индивидуальными насы­пями. Резко уменьшается число детских погребений. Стандартный набор погре­бальных приношений практически не меняется, но среди посуды преобладают гончарные сосуды, обычно представленные миской и кувшином.

 

В то же время изменяется качественный состав погребального инвентаря ком­плексов элиты. В них преобладают вещи, изготовленные в Северном Причерно­морье, хотя часто и по восточным образцам. В комплексах высшей элиты среди «дальних» импортов, современных погребениям, большую долю составляет те­перь римская бронзовая и серебряная посуда. Специфика погребений элиты дан­ного региона представлена чашами с зооморфными ручками.

 

В период со второй половины II до IV в. н. э. наблюдается определенная стан­дартизация погребального обряда. Погребения совершаются в курганах под ин­дивидуальными насыпями. Среди форм могильных ям преобладают подбойные и узкие прямоугольные могилы. Умерших кладут в могилу головой на север. Мно­гие черепа носят следы искусственной деформации. При этом стандартный состав погребальных приношений не меняется. По-прежнему это глиняная посуда и ко­сти передней ноги овцы с ножом. Вновь увеличивается процент лепной посуды. В это время количество погребений элиты значительно сокращается, среди них нет выдающихся погребений, демонстрирующих дальние социальные связи.

 

Обзор археологических памятников Нижнего Поволжья позволяет сделать следующие выводы. Стандартные погребения в этом регионе в течение всей сар­матской эпохи отличает наличие животной пищи в виде ноги барана и посуды - лепной или гончарной. Для мужских ординарных погребений характерно наличие оружия, для женских - украшений (височные кольца, бусы), пряслиц, зеркал.

 

Сравнение состава погребальных комплексов элиты различных хронологиче­ских периодов показывает изменение вектора социально-политических контактов примерно с середины I в. до н. э. До этого времени элита Нижнего Поволжья была связана, видимо, в основном, с Прикубаньем и культурами евразийской степи. Во второй половине I в. до н.э. в Нижнем Поволжье впервые появляются элитные погребения с особенно богатым и разнообразным инвентарем (Косика), которые особенно хорошо представлены комплексами I в. н. э. (курганные могильники Жутово, Октябрьский, Барановка, Бердия и др.). Наличие в этих погребениях боль­шого количества импортов италийского и провинциально-римского производства, а также гончарной керамики и ювелирных изделий северопричерноморского про­исхождения указывает на переориентацию политической элиты нижневолжского региона на центры античной цивилизации. Находка китайского лакового изделия в одном из погребений могильника Октябрьский, расположенного на месте древней волго-донской переволоки⁵⁶, свидетельствует также о том, что местные племена выступали посредниками в трансевразийской торговле, объединяющей степь и бассейн Средиземного моря. Появление элитных погребений маркирует ситуацию перегруппировки политической элиты, централизации власти, борьбы за сферы влияния и доступ к благам цивилизации⁵⁷. Исчезновение со второй половины II в. н. э. погребений с особо пышными погребальными приношениями может означать дезинтеграцию элит, что могло быть вызвано определенной потерей интереса ан­тичных центров к этой территории, нарастанием конфликтов между самими этими центрами и началом упадка Римской империи, сопровождавшегося неспособно­стью контролировать ситуацию на всех ее границах.

 

Теперь обратимся к памятникам собственно Северного Причерноморья, т. е. тер­ритории, которая фигурировала в античной нарративной традиции как Сарматия - степи между Днепром и Доном, примыкающей к северному побережью Черного и Азовского морей. В этом регионе археологические памятники сарматской эпохи представлены поселениями, курганными и грунтовыми погребениями, а также ри­туальными кладами. Разнообразие памятников, видимо, является причиной того, что до сих пор не создана единая непротиворечивая периодизация, учитывающая все их категории. К этой территории обычно применяется периодизация, разрабо­танная на материале памятников волго-уральских кочевников⁵⁸, что в известной степени искажает реальную картину.

 

ПОСЕЛЕНИЯ

 

В рассматриваемый хронологический период на территории, прилегающей к северному побережью Черного и Азовского морей, В. П. Былкова выделяет две основные группы поселений: так называемые «позднескифские» городища и го­родища сельской округи Ольвии⁵⁹. Под позднескифской культурой исследователи понимают в основном остатки материальной культуры скифов, которые продвину­лись из степей Нижнего Днепра в Крым в результате предполагаемого сарматского завоевания⁶⁰. «Позднескифскими» называют также памятники Северного Причер­номорья (Нижнее Поднепровье), которые, судя по их типам (поселения, грунтовые могильники) не могли быть оставлены кочевниками. А поскольку за эталон сар­матской культуры приняты кочевнические памятники Нижнего Поволжья, с точки зрения авторов публикаций нижнеднепровские городища не могли принадлежать сарматам. В конце сарматской эпохи (II - начало III в. н. э.) в западной части регио­на появляются неукрепленные поселения (селища) черняховской культуры⁶¹.

 

«Позднескифские» городища располагаются в северной части Нижнего При­днепровья. К моменту их основания уже прекратили свое существование более ранние «скифские» городища. «Скифскими» в данном контексте называются па­мятники археологической культуры, распространенной на территории Северного Причерноморья в VII-IV вв. до н. э.⁶²

 

Поселения ранней «скифской» группы находились на левобережье Днепра, по берегам р. Конки и ее притоков, а на правобережье - по берегам р. Пидпильной и ее притоков. Наиболее известное среди них - Каменское городище⁶³. Они были основаны в начале IV в. до н. э. и просуществовали не позднее, чем до конца пер­вой - начала второй четверти III в. до н. э.⁶⁴ Прекращение жизни на скифских посе­лениях Днепра произошло довольно резко и практически единовременно, по всей видимости, в результате какой-то катастрофы.

 

Новые поселения были основаны в целом на той же территории, но на новых местах при отсутствии четко выраженного культурного слоя «скифского» времени⁶⁵. «Позднескифские» городища располагаются преимущественно на правом берегу Днепра, его притоках и протоках, а на левобережье - на берегу р. Конки. Временем возникновения «позднескифских» городищ обычно считают III-II века до н. э.⁶⁶ До рубежа II-I вв. до н. э., по мнению С. В. Полина, они существовали как открытые селища, которые затем были укреплены оборонительными сооружениями⁶⁷. В. П. Былкова, напротив, синхронизирует строительство фортификационных сооружений со временем основания новых поселений⁶⁸. Судя по датировкам культурного слоя, «позднескифские» городища возникают не ранее второй половины II в. до н. э., и существуют до I-II вв. н. э.⁶⁹

 

Объединяют раннюю («скифскую») и позднюю («позднескифскую») группы нижнеднепровских поселений находки, связанные с добычей и обработкой железа. Отличия же между ними прослеживаются в пространственной структуре, особен­ностях строительства фортификационных сооружений, жилых и хозяйственных построек. «Скифские» поселения расположены большей частью на мысах и окру­жены земляными валами и рвами. При этом большая часть площади внутри форти­фикационных сооружений оставалась незастроенной. Какой-либо системы в пла­нировке жилых и хозяйственных построек не наблюдается⁷⁰. «Позднескифские» городища обычно ограничены с трех сторон естественными преградами (обрыви­стый берег, глубокие овраги), а с четвертой стороны - глубоким рвом. Вторая линия укреплений включает каменные стены и башни⁷¹. В планировке и застройке памят­ников «позднескифской» группы (регулярная планировка кварталов, некоторые типы построек, например «мегарон с антами») обычно видят античное влияние⁷².

 

Сравнивая ранние и поздние городища на Нижнем Днепре можно сделать вы­вод об отсутствии преемственности оставившего их населения. При этом в обоих случаях одним из основных направлений хозяйственной деятельности было желе­зоделательное производство, основанное на добыче на месте болотной руды⁷³.

 

Городища сельской округи Ольвии расположены в низовьях Днепровского, Бугского и Березанского лиманов, в бассейне Среднего и Нижнего Ингульца⁷⁴. Здесь В. П. Былкова выделяет: 1) ранние поселения, возникшие практически одновремен­но с основанием греческих колоний на северном побережье Черного моря (конец VI-V в. до н. э.) и просуществовавшие до III в. н. э., и 2) укрепленные поселения, появившиеся в римское время⁷⁵.

 

Ранние поселения вытянуты вдоль берега. Фортификационные сооружения этого времени представляют собой несколько линий обороны (внешнюю и внут­ренние) в виде валов и рвов; в некоторых случаях они включают каменные стены (цитадели по обеим сторонам городища Глубокая Пристань)⁷⁶. В последние деся­тилетия IV в. до н.э. на нижнеднепровских поселениях, а на рубеже 330-320 гг. до н. э. на нижнебугских, происходит смена строительных периодов⁷⁷, но жизнь на них не прерывается.

 

Городища поздней группы с искусственными укреплениями возникают на мы­сах в I в. до н. э.⁷⁸ Эти поселения располагаются вокруг Ольвии в определенной последовательности, что предполагает наличие четко продуманной системы обороны⁷⁹. В. П. Былкова не исключает, что основание новых поселений в I в. до н.э. связано с появлением здесь нового населения. При этом сопровождавшиеся мас­совой гибелью жителей пожары и разрушени