Непроработанная травма: почему пора отпустить страх “красного террора”

В сознании наших граждан осталось слишком много непроработанных травм, любое касание которых вводит людей в состояние оцепеняющего ужаса. Преодолеть их - задача общества и государства. Игорь Гарькавый, директор Мемориального научно-просветительского центра "Бутово" Отношение к сталинским расправам сильно разнится на уровне общественно-политической и исторической дискуссий, и на то есть вполне естественная причина: ученые, делая выводы о том или ином событии, опираются на источники и факты, подтвержденные документами. Так, у нас на “Бутовском полигоне” — урочище, где в период 30-50-х годов прошлого века были казнены более 20 тыс. советских граждан, изучение тех происшествий еще с 1992 года ведется при поддержке сотрудников ФСК-ФСБ на основе архивных документов, в том числе следственных дел тех лет. В целом, начиная с 1991 года в профессиональный оборот историков постоянно вносятся новые рассекреченные документы из архивов — прежде всего НКВД и КГБ СССР. Работа ученых с этими источниками с тех пор не прекращается ни на минуту: в России и за рубежом (особенно в постсоветских странах) постоянно выходят новые публикации, пишутся диссертации. И даже учитывая то, что историки лишены предубеждений участников общественной дискуссии и в своих исследованиях следуют правилам научной методологии, оценка тех событий у всех одна и та же — специальный указ №00447, подписанный главой НКВД Ежовым в конце июля 1937 года, положил начало самому настоящему государственному террору в отношении собственного населения. Общество же, не обладая колоссальными массивами архивных данных, зачастую формулирует свои выводы исходя из эмоциональной рефлексии. Для этого период «Красного террора» подходит как нельзя лучше — в сознании наших граждан осталось слишком много непроработанных травм, любое касание которых вводит людей в состояние оцепеняющего ужаса. И это становится причиной множества домыслов, усиливающих атомизацию нашего общества, недоверие к политической системе и лишает нас способности к сплочению в моменты, действительно требующие гражданской общности. Попробуем разобраться, почему в современной России это работает именно так. Тут важно начать с основ: любой террор не ставит перед собой задачу убийства конкретных людей — его главная цель в том, чтобы запугать общество и заставить его замолчать. Именно поэтому в годы сталинских расправ над населением такая государственная политика была направлена против самой недовольной властью части общества — крестьян. Показательна история одного из них — Минакова — расстрелянного как раз на территории “Бутовского полигона”. Его казнили за то, что он публично вспоминал о том, как у крестьян при царе было по лошади, несколько коров и в целом все жили хорошо, в отличие от коммунистической эпохи. С точки зрения обычного человека расстрелять кого-то за такую фразу — абсурдная жестокость. Абсурдная она хотя бы потому, что этот человек – налогоплательщик, который много трудился, приносил пользу государству и обществу, а в годы войны (которая в действительности и началась спустя пять лет) мог бы защищать рубежи Родины в качестве солдата Красной Армии. Но при этом мы понимаем, что советская власть решала очень важную для нее политическую задачу — ей было необходимо заставить огромную массу гражданского населения работать в тяжелейших условиях, сложившихся после окончания колхозной реформы. Все это обрело настолько страшный и системный характер, что жернова этой жестокой машины начали перемалывать людей и вовсе непричастных к какой-либо контрреволюционной критике. Так, у нас на “Бутовском полигоне” были расстреляны 1,5 тыс. инвалидов, которые ну никак не могли представлять угрозу для власти. Как так получилось? Вот еще один яркий пример — в 20-летие Октябрьской революции один из этих инвалидов переходил улицу Горького. Непорядок, ведь искалеченный попрошайка своим видом портил фасад социалистического благополучия. Его тут же схватили, а поскольку в тюрьмы инвалидов не брали — его сразу же отвезли на расстрел. Самое страшное во всех этих событиях то, что «Красный террор» — это абсолютно рукотворная катастрофа, превратившаяся в глубинную травму для нашего народа. И хотя после наступления гласности в 90-е годы эта тема стала публичной, она по-прежнему не проговорена и не проработана как следует. Наша общая неспособность говорить и думать об этом прямо сейчас, желание отмахнуться от нее — и есть свидетельство того, что эта зона в нашей исторической памяти попросту блокируется. Так происходит из-за того, что эту травму получили не только непосредственные участники тех событий и их семьи — таким страшным и кровавым методом большевикам удалось запугать общество настолько, что этот страх до сих пор живет в умах и сердцах людей. Хотя дистанция до тех событий уже достаточно большая — больше, чем до Великой Отечественной войны, унесшей жизни гораздо большего числа людей, о которой мы вполне сознательно и охотно дискутируем. Причина в том, что война была вызвана агрессией извне, и вся наша страна была вынуждена отвечать на нее. В отличие от неё, массовые расправы тех лет — акт жесточайшей агрессии государства к собственному народу, сравнимый по форме с домашним насилием, истории которого обычно остаются за закрытыми дверьми. Неготовность и неспособность обсуждать это и привела к такой страшной атомизации нашего современного общества. И это может стать причиной еще более тяжелых последствий для нашей страны в переломный момент — а именно такой мы, безусловно, переживаем именно сейчас. Когда общество атомизировано, то есть между людьми разорваны человеческие связи, это не позволяет им проявить солидарность и за счет нее выживать в непредсказуемой обстановке. Все это естественным образом порождает колоссальное недоверие к власти, унаследованное современным обществом от советской эпохи — и это также является большой проблемой для развития нашего государства в данный момент. Даже в современных темах, обсуждаемых нами, мы скованы подсознательным страхом того, что нечто подобное может повториться вновь. И этим явно пользуются противники нашего нынешнего политического режима, движимые вредоносными для нашей страны мотивами. Они, в отличие от современной российской власти, чувствуют себя крайне вольготно, сравнивая чуть ли не каждую непростую общественную ситуацию с действиями карательной команды Сталина во второй половине 40-х годов прошлого века. Чтобы наконец избавить все общество от этого страха и не позволить ему больше разъедать наше общественное сознание, государству необходимо сформировать однозначное отношение к тем событиям и закрепить это понимание в умах и сердцах людей. Начало этому было положено еще в 1993-м году законом о реабилитации, и эту работу продолжил президент Владимир Путин, посетивший “Бутовский полигон” в 2007-м. Позднее, в 2015-м году была принята Концепция государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий, но ее положения так и не сподвигли чиновников к реальным действиям. А ведь настоящие религиозные похороны жертв и мучеников карательной машины “Красного террора”, проведенные с поддержки региональных властей, вполне могли бы помочь не просто обрести покой их душам и семьям потерпевших. Кажется, это единственное, что поможет нам всем смириться с ужасами случившегося в нашей стране 85 лет назад — и перевернуть эту страницу, отпустив и свой внутренний страх. Общество должно понимать, что современная власть прекрасно осознает: ужас сталинских расправ никак не оправдал ни реальные, ни мнимые политические выгоды, которые большевистская партия рассчитывала от них получить. Сейчас уже всем, в том числе властям и органам госбезопасности, очевидно, что такие методы не просто преступны и неэффективны, но еще и рикошетом бьют по тем, кто берется за этот меч — номенклатурный некрополь чекистов, который находится в Коммунарке, это прекрасно иллюстрирует. История должна нас чему-то научить, и «Красный террор» — как раз тот урок, который нам пора усвоить, чтобы двигаться дальше.