Оранжевые бусы, которые не забыть

Дом у ворот, что ведут в лес и на детскую площадку за дачами, хозяева когда-то обсадили боярышником.

За годы он из кустиков превратился в высоченную непреодолимую для людей стену, не спасающую, правда, от детского визга и не защищающую от пронырливых котов, облюбовавших заросли для поправки демографической ситуации в обществе хвостатых, с чем успешно справляются.

По осени эта стена из боярышника — какое-то чудо: бесконечные перекрестья веток образуют хитро сплетенное кружево, украшенное то ли тысячами, то ли миллионами ярко-карминных и оранжево-красных ягод: я и не знала, что у боярышника есть разные сорта, так отличающиеся цветом плодов. Красота неземная, уж поверьте.

Выйдя с прогулки в лесу, любуюсь этой красотой, стараясь не замечать помойки напротив — тоже, надо признать, по-своему живописной. После будней из нее торчат воровато сброшенные туда ветки кустов и лохмотья отцветших растений («Просьба растительные остатки в баки не сбрасывать!»).

А сейчас рядом с ней — девочка в белоснежной куртке и красной шапке; она нашла провод и тянет из него тонкую медную проволочку. Вот, готово, и начинается процесс: детка нанизывает ягоды на проволоку, получается ожерелье. На белой куртке оно смотрится умопомрачительно — писк осеннего сезона...

Вспоминаю свои бусы, правда, рябиновые, нанизанные на нитку. Они высохли, брошенные на подоконник, сморщились, но жили всю зиму и казались мне прекрасными. Наверное, когда боярышник высохнет, он превратится...

— Да что же ты за дрянь-то такая! Посмотри, что наделала! На куртку посмотри, глаза открой!

Крошка рыдает. Да, пронзенный проволочкой боярышник истекает на белую материю оранжевыми слезами.

— Вы уж не ругайте ее так, она же хотела красивые бусы сделать, — зачем-то влезаю я не в свое дело.

— Вы хоть знаете, сколько стоит эта куртка? — мама меряет меня злобным взглядом.

Сорванные с шеи бусы летят в грязь. Зареванное дитя отправляется домой. Куртка красивая, да. А бусы... Она их тоже не забудет, я боюсь. Может, так и убивают творцов.