Зайдем, раз позвали
Ну, мы и зашли, раз позвали, легко ощутив эффект присутствия за окнами с резными наличниками, в гуще сибирского леса, на простой скамье за общим столом… (художник Виктор Герасименко). Бабы в этой деревне ушлые: напахавшись за день, угрюмые от усталости, и мужики робеют перед ними, потому что виноваты. Один бессовестно потратился на бесполезный в хозяйстве микроскоп и врал, что это премия от начальства. Другой и вовсе неизвестно где деньги потерял и немалые. Держатся они настороже, потому что могут и сковородкой в лоб схлопотать. Однако нашелся мужичок, взбунтовавшийся против угнетенного своего положения, и запер тещу в туалете.
Курьез, забавный случай, анекдот, но Шукшин, конечно, выходит за эти рамки. За ними открывается философия жизни. У каждого шукшинского читателя – свои любимые рассказы, театр выбрал шесть: «Сельские жители», «Степкина любовь», «Сапожки», «Микроскоп», «Мой зять украл машину дров», «Степка». Были тут и неизбежные при переводе прозы в пьесу купюры, и смена фигур и имен, но автор тут, полагаю, никак не пострадал: инсценировка Александра Волженского (он же второй режиссер) создает панорамную картину жизни с единством времени и места действия, с персонажами, вписанными в естественную среду обитания. И сами они люди естественные, без камней за пазухой и фиги в кармане.
В режиссуре Геннадия Шапошникова нет ни малейшей попытки посмеяться над «темнотой» бабы Маланьи или потешить зрителей трюком с натягиванием сапожка не по размеру. Эти бесхитростные селяне выписаны с любовью. «Простые люди» вовсе не просты. Им охота выбраться за пределы обыденности, поразить любимых невиданной щедростью, пусть она даже и не вяжется со здравым смыслом. Андрей Ерин покупает микроскоп не по дурости, а по истовому желанию приобщиться к научным тайнам. А Серега Духанин, обламывая высокомерие продавщицы, торжествующе выкладывает немыслимые деньги, которые стоят того, чтобы увидеть ошеломительное счастье жены.
Жизнь на миру исключает возможность хитрить или таиться. Эти люди такие, какие они есть: занозистые бабенки Ольги Васильевой, степенные, рассудительные мужики Анатолия Матешова, трогательная старушка Ольги Вицман. А квартет Гайдамаков дает вполне ясное представление о семейном укладе с распределением ролей.
Хотя ансамблевая актерская работа в спектакле безусловна, все же в порядке персонального впечатления выделю в «Сапожках» ту сцену, когда Оля (Елена Климанова) осторожно, как драгоценность, вынимает из коробки сапожок и, через пару минут поняв, что не судьба, мгновенно подавив в себе горечь, выдыхает слово «примерь» в сторону дочери. И потом благодарно приникает к плечу мужа (Александр Волженский), который, осознавая свой облом, не находит слов.
Персонажи, явленные как сколки с жизни, могут быть представлены и в стилистике гиперреализма. Почему бы и нет, если у автора сказано, что бедолага Веня, годами третируемый тещей, «взмыл над землей от ярости»! Это и не гротеск вовсе. Вот Алексей Тимченко в этой роли если уж хромал, то действительно взлетал с негнущейся ногой, а если скандалил, то заходился в истеричном вопле.
Заканчивается спектакль одним из самых пронзительных рассказов Шукшина о парне (здесь он зовется Иваном), сбежавшем из тюрьмы за три месяца до окончания срока, потому что «сны замучили – каждую ночь деревня снится...». Такая тут разворачивается сцена общего праздника с персонажами из всех сюжетов: все с готовностью поверили, что парня раньше отпустили и что жизнь в заключении чуть ли не курортной сродни: красный уголок имеется, кино два раза в неделю – не то что в деревне, да и кормежка неплохая…
И напрасно его милиционер придурком назвал. «Ничего... – объясняет ему Иван (Сергей Голотвин), – я теперь подкрепился. Теперь можно сидеть».
Есть у этих людей свои ошибки, промашки и слабости, но нет вульгарности сердца (выражение И. Бродского – «вульгарность человеческого сердца»), и потому достойны они всяческой приязни, сочувствия и понимания. Двери их общего дома распахнуты в жизнь, а на дворе стоят 60-е годы прошлого века. Исчезли из обихода железные рукомойники и галоши по щиколотку, но что-то и очень важное ушло сегодня из тех лет…
Курьез, забавный случай, анекдот, но Шукшин, конечно, выходит за эти рамки. За ними открывается философия жизни. У каждого шукшинского читателя – свои любимые рассказы, театр выбрал шесть: «Сельские жители», «Степкина любовь», «Сапожки», «Микроскоп», «Мой зять украл машину дров», «Степка». Были тут и неизбежные при переводе прозы в пьесу купюры, и смена фигур и имен, но автор тут, полагаю, никак не пострадал: инсценировка Александра Волженского (он же второй режиссер) создает панорамную картину жизни с единством времени и места действия, с персонажами, вписанными в естественную среду обитания. И сами они люди естественные, без камней за пазухой и фиги в кармане.
В режиссуре Геннадия Шапошникова нет ни малейшей попытки посмеяться над «темнотой» бабы Маланьи или потешить зрителей трюком с натягиванием сапожка не по размеру. Эти бесхитростные селяне выписаны с любовью. «Простые люди» вовсе не просты. Им охота выбраться за пределы обыденности, поразить любимых невиданной щедростью, пусть она даже и не вяжется со здравым смыслом. Андрей Ерин покупает микроскоп не по дурости, а по истовому желанию приобщиться к научным тайнам. А Серега Духанин, обламывая высокомерие продавщицы, торжествующе выкладывает немыслимые деньги, которые стоят того, чтобы увидеть ошеломительное счастье жены.
Жизнь на миру исключает возможность хитрить или таиться. Эти люди такие, какие они есть: занозистые бабенки Ольги Васильевой, степенные, рассудительные мужики Анатолия Матешова, трогательная старушка Ольги Вицман. А квартет Гайдамаков дает вполне ясное представление о семейном укладе с распределением ролей.
Хотя ансамблевая актерская работа в спектакле безусловна, все же в порядке персонального впечатления выделю в «Сапожках» ту сцену, когда Оля (Елена Климанова) осторожно, как драгоценность, вынимает из коробки сапожок и, через пару минут поняв, что не судьба, мгновенно подавив в себе горечь, выдыхает слово «примерь» в сторону дочери. И потом благодарно приникает к плечу мужа (Александр Волженский), который, осознавая свой облом, не находит слов.
Персонажи, явленные как сколки с жизни, могут быть представлены и в стилистике гиперреализма. Почему бы и нет, если у автора сказано, что бедолага Веня, годами третируемый тещей, «взмыл над землей от ярости»! Это и не гротеск вовсе. Вот Алексей Тимченко в этой роли если уж хромал, то действительно взлетал с негнущейся ногой, а если скандалил, то заходился в истеричном вопле.
Заканчивается спектакль одним из самых пронзительных рассказов Шукшина о парне (здесь он зовется Иваном), сбежавшем из тюрьмы за три месяца до окончания срока, потому что «сны замучили – каждую ночь деревня снится...». Такая тут разворачивается сцена общего праздника с персонажами из всех сюжетов: все с готовностью поверили, что парня раньше отпустили и что жизнь в заключении чуть ли не курортной сродни: красный уголок имеется, кино два раза в неделю – не то что в деревне, да и кормежка неплохая…
И напрасно его милиционер придурком назвал. «Ничего... – объясняет ему Иван (Сергей Голотвин), – я теперь подкрепился. Теперь можно сидеть».
Есть у этих людей свои ошибки, промашки и слабости, но нет вульгарности сердца (выражение И. Бродского – «вульгарность человеческого сердца»), и потому достойны они всяческой приязни, сочувствия и понимания. Двери их общего дома распахнуты в жизнь, а на дворе стоят 60-е годы прошлого века. Исчезли из обихода железные рукомойники и галоши по щиколотку, но что-то и очень важное ушло сегодня из тех лет…