Речь Путина в ООН: примет ли Запад новое братство по оружию

Путин предложил создать новую антигитлеровскую коалицию – били вместе фашистов, теперь будем бить ИГИЛ – и таким образом преодолеть противоречия между Западом и Россией. Запад в раздумьях: СССР был незаменим для победы над Гитлером, но в Сирии Запад пока не считает Россию столь же незаменимой. В своей речи на предыдущей, 69-й Генассамблее ООН в сентябре 2014 года Барак Обама назвал три главные угрозы миру: лихорадка эбола, Россия, ИГИЛ. На этот раз Обама ничего такого не говорил. Заметив, что на Украине Россия сделала хуже прежде всего себе, он назвал ее партнером в переговорах по иранской атомной программе и сказал, что готов работать вместе, чтобы остановить сирийский конфликт. В этом смысле промежуточную задачу российской внешней политики можно считать выполненной. Задача эта весь последний год сводилась к тому, чтобы поменять порядок: пусть ИГИЛ будет первым, потом, так и быть, Россия, а затем уже эбола, потому что быть безвреднее новой африканской заразы все-таки обидно. А лучше пусть Россия вообще выпадет из первой тройки. «Мы предлагаем руководствоваться не амбициями, а общими ценностями и общими интересами, на основе международного права объединить усилия... и создать по-настоящему широкую международную антитеррористическую коалицию, – обратился российский президент к участникам заседания. – Как и антигитлеровская коалиция, она могла бы сплотить в своих рядах самые разные силы, которые решительно будут противостоять тем, кто, как и нацисты, сеет зло и человеконенавистничество». В известном довлатовском мемуаре Генис и Вайль, проезжая в метро под страшным Гарлемом с бутылкой виски на полу и дымящейся сигаретой в зубах, пришли к выводу, что они, два русских писателя, здесь страшнее всех. Нынешняя задача российской дипломатии – доказать обратное: самые страшные здесь и сейчас не мы, а другие – ИГИЛ. По сути Путин предлагает создать новую антигитлеровскую коалицию – союз держав с разными ценностями против очевидного поверх ценностных барьеров зла. Он даже готов принять в ней неблагодарную роль самого трудного участника, нового Сталина, с которым мирит только наличие общей страшной угрозы. Но даже в этой роли Запад его пока колеблется принять. Честность предложения Глядя из Москвы, действительно трудно понять, почему Запад отказывается согласиться на очевидное: признать, что ИГИЛ страшнее, и принять наше предложение победить его сообща. Однако с Запада это предложение не выглядит таким очевидно убедительным. Странам Запада очень трудно стать братьями по оружию с Россией, пока гарантированно не закончилась война на востоке Украины. Но, допустим, Украина будет забываться, особенно если ИГИЛ продолжит расти, а беженцы прибывать, как это сейчас и происходит. Рецепт примирения с Западом ведь простой: мир на Украине и война где-то еще – такая, которую начали не мы, но можем помочь закончить. Все равно Западу непросто принять предложение совместной борьбы с «Исламским государством», когда главный российский пропагандист сравнивает американского президента Обаму с лидером ИГИЛ аль-Багдади, трудолюбиво, как филолог-структуралист, выстраивает целую таблицу регулярных соответствий. Глава парламента, четвертое лицо в государстве, называет американцев жалкими клоунами, глава сената говорит о том, что они развели средневековье и варварство. Нам может казаться, что высказывания наших пропагандистов и политиков для внутреннего употребления – ну все же все понимают? Но, во-первых, не всегда для внутреннего – некоторые адресованы европейцам и третьему миру: «Вы еще ничего, а вот американцы плохие, все ваши беды от них, идите лучше к нам». Сами же мы, если кто из западных политиков скажет нечто антироссийское, не готовы считать, что это для своих в узком кругу: замечаем и публично обижаемся. Разумеется, в случае союзничества против ИГИЛ мы готовы снизить градус противостояния, как это и сделал Путин в своей ооновской речи. Но после победы-то, пожалуй, все может вернуться – вон сколько воробьев запасено за пазухой. Так уже бывало после победы. Незаменимых есть Главная задача речи Путина – определить ИГИЛ как безоговорочное зло, худшего врага человечества и таким образом преодолеть противоречия между Западом и Россией, никак не меняя самой России. Когда били вместе фашистов, никто ведь не заставлял Сталина проводить свободные выборы, открывать независимые газеты или хотя бы отменять соцреализм в искусстве. Даже территориальные приобретения СССР приняли. Нынешняя же Россия не в пример цивилизованнее, свободнее и ближе Западу, чем сталинский СССР. Почему ее не взять? Нам ответ неясен, а Западу ясен. СССР был незаменим для победы над Гитлером, но Запад пока не считает Россию столь же незаменимой для победы над ИГИЛ. Не так просто с ходу доказать, что они ошибаются. Мы держим в голове Вторую мировую, а они с тем же правом могут вспоминать афганскую. Как Россия собирается воевать с ИГИЛ – как воевала с Гитлером на своей территории или как с моджахедами на чужой? С каким внутренним напряжением, насколько будет выкладываться? Количественное присутствие российской живой силы и техники в Сирии и окружающем регионе, раздутое политиками и журналистами, потому что «русские идут», ничтожно по сравнению с западным. Несколько десятков новых самолетов и один точно зафиксированный боевой вылет – к началу Генассамблеи, чтобы показать серьезность намерений. Новость, что солдаты-контрактники уже отказываются ехать в Сирию и подают за такой приказ на своих командиров в военную прокуратуру. Спасение Дамаска от резни и разграбления – благородная задача, понятного решения которой американцы не предлагают, но где доказательство, что русские солдаты будут стоять за него до последнего? Путин понимает: Россия не выглядит тут незаменимой, и объявляет таким сирийское правительство, для которого незаменима российская помощь. Разное в нагрузку К тому же после совместного побивания возникает проект раздела шкуры убитой гидры и дальнейшего ее употребления. На Западе прекрасно знают, что братья по оружию обсуждают, как им обустроить спасенный мир: как пойдут границы, какие будут сферы влияния и кто чей. И вообще православие, самодержавие, многополярность. С СССР, бывшим незаменимым для победы над Гитлером, они готовы были это обсуждать, а с Россией, которая не кажется столь же незаменимой, пока не готовы, раздумывают. Гораздо более необходимой для победы над ИГИЛ Западу представляется Турция – она-то рядом, она в тех краях уже воевала и продолжает, ей «Исламское государство» грозит напрямую. А у нее и у России разные цели. Россия хочет сохранить Асада, а Турция – убрать. Главная проблема антиигиловской коалиции в том, что участники приступают к борьбе с разными задними мыслями в голове. У каждого к «разбить ИГИЛ» – как в советском продуктовом наборе – собственный привесок в нагрузку. Мы хотим разбить ИГИЛ, не меняясь сами, помириться с Западом и спасти Асада. Турция хочет разбить ИГИЛ, Асада и заодно курдов. Суннитские монархии Залива – разбить ИГИЛ, загнать за Можай шиитов, а заодно сделать Сирию и Ирак (особенно Сирию) более религиозными и суннитскими государствами – прекратить противоестественное правление светских диктаторов и еретиков как несоответствующее духовным традициям арабского народа. Американцы хотят разбить ИГИЛ и свергнуть Асада, но совершенно не хотят разбивать курдов и шиитов, которые сейчас нужны для победы над ИГИЛ не меньше Турции и монархий Залива, и они не хотят в Сирии и Ираке религиозного государства. Европейцы хотят разбить ИГИЛ и прекратить нашествие беженцев, при этом многим в Европе уже неважно, кто обеспечит порядок на местах – какое-нибудь новое правительство или светский диктатор старого образца вроде тех, кого свергали «арабской весной»: египтянина ас-Сиси все приняли. Официально большинство европейских политиков за замену Асада на что-нибудь демократическое и всенародно избранное, но неофициально многие готовы рассмотреть варианты. Запад, арабские монархии и Турция ни за что не хотят сохранять Асада – для них он часть проблемы, а для России и шиитов, и я добавил бы ближневосточных христиан, которых не очень рассматривают в качестве союзников из-за их относительной малочисленности, он часть решения проблемы. Здесь начинается западный взгляд, который непонятен нам. Западным политикам довольно трудно продать предложение Путина собственному общественному мнению, избирателю и прессе. Как объяснить, почему мы против одних исламистов с другими исламистами, среди которых, бывает, мелькнет обвисшим тельцем обезглавленная «Аль-Каида», и когда свергнем Асада, Сирией будет править кто? Гораздо проще и понятнее продать избирателю защиту Европы от России, особенно после того, как Россия подтвердила некоторые худшие опасения на свой счет. Прощение и воздам Запад не уверен, что Россия незаменима, но это не значит, что он считает ее бесполезной. Не факт, что аккуратно вырезав из международных отношений по контуру Россию и ее президента, удастся быстрее справиться с ИГИЛ, а мир на Украине будет прочнее. Речь Путина как программу для собственных действий он не примет. Но то, о чем они попытаются договориться на встрече, будут обдумывать всерьез. В конце концов, мысль о том, что причина ИГИЛ в Асаде, которую повторяют политики, журналисты и правозащитные организации, даже для них самих не может выглядеть до конца убедительной: ИГИЛ возник в Ираке, где никакого Асада нет, и оттуда пришел в Сирию. Внешней политике Владимира Путина, во всяком случае в том, что он предлагает Западу в своих ооновских речах, нельзя отказать в последовательности. «Терроризм представляет сегодня главную опасность правам и свободам человечества, устойчивому развитию государств и народов. ООН и Совет Безопасности должны быть главным координирующим центром… в борьбе с террором как с идейным наследником нацизма. Россия намерена наращивать свое участие как в международном кризисном реагировании, так и в содействии развитию и прогрессу», – говорил он в речи на 60-й, юбилейной Генассамблее ООН в 2005 году. «Угрозы и вызовы, с которыми сталкивается Россия, являются общим врагом свободных наций. Особенно опасным и коварным считается терроризм… Поставить надежный барьер этому злу – наша общая задача», – это из речи еще малознакомого миру Путина на Генассамблее, «саммите тысячелетия» в 2000 году. Стилистика речей разная (спичрайтеры с тех пор сменились), но центральный тезис остался. Сперва это произносилось в контексте чеченской войны, потом Беслана и 11 сентября, теперь Украины и Сирии. Общие данные задачи не меняются уже много лет, не с путинского, а даже с конца ельцинского времени. России надо доказать, что в мире есть худшие, чем она, и ее мало кем любимые союзники, например террористы хуже. Когда Владимир Путин возвращался к власти в 2011 году, не было понятно – зачем. Ответы времен рокировки и избирательной кампании звучали не очень убедительно. Дать убедительный ответ помогли события на Украине: чтобы защитить своих, противостоять невиданному прежде вторжению в наше историческое пространство. Этот ответ помог найти место в национальной истории в духе классических правителей прошлого: громил врагов, расширил пределы державы. Но есть еще история мировая. Рано или поздно – говорят и о 2018 годе – ему уходить. Уйти хочется не разрушителем мирового порядка, едва ли не вынужденно покинувшим пост под внешним давлением, почти изгоем в глазах Запада, а создателем коалиции людей доброй воли, победителем ИГИЛ – нового Гитлера. За победу над ИГИЛ, если она случится, мир готов многое простить. Осталось убедить, что мы незаменимы в лагере будущих победителей.