Первый министр здравоохранения независимой Беларуси Василий Казаков: Когда водители «скорых» вышли на площадь, я лично уговорил вернуться их на работу
Как в начале 90-х отстраивали белорусскую систему здравоохранения в нашей рубрике «История независимости» рассказал Василий Казаков
Как в начале 90-х по крупицам отстраивали белорусскую систему здравоохранения и какие заявления наших медиков о Чернобыле вызвали в мире эффект разорвавшейся бомбы, в нашей рубрике «История независимости» рассказал первый министр здравоохранения суверенной Беларуси Василий Казаков.
- Василий Степанович, вы стали министром здравоохранения Беларуси накануне развала СССР, финансирование резали по всем фронтам, налаженные связи и договоренности летели в тартарары. Что вы могли?
- Белорусская система здравоохранения была одной из лучших в Cоюзе, а союзная, по оценкам ВОЗ, - одной из лучших в мире. Единственное, в чем отставал Советский Союз, - это оснащение медоборудованием и инвентарем. В Cоюзе оно налажено не было, а в отношении зарубежных закупок существовали ограничения, - Василий Степанович весной отпраздновал 80-летний юбилей, но помнит события 25-летней давности до мельчайших подробностей. - Но никакого диктата со стороны Москвы мы не ощущали. В центре лишь издавали приказы о штатных нормативах и утверждали сметную стоимость строительства объектов здравоохранения свыше 3 миллионов рублей. Например, самостоятельно принять решение о строительстве 10-й минской больницы мы не могли - ее начальная стоимость была около 4 миллионов рублей.
«Мы на весь мир объявили о связи радиации и рака щитовидки»
- В то время было в порядке вещей не называть вещи своими именами? Онкологическим больным, например, не говорили, что у них рак...
- Считали, что это может повредить здоровью больного, но его родственники знали. Но по смертям и заболеваниям никакого причесывания у нас не было, наоборот, приписки карались по Уголовному кодексу.
- Будете спорить, что замалчивались последствия чернобыльской аварии?
- Неправда, в Беларуси этого не было. Я лично в 91-м на заседании Верховного Совета доложил о состоянии здоровья населения после чернобыльской аварии. Доложил и о росте заболеваемости раком щитовидной железы. После развала Союза я и мои белорусские коллеги опубликовали в английском журнале сообщение о росте рака щитовидной железы и его связи с чернобыльской катастрофой. Это вызвало эффект разорвавшейся бомбы, до этого доказательств не было.
Чернобыль стал для меня головной болью: с одной стороны - паника населения, с другой - большая утечка кадров из загрязненной зоны. Меня за это даже Горбачев критиковал. Он прилетел с визитом в Беларусь в 91-м, посетил и загрязненные территории: Гомель, Ветку, могилевский Быхов.
В Ветке встретился с жителями, со всех сторон раздавались голоса: «Нам здесь плохо, мы болеем, врачей не хватает!» Михаил Сергеевич спрашивает: «Почему врачи начали уезжать из загрязненных мест?» Я ответил, что врачи тоже люди. И уточнил, что мы мало получаем помощи из центра, в том числе аппаратов УЗИ, которые необходимы для диагностики заболеваний щитовидной железы.
И все-таки кадровую проблему в загрязненных районах мы решили: отправляли врачей по контракту, платили тройную зарплату, давали жилье.
«Чтобы открыть центр экспертиз пищевых продуктов, продали танк»
- Есть мнение, что экономическим катализатором развала СССР стал Чернобыль: последствия трагедии были чудовищными, а помощь Москвы - минимальной. У белорусских медиков получалось расхлебывать ситуацию своими силами?
- Мы бились изо всех сил, пытаясь найти выход: для диспансеризации пострадавших от аварии на ЧАЭС открыли специальные диспансеры в Минске, Гомеле, Могилеве. На них в том числе лежала функция выявления рака щитовидной железы у детей, который рос в геометрической прогрессии: в 90-м - 16, в 91-м - 32, в 92-м выявили уже 64 случая. Мы открыли Институт радиационной медицины в Аксаковщине, с филиалами в Могилеве, и, для сравнения, в «чистом» Витебске.
- Эти институты открывались еще на союзные деньги?
- Да, это было заложено еще в союзный бюджет, но когда СССР распался, мы взяли на себя финансирование целого ряда учреждений союзного значения: Витебского мединститута, Института усовершенствования врачей, Института генетики, самостоятельно открыли Центр медицинских технологий, начали строительство Центра детской онкогематологии, Гомельского спецдиспансера, на базе которого сегодня действует Институт экологии и радиационной медицины.
Уже без Союза мы создали Центр пересадки костного мозга, открыли Институт эндокринологии - к сожалению, сейчас он не работает. Создали Центр экспертиз качества пищевых продуктов. Я хотел превратить его в Институт питания, с отделением диетологии. Но и его закрыли. А мы, для того чтобы его открыть, даже танк продали! Кебич продал, а на вырученные деньги закупили оборудование. Возглавил центр профессор Морох, заместителем стал профессор Коломиец - умы! И все это в кризисные 90-е...
Мы были благодарны любой помощи. Нас очень поддержала наша знаменитая гимнастка Нелли Ким. Она работала тренером в Южной Корее, пригласила к себе, и мы по дешевке закупили там 21 аппарат УЗИ.
Помогало и руководство республики: мы собирались у Кебича, его первого зама Мясниковича, совещались. Вячеслав Францевич согласился, что аренда помещений очень дорогая, и постановлением Совета министров уменьшил для нас ее стоимость вдвое. Переложил ее оплату на коммунальщиков и промышленные предприятия, которые тоже лежали, но снял с нас. Понимал, что нельзя отнять у людей и медицину...
«С трибуны депутаты кричали мне: «Дзе лекі?!»
- Василий Степанович, создается впечатление, что развал Союза за работой вы и не заметили.
- Трудно не заметить, когда приходишь в Верховный Совет, а тебе с трибуны кричат: «А дзе лекі?!» Чтобы существовать и не упасть, мы создали творческий коллектив по выработке вариантов существования нашей отрасли. Оптимальный - сохранить уровень и развиваться. Вариант выживания на случай ухудшения экономической ситуации предусматривал жесткую экономию, сокращение коечного фонда, сужение некоторых видов медпомощи.
- Но как можно было развиваться, когда перекрыли финансирование?
- Существовал бартер: правительство отдавало за рубеж калийные удобрения, лес, те же танки в обмен на медикаменты и медицинское оборудование. Сегодня я понимаю, что те сделки вряд ли имели экономическую выгоду, но тогда они были для нас спасением.
Несмотря на жесткую экономию, мы думали и о развитии новых видов медпомощи. Поехали в Лондон, изучать, как создать лучший центр по пересадке костного мозга - предполагалось, что из-за Чернобыля вырастет число болезней крови. К счастью, этого не произошло, зато наши начинания дали толчок для изучения стволовых клеток и новых методов лечения детской онкологии.
Так вот, стою я в Лондоне в очереди за обратным билетом, передо мной человек, с виду - обычный. Слово за слово познакомились, он оказался крупным российским бизнесменом Владимиром Семагой. Разговорились, он спрашивает: «Как у тебя там, в Беларуси?» Я выложил всю правду: «Очень плохо: нет лекарств, оборудования». - «Давай выделим вам через немцев кредит!»
Вернувшись, я доложил Кебичу, тот обрадовался: «Давай, под гарантию правительства!» Нам дали 30 миллионов долларов, и мы закупили лекарства, стало немножечко легче...
«Некомпетентные люди навязывали нам страховую медицину»
- После распада СССР надо было перейти на рельсы республики, подготовить закон о здравоохранении. Законодательных органов тогда не было, создавали руками своих специалистов. И мы одними из первых подготовили закон о здравоохранении, затем - закон о санитарно-эпидемиологическом благополучии.
- В начале 90-х была возможность ввести страховую медицину?
- Была? Да нам ее навязывали некомпетентные люди! Страховая медицина на чем основана? На страховых отчислениях работодателя или самого работника. Но в то время почти все заводы стояли, откуда взять лишнюю копейку? В те годы это была бы полнейшая катастрофа!
- После развала Союза гиперинфляция превращала зарплаты в фантики, профессора ездили в Польшу за пуховиками и спиртом, сбывая добро на белорусских рынках. Как удерживали персонал?
- Врачам всегда платили мало, так повелось еще со времен Ленина, который считал, что медиков прокормят пациенты. Но в наше время врачи жили неплохо. Если работал на полторы ставки - получал 170 рублей. Была уверенность в будущем, приемлемые цены. В начале 90-х нам приходилось корректировать зарплату врачей по нескольку раз в год. В этом помогал наш профсоюз, мы вместе теребили правительство - нам шли навстречу, поднимали оклады, не позволяя врачам разбегаться.
- Но ведь и ваши работники выходили на площадь митинговать?
- Да, однажды забастовали шоферы минской станции скорой помощи. Пригнали все машины на площадь Независимости. Мы с заместителями вынуждены были ехать, просить вернуться на работу, после выискивая любые возможности, чтобы увеличить тарифы. Другого пути не было.
«Хиллари Клинтон пообещала выполнить мою просьбу»
- Мы развивали и международные связи: с Японией, Австрией, Италией, Германией, США. Я лично встречался с Хиллари Клинтон. Она прибыла в Беларусь в начале 90-х вместе с мужем Биллом Клинтоном, президентом США, это был государственный визит. Привезла благотворительную помощь от Министерства обороны США: и кровати, и белье, и оборудование, и даже еду для 9-й взрослой и 4-й детской клиник. Побывала в детской больнице, поговорила с малышами, с коллективом, беседа длилась часа три.
Еще до этого мы заключили договор о сотрудничестве между детской 4-й больницей, Минским мединститутом, нашим Институтом радиационной медицины, американским университетом Питтсбурга и Департаментом по атомной энергетике США. Они согласились полностью финансировать наш проект по преодолению последствий катастрофы на ЧАЭС, заключенный на 30 лет.
Это было до визита Хиллари Клинтон, но я вручил копию договора и ей. Попросил: «Госпожа Клинтон, вы там проследите, пожалуйста...» Она ответила: «Не беспокойтесь. Но если что, вы мне звоните». Жаль, что по независящим от нас и американцев причинам этот проект просуществовал недолго.
- В то время с валютой в стране было ой как сложно. Существовал ли негласный запрет на импортные лекарства?
- Такого не было. Я знал, что ни одно государство мира не производит полный набор медикаментов для обеспечения своей страны. Они создают брендовые медикаменты: 15, максимум 20 наименований, остальное закупают. Чтобы спасти положение, мы часть государственных аптек передали в частные руки. Пробовали любые формы рыночных отношений, чтобы и людям помочь, и копейку заработать.
Я понимал, что, как министр здравоохранения, должен отстаивать интересы своей отрасли. Поэтому в 93-м году опубликовал в прессе обращение к председателю Верховного Совета и главе Совета министров Беларуси о критическом состоянии здравоохранения и здоровье населения, предложил пути выхода из кризиса. Понимал, что руководству это не понравится. Но мне важно было показать людям, что я не молчу, что делаю и буду делать всё ради изменения ситуации...
ДОСЬЕ «КП»
Василий Степанович КАЗАКОВ, 80 лет, заслуженный врач БССР.
Работал терапевтом, заместителем главврача по лечебным вопросам Хотимской райбольницы, главврачом Костюковичского района, заведующим Могилевским облздравотделом.
1990 - 1994 гг. - министр здравоохранения БССР, затем - независимой Беларуси.
Награжден тремя орденами и медалями.