О политике и литературе

8 октября 2015 года «в который раз продажная шавка мирового русофобского империализма нанесла России предательский удар в спину, присудив Нобелевскую премию по литературе расистке и либерастской истеричке, бездарной журналюшке украинского происхождения С. Алексиевич». Примерно такими отзывами пестрит патриотический Рунет в последние дни. А если считать РФ правопреемницей и, что важнее, духовной наследницей СССР — то в пятый раз. Бунин, Пастернак, Солженицын, Бродский и Алексиевич.

Согласен, разница в масштабах налицо, но реакция возмущенной общественности, которая «не читала, но осуждает», на награждение этих недобитых прислужников, очернителей, бездарных бумагомарак и официальных тунеядцев, была примерно одинаковой. Все хорошо было только с Шолоховым. Но здесь присутствуют сомнения другого рода — в авторстве. Уж больно велика пропасть между гениальным «Тихим Доном» и тем, что вышло из-под его пера позже. Я так склоняюсь к версии, что авторство все же принадлежит Шолохову. Ну, если подразумевать под ним литературную обработку найденных чужих дневников. Ну да Бог с ним. Этот вопрос в литературоведении до сих пор не имеет однозначного решения. Можно ведь посмотреть глубже, в 19-ый век.

Ярый патриот Фадей Булгарин (кстати, кавалер французского ордена Почетного легиона за наполеоновскую компанию 12-го года, а позже сотрудник Третьего отделения, укравший для своего романа «Дмитрий-самозванец» сюжеты и ходы из пушкинского «Бориса Годунова»), тоже обвинял солнце русской поэзии в недостаточной любви к Родине и очернительстве.

Лермонтова с его

«Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ»

не травил только ленивый. Тургеневу поминали, что, живя в Париже, России ему вполне хватало в виде пепельницы-лаптя. Далее, как говорится, по списку. Тенденция, однако.

В чем дело? Может быть, в том, что в России с ее абсолютным главенством государства писатели и поэты всегда выступали на стороне общины (Gemeinschaft) т. е. внутреннего мира маленьких людей, против общества (Gesellschaft), т. е. всесильного маховика государственной машины. Может, потому что великий художник всегда одиночка и индивидуалист, даже если пытается засунуть себя в коллективистко-государственные рамки. Как там у Маяковского: «Я — поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу». А может, потому что интуитивно каждый из них чувствует: стать придворным пиитом — гибельно для таланта. Причем неважно, при каком дворе. Как там у Довлатова: «Он коммунист? — Ну антикоммунист, какая разница».

Но вернемся к Нобелевке. Конечно, это висюлька. Конечно, она субъективна с момента создания. Мы-то помним, почему ее не дают по математике. И литературная — самая субъективная по определению. Но нет и не может быть в искусстве объективных критериев качества. Может, есть по результативности, в смысле влияния на общественное сознание. Именно поэтому ее присуждали политикам (Черчилль), историкам (Момзен) и аж четырем философам (Бергсон, Эйкен, Рассел, Сартр).

Но согласитесь, это все-таки не о литературе, а об общественном влиянии. Для этого вроде есть премия Мира, хотя вот сегодня один лауреат бомбит другого — и ничего. Странно, конечно, видеть действующих политиков в одном ряду с матерью Терезой. Но это совсем другая история. Мы же вроде о литературе.

Конечно, политическая конъюнктура и ментальные установки европейского общества, политкорректность накладывают свой отпечаток. Сколько там всяких африканцев, вьетнамцев. А моим любимым Селину и Мисиме не дали. Идеологией не вышли. На мой взгляд, то, что Кнут Гамсун был фашистом, Пруст — антисемитом, Маяковский — коммунистом, а Оскар Уайльд и Рэмбо с Верленом сами знаете кем, к литературе имеет весьма отдаленное отношение. А вот национальность (нет, неверно, ну какая у Алексиевич национальность — папа украинец, мама белоруска, 12 лет прожила в Европе), а принадлежность к национально-литературной школе — это принципиально. И определяется она, в большинстве случаев, довольно просто — на каком языке пишет автор. Алексиевич — европеец восточнославянского, а точнее — советского происхождения, и русский писатель. Также как Гоголь, Фазиль Искандер и Иосиф Бродский. Но заметьте, не Борис Виан.

Учитывая, что поэт в России больше, чем поэт, что именно они (а не философы, как во Франции и Германии и ученые в Англии) у нас властители дум, нобелевка по литературе у нас вдвойне политически важна. Мы литературоцентричны. Плохо это или хорошо — неважно. Важно, что так есть. Александр и Николай Первые для нас мелкие политики эпохи А. Пушкина. Сталин — кровавый фон Пастернака и Ахматовой. Брежнев — дешевая драпировка Метрополевцев. А Наполеон — это просто коньяк. Для думающего человека в России, Родина — это литература, а не чередующиеся политические кривляки. И в этом смысле выбор Алексиевич, конечно, не случаен.

Новый лауреат отличается яростной антипутинской позицией «Я люблю „русский мир“ литературы, балета и музыки. Но я не люблю мир Берии, Сталина, Путина, Шойгу. Это не мой мир». С момента присуждения премии она, конечно, стала мощной дубиной, которой «либеральные индепеденты» будут молотить по «кровавому режиму». И шкурный интерес европейской цивилизации в ее нынешнем виде, с ее нынешними ценностями, напуганный откатом российского общества к СССР времен холодной войны (именно против домашнего, внутреннего социализма, проще именуемого совком, направлен основной пафос книг Алексиевич) здесь налицо.

Критику извне мы воспринимать не готовы. И это нормально. В конце концов «а ты кто такой», чтобы нас учить? Сами Вьетнам и Белград бомбили, собственных граждан японского происхождения в концлагеря (ну, не такие, как у нас, конечно) сгоняли, и вообще, у вас негров линчуют.

Другое дело — моральный авторитет нобелевского лауреата. С ним в России, во всяком случае раньше, бороться было сложно. Все предшествующие попытки в конечном счете заканчивались посрамлением политиков. Понимая это, даже Мединский с Песковым повели себя точно как Ришелье и Рошфор, встречая трех мушкетёров после героического завтрака в бастион Сен-Жерве. Сухо отдали честь и прокомментировали, что журналистка, сделавшая себе имя и Нобелевку, в частности, на поиске скрываемой официальными кругами информации, не профессиональна и не владеет информацией. Вот если бы она по-свойски, как Пушкин с Николаем Первым, поговорила с кем надо, тут же бы бросилась критиковать растленный Запад и осознала правоту русского мира.

Но Ришелье — политик, зато гвардейцы — ребята простые, честные, как говорил герой Гафта, книжек отродясь в руки не брали. Кинулись мочить победительницу по полной. Опять проехались по Нобелевке (ну да Бог с ней, как говорила Анна Ахматова: «Их премия. Кому хотят, тому дают»). С политической ориентацией Алексиевич тоже без вариантов. Решили вдарить по литературной составляющей. Что она: а) баба, потому дура («писательница для домохозяек», «не более литература, чем инструкция к микроволновой печи или утюгу») и б) просто дешевая местечковая журналистка («посредственный публицист», «явление глубоко периферийное», «не имеет к литературе никакого отношения»).

Давайте честно и откровенно. Алексиевич абсолютно не мой писатель. Книги ее, а две я прочел и больше не буду, абсолютно не мои. Гуманистически умиляться трагедиям несчастных беженцев из мусульманских стран, наводнивших Европу, я не способен. По мне так это путь к гибели всего, что мне в этой Европе дорого. Да и вообще, я — мальчик, она — гипертрофированная девочковость. С ориентацией на повышенную эмоциональность, нагнетанием ужасов, доведение читателя до рыданий, выслушиванием и пересказом частных бесед, униженных и оскорбленных. Ничего не имею против. Даже согласен со многими мыслями. Например, что женщинам ни на какой, включая самую священную, войне не место.

Но мои личные пристрастия — это мои личные пристрастия. Мне и Толстой после «Севастопольских рассказов» не интересен, и у Пушкина ценю только прозу и «Маленькие трагедии», и Лескова ставлю выше Тургенева и Гончарова, а Коэльо с Мураками считаю экзистенциалистами для бедных. И это не значит, что все это не мое не относится к литературе.

А вот про журналистичность — это интересно. Алексиевич, как обычно говорят, пишет в жанре художественной документалистики. Это такой подраздел нон-фикшн, которая в последнее время сильно потеснила чисто художественную прозу. Почему? Может, опять Интернет виноват.

То, что у Алексиевич — полифоническое (ау, Достоевский, Бахтин) интервьюирование-пальпирование социума, по сути, попытка услышать голос эпохи и общества через судьбы и мнения отдельных простых людей. Вам не кажется, что в Фейсбуке мы каждый день пытаемся сделать то же самое? Другое дело, что мы как дилетанты делаем это подсознательно. А она — прекрасный профи. Расколоть такое количество людей на откровенные интервью и мастерски всё обработать — снимаю шляпу. И она точно знает, чего хочет. Думаю, что прежде всего — побороть своих внутренних демонов. Ту самую совковость. Выдавить ее из себя по капле. А свято место пусто не бывает. И оно заполняется европейскостью. При этом как всякий неофит, она зачастую стремится быть святее папы Римского, европеистей европейцев. Но это мне так видится. В чем ее истинная цель — ей виднее. Опять же, если она ее осознает, что необязательно.

Важно то, что именно сегодня на наше фейсбучно-сетевое сознание подобная литература оказывает куда большее влияние, чем романистика Золя, Томаса Манна и Германа Гессе. У неё же все в лоб, в живую. И это делает подобную литературу еще более мощным инструментом идеологического давления. Особенно в умелых и талантливых руках.

Так что в данном случае современный российский политико-идеологический мейнстрим столкнулся с весьма серьезным противником нового поколения. Тиражи у нее не сегодня-завтра взлетят до небес, запретить при наличии Интернета не удастся. И что делать нашим идеологам — не знаю. Ну, да не наша беда. Для этого есть специально обученные люди. Они за это деньги получают.