На дне усталости вечерней

На дне усталости вечерней,

скользя в её густом сиропе,

тоски тягучие качели

едва качают нас, сироток,

в пустом вагоне, по тоннелю

между тревогой и покоем,

и нет такой великой цели,

чтобы пошевелить рукою.

Зачем из прямоты подземки,

где нет обманчивых касаний

сердечек на остывшей пенке,

картонного тепла в стакане,

идти туда, где нет ответа,

нет утешенья и прохлады,

Да разве можно угадать

и незаметно знак подать

тем, кто уходит наспех,

дверь оставляя настежь?

Да как же их предупредить,

тех, кто повадился бродить,

плутать земною кромкой,

где рыхлый снег бахромкой,

где легче лёгкого сглупить

и не туда ногой ступить,

а наледь, словно сито,

до дыр уже размыта,

бумажный край и водоём,

куда однажды соскользнём?

 

*  *  *

Утра серая лохань,

в ней вода едва прогрета,

нацеди себе рассвета

по два пальца на стакан,

не болтая, выпей залпом

с донца поднятую муть.

Так губам бывает зябко,

так себя бывает жалко,

сердцу жарко –

не вздохнуть!

Не пора бы знать и честь?

В этой комнатной водице

всё наладится, сгодится,

обойдётся тем, что есть,

словно сорные цветы,

что растут себе на воле –

и от моли, и от боли,

и от прочей маяты…