Давид Бурман: Все спектакли «Белгородской забавы» достойны фестиваля, ни одного случайного

– Давид Семёнович, один из лучших спектаклей нашего фестиваля, «Два Дона» Михаила Логинова (Кострома), вы показали на КУКARTе в 2015-м. А кого-то из других участников 7-й «Белгородской забавы» пригласите к себе?
– Да, как минимум три спектакля – «Волшебно кольцо» Алексея Смирнова (Москва), «Белка и пумпурум» Елены Евстроповой (Кемерово) и «Петрушка» Александра Стависского (Тула). Любопытная вещь: постановка тульского театра должна была войти в программу минувшего КУКARTа. Но, к сожалению, площадка, предназначенная для «Петрушки», в нужное время оказалась несвободной. А в рамках нашего фестиваля актёры представляют [спектакли] только на той из 11 площадок, которая предназначена конкретно для них. Скажем, после показа замечательной музыкальной фантазии-шутки «Два Дона» публика устроила продолжительные овации стоя, не отпускала артистов со сцены. Спектакль прозвучал как должно в месте, которое идеально для него подходило.
– На сцене Центра молодёжных инициатив этого, к сожалению, не произошло. Как и многие спектакли «Забавы», которые здесь представляли, «Два Дона» требовали камерного пространства...
– Именно. Площадка ЦМИ, мягко говоря, очень сложная. Её нужно либо подтягивать до уровня фестиваля, либо придумать ход, при котором её трансформация будет оптимальной для каждого из показов.

«Гедда Габлер» (14+) – остросюжетная драма в четырёх углах от Гомельского государственного театра кукол – стала, пожалуй, самым дискуссионным спектаклем «Забавы-2015». Обратившись к сложной драматургии Генрика Ибсена, его поставила Наталья Слащёва. И за смелый опыт интерпретации драмы Ибсена «Гедда Габлер» получила диплом белгородского фестиваля. Мы как будто смотрим трёхцветную ретроспективную киноленту. Действие известной драмы разворачивается в пространстве подчёркнуто искусственного, пластмассового, стерильно выхолощенного мира (художник – Ольга Щербинская). Мира, в котором заключены в тупики своих углов и тщетно пытаются выстроить прямую собственной жизни бесприютные герои-функции. Они уподоблены кеглям: безжизненные, безвольные, их так легко опрокинуть, стоит лишь метко запустить боулинговый шар.– Кукла в «Гедде Габлер» существует лишь формально, как раз в виде кегель. Тот факт, что её роль практически сведена на нет, у многих и вызвал вопрос: не корректнее ли рассматривать «Гедду Габлер» в системе драматического театра и оценивать эту постановку по его законам?
– Формируя концепцию КУКARTа, я не случайно определил его как фестиваль кукольных и синтетических театров. Есть спектакли кукольников, в их основе – существование куклы в пространстве. А есть синтетические виды искусства, которые соединяют в себе множество элементов, в том числе черпают и из арсенала театра кукол.
«Гедда Габлер», разумеется, из последних. Это не драматический спектакль. Кстати, на своём мастер-классе в рамках «Забавы» я говорил: проблема многих артистов-кукольников в том, что они пытаются играть в драматический театр куклами или вовсе без них. И, понятно, это у них не всегда получается, поскольку там свои законы. Но и в драматическом театре довольно часто используют кукольные приёмы, есть понятие кукольного способа существования.
«Гедда Габлер» – спектакль-эксперимент. И у него, безусловно, есть право на существование, поскольку он имеет внятную режиссёрскую позицию и представляет оригинальное видение. Я отношу эту постановку к так называемому актуальному театру. Это достаточно сложное направление в искусстве. Часто его образцы вызывают раздражение, резкие оценочные характеристики. Но стопроцентно они имеют свою аудиторию. А ведь театр работает именно для зрителя, без зрителя театра нет. И меня радует, что такой спектакль-перфоманс появился на гомельской сцене: театр себя мотивирует и, значит, имеет перспективы.

«Карагёз – ведьмы и индийский факир» (7+) – один из самых диковинных спектаклей белгородского фестиваля. Его привезла труппа из Анкары. Турецкий театр Tempo не ограничивает себя в стилях и выразительных средствах, но всё же в большей степени сосредотачивается на своём национальном театре теней – карагёзе. Карагёз – это ещё и имя персонажа, чёрноглазого плута, турецкой версии Ходжи Насреддина, Алдара-Косе, нашего Ивана-дурака или Петрушки. А в истории он попадает вместе со своим постоянным спутником – хитрым Хадживатом. Собственно, небылицы, которые они друг другу рассказывают, споры между ними и становятся сюжетообразующим элементом сценического действия. Главная движущая сила Tempo – человек-театр, как его называют, Халюк Юдже.Он и режиссёр постановки, и художник, и композитор. И кукловод. Одинаково ловко мастер управляет плоской марионеткой в карагёзе, и жонглирует, и водит марионетку классическую. А помогает ему в этом директор и руководитель по связям с общественностью театра, единомышленник и супруга Марина Юдже. Турецкий мастер – один из четырёх кукольников, кто получил фестивальный диплом «За лучшую актёрскую работу» (роль Карагёза).
– «Карагёз – ведьмы и индийский факир» любопытен не только оригинальностью своей эстетики, но и тем, что его создатель Халюк Юдже совмещает представление с элементами театральной педагогики.
– Это направление называют school theater, школьный театр. Халюк – настоящий театральный подвижник. Он открывает публике традиционное турецкое искусство – карагёз, теневой театр. И между тем мастер, общаясь со зрителями интерактивно, вовлекает, обращает их в своё искусство. Ребёнок, придя домой, что-то вырежет из бумаги и поиграет в тени, и готово: завтра он уже постоянный зритель. У Юдже всегда будет своя аудитория. И это здорово.
– Посмотрев все 19 фестивальных спектаклей, пришла к мнению, что среди них нет ни одного случайно попавшего в программу. Что думаете вы?
– Селекция, которая здесь проходила, достаточно интересная. Были представлены разные формы и направления искусства театра кукол. В программу вошли и эксперименты, для которых фестиваль – самое место, чтобы заявить о себе. Все спектакли «Белгородской забавы» оказались достойными, ни одного случайного. Все они адекватны культурным реалиям той территории, где формировалась и существует труппа.
С другой стороны, творчество – понятие субъективное, а искусство – наднациональное. И в этом смысле фестиваль как раз сталкивает разные культуры театрального восприятия, воспитания, взгляды на искусство. Для меня фестивальный спектакль тот, что становится событием и для фестивального сообщества, и для зрителя. И если на фестивале есть две-три удачные постановки, его признают успешным.
– Что ещё позволяет вам определить состоятельность фестиваля?
– Фестиваль должен нести миссию. Скажем, миссия КУКARTа – в Санкт-Петербурге, как культурной столице России, презентовать лучшие спектакли страны с тем, чтобы потом они могли попасть на любой крупный зарубежный форум. Такой своеобразный кукольный кеш (от англ. cash – касса – прим. ред.), откуда выбирают спектакли руководители множества фестивалей. Специально для этого они и приезжают к нам в Санкт-Петербург.
«Белгородская забава» не только выявляет лучших, но и даёт ощущение театрального пространства, каким его представляет та или иная труппа. Это как раз самое интересное – разное видение режиссёров, художников и артистов, одухотворителей (аниматоров) кукол. Любопытно увидеть, в чём они сохраняют традицию, а к чему приходят в своих поисках нового театрального языка. И именно сквозь призму «Забавы» мы воспринимаем Белгород. И говорим: «Белгород – живой город». И сюда хочется ехать и наблюдать эту насыщенную жизнь. Тем и «Забава», и любой успешный масштабный фестивальный проект важен. Он часть русской культуры, одной из фундаментальных основ развития нашего государства. Культуры, которая даёт нам основания чувствовать и утверждать себя как огромная самодостаточная страна.