Формула ее любви и счастья

Странно-задумчивая девочка рано почувствовала, что сестру Аню и брата Федю родители любят чуть больше. Но она не злилась: зато у нее был мир, доступ в который был только у нее.
— Ты что тут натворила?! — Елизавета Федоровна схватилась за сердце.
Все обои были исписаны рядами цифр и букв. Соня смотрела исподлобья. Накажут... Но отец махнул рукой — да, Соня странная. Если ей нравится «играть в цифры», бога ради.
— Ладно, обои все равно уже испорчены, так обклейте их лекциями — как его там? Этого, Остроградского!
— Да, Михаила Остроградского, — Соня кивает, оживляясь. — О дифференциальном и интегральном исчислении.
Генерал крякнул. Хорошо, об этом, дифферен... Тьфу ты, господи прости.
...В небольшое село Полибино, что в 30 километрах от Великих Лук, семья переехала сразу после отставки генерала Корвин-Круковского. У местных помещиков детей-одногодок не было, и Соня играла только с сестрой Аней.
— Никому не говори, но я отправила повесть в «Эпоху»! — Аня только Соне могла открыть свою тайну — она пишет повести! Какая же она умница, ее сестра.
А журналом-то руководит сам Достоевский! А вдруг ответит?!
Повесть Ани и правда опубликовали, о чем отцу-генералу мигом стало известно. Он ворвался в залу, потрясая свежим номером: Василий Васильевич терпеть не мог женщин-бумагомарательниц. Правда, слегка остыв и прочитав повесть, отставник успокоился: написано было толково. А тут известие: чтобы посмотреть на юное дарование, в Полибино просится приехать Достоевский. Генерал вновь заскрипел зубами: ну как пускать этого пройдоху, картежника и пьяницу в дом к молодым барышням? Анюте — 20, Соньке вообще только 14, что ему тут делать? Слезы дочек и мольбы жены сломили генерала. Он разрешил встречу, но только при взрослых. Первый визит писателя прошел натянуто и скучно: Достоевскому явно было не по себе, он молчал, возникали длинные паузы, неловкости. Но Соня ничего этого не видела. Достоевский потряс ее. А когда через пять дней он пришел к ним в гости снова, она поняла, что влюблена в писателя «по самые уши».

...Господи, на что только она не была готова! На все! А главное, ей казалось, что и Федор Михайлович влюблен в нее. А как иначе оценить его взгляд, брошенный будто случайно, улыбку, его пикировки с Аней и постоянные апелляции к ней — вон, мол, Анна Васильевна, у сестры-то вашей характер получше...
Она придумала себе его страсть и полностью отдалась страсти своей с совершенно не детской отчаянностью. Он хочет чаю? Она бежала за чашкой. Он любит «Патетическую сонату» Бетховена? Хорошо, я разучу ее... Какой он удивительный! Да, ему 43, а ей всего 14, но… …Она подошла к нему, ощущая, как руки становятся влажными.
— Федор Михайлович, я хотела бы сыграть для вас… Достоевский взглянул тепло:
— Конечно, прелестное дитя.
Он сидел за ее спиной, на диване, и Соня играла. Главное — не ошибиться, не забыть от волнения нот.
Дав отзвучать последней ноте, она обернулась, и сердце ее упало: в комнате никого не было. Она вышла из залы, торопливо пробежала по коридору… Анна сидела в кресле, а Достоевский — взволнованный, красный, что-то шептал ей. Соня убежала к себе и истерически зарыдала. Как она ошиблась, как… И что теперь? Вывод лежал на поверхности. Больше в ее сердце не будет любви. Ни к кому. А эту она убьет.
● Любовь к Достоевскому она выбивала из себя занятиями математикой. Сутками корпела над книгами. Любовь умирала в ней долго, но потом все же ушла, оставив ее душу обескровленной. Но сестры по-прежнему были близки. Анна не любила Достоевского и ни в чем не была виновата.
Они обе были одиноки и обе решили посвятить себя науке. Но в России это было невозможно: в университет не принимали женщин. А чтобы выехать за границу, нужно выйти замуж. Хотя бы фиктивно. И если Аня сделает это, Соня сможет приехать к ней… Предприимчивой Анне подсказали вариант — Владимир Онуфриевич Ковалевский. Ученый, одинокий, да и ему брак на руку — будет работать за границей спокойно… Владимир встретился с Анной и взял паузу для размышлений. Чтобы обсудить детали авантюры, он пришел с визитом.
…Она стояла у окна, в зале. Смотрела холодно. В красивых глазах — ни единой искры. Какая красавица… Анна щебетала, летая по залу:
— Дело деликатное, Владимир Онуфриевич, но вы все понимаете. Вы согласны? Он сделал шаг вперед. Глаза Софьи смотрели равнодушно.
— Да, я согласен заключить фиктивный брак. Простите, Анна, но не с вами, а с вашей сестрой, Софьей.
Глаза Софьи вспыхнули огнем. Она фыркнула, передернув плечами. А он понял, что любовь с первого взгляда существует.

● Почти сразу после свадьбы Владимир и Софья уехали в Швецию. Софья была холодна с мужем — она была уверена, что ее сердце принадлежит только математическим формулам. А Ковалевский любил ее неистово.
— Такое счастье свалилось на меня, что трудно себе и представить, — писал он другу из маленького Гейдельберга, куда они приехали потому, что тут женщин брали в университет, поступив в который, Ковалевская мгновенно стала знаменитостью.
Спустя год она начинает учиться и пишет свои первые самостоятельные работы в Берлинском университете. Случилась и радость: Анна, перебравшаяся во Францию, вышла замуж за социалиста Виктора Жаклара. Владимир обеспокоен: Сонечка рискует научной карьерой, поддерживая идеи Парижской коммуны! Но когда над Жакларом сгустятся тучи, спасать его от смерти будет именно Ковалевский, силой своего авторитета.
...Политические страсти вскоре надоели Софье, она вновь полностью уходит в математику, корпит над трудом «К теории дифференциальных уравнений в частных производных».
Ее исследования войдут во все курсы анализа под названием «Теорема Коши–Ковалевской». В июле 1874 года она получит докторскую степень и звание магистра изящных искусств. Ей было всего 24 года.

● Через пять лет после свадьбы Софья, сидя ночью над формулами, вдруг вздрогнула: ей почудилось, что муж оказался рядом, заботливо поправил съехавшую с плеч шаль. Будто пелена упала с ее глаз. Как он терпит ее, ледяную, высокомерную? Нет, таких, как Володя, не бывает… Ее любовь к мужу вспыхнула в один миг и была всепоглощающей. Она сторицей оплатила ему за все годы его безнадежной любви. После пяти лет их фиктивный брак стал настоящим.
● Вскоре родилась и маленькая Соня… Роды прошли тяжело. Послеродовая депрессия мучила ее ужасно. Денег не было. Чтобы как-то залатать бюджет, Владимир Онуфриевич бросил науку и, задумав несколько бизнес-проектов, решил осуществить их в России. Но дела не шли, проекты проваливались, а долги лишь нарастали.
Ковалевский не выдержал. Он покончил с собой, доведенный до отчаяния отсутствием перспектив и с верой в то, что кредиторы не тронут Соню.
● Она не могла поверить, не ела ничего пять дней. Потом была накормлена насильно. Дочь нужно было растить... Но свет выключился. Без Володи его не было. Ее глаза стали пустыми. Поселившись под Стокгольмом, Ковалевская полностью отдалась науке. Она общалась только с учеными и маленькой Соней.
Вскоре она добилась неслыханного для тех времен права для женщины — ей разрешили читать лекции (первый год по-немецки, второй — по-шведски). Софья постоянно работает, спит по несколько часов в сутки. Именно в это время она совершила все свои знаменитые открытия, в том числе четвертый алгебраический интеграл, за что получила премию Бордена.
Но ее тянуло в Россию. Хотя никаких шансов на продолжение карьеры на родине у нее не было: там по-прежнему мир ученых был миром мужчин. Тем не менее ее избрали членом-корреспондентом Российской академии наук. Но в 1890 году Ковалевская пожелала как членкор присутствовать на одном из заседаний, ей было сказано, что присутствие женщин «не в обычаях академии».
Она была страшно оскорблена. Тут ничто никогда не изменится! И Ковалевская вернулась в Европу, не подозревая, что больше родину не увидит.
● Очередной конверт на имя какого-то Ковалевского вызвал у Софьи раздражение. Ну нет тут такого! Она отложила его в сторону, на бюро, где уже пылились без толку полтора десятка писем и иной корреспонденции на имя М. М. Ковалевского.
— К вам пришли, Софья Васильевна! — робко постучала в дверь служанка.
— Да кто еще там? — Софья не скрывала раздражения.
— Простите, — голос звучал уверенно, но мягко. — Позвольте представиться: Максим Максимович Ковалевский, ученый и преподаватель, ныне читаю лекции по праву… Идентичность наших фамилий привела к некоторой несуразности — я так понимаю, что всю мою корреспонденцию получаете вы… Вальяжный красавец с яркими глазами цвета неба… Софья неожиданно почувствовала, как в сердце шевельнулось что-то похожее на беспокойство. Он остался на кофе, а потом пришел в гости на следующий день… Блестяще образованный сердцеед-ученый подарил ей много радости и счастья. Она подчинилась ему полностью. Его обожали женщины, Софья страшно ревновала, но Максим ничего не мог с собой сделать — он любил многих…Тем не менее Софья оказалась ему дороже. Он сделал ей предложение перед наступлением нового 1891 года. Рождество они встречали вместе. Задумчивая Соня вызывала у него невероятную нежность.
— Знаешь, Максим, — вдруг обронила она, глядя на блестящие елочные игрушки, сверкавшие в полутемной комнате, — а я ведь знаю откуда-то, что для одного из нас это последний новый год.
— Что ты говоришь такое, девочка моя! — расхохотался Максим. — Для нас холостяков — да. Следующий будем встречать мужем и женой.
Соня улыбнулась, качнув головой.
Отправляясь в Стокгольм, она была очень ласкова со всеми домашними.
Потом они узнали — Софья Васильевна простудилась. Простуда переросла в серьезное воспаление легких… 10 февраля 1891 года Софья Ковалевская умерла. Ей было чуть больше сорока. Последнее, что она сказала прежде, чем уйти, была фраза: «Слишком много счастья».