«Противоречие между диагнозом и лечением». В Петрозаводске семья заключенного уверена, что его лечат не от того психического заболевания

В мае 2020 суд присяжных приговорил 32-летнего петрозаводчанина Дмитрия Сидорова к 14,5 годам колонии строгого режима за убийство. Во время следствия у мужчины начались проблемы со здоровьем: он обратился в больницу с пароксизмальной тахикардией — это болезнь, при которой нестабильное сердцебиение продолжается даже в спокойном состоянии. Его ненадолго выпустили из СИЗО. Однако в ноябре 2019 года Сидорова снова задержали — и с тех пор он стал совсем другим человеком и перестал выходить на связь с родными.

Летом 2015 года тело Дениса Гончарова, друга Сидорова, нашли примерно в 400 метрах от популярного пляжа O'Tres в Камбодже. Убитому нанесли 30 ножевых ранений в спину и перерезали горло. Daily не раз писала об этой истории, пока шло следствие, Дмитрий как мог себя защищал: обсуждал стратегию защиты с адвокатом, собирал документы для экспертизы. Но потом все резко изменилось.

Первые странности и семья, и адвокат заметили в суде: еще недавно бодрый мужчина на вопросы не отвечал, смотрел в одну точку, а на одно из заседаний его и вовсе принесли — Дмитрий лежал за стеклом на скамейке, отвернувшись к стенке. Родители Дмитрия считают, что сына могли подвергать принудительному лечению неизвестными препаратами в СИЗО, а затем и в колонии. Сторона защиты еще во время процесса много раз настаивала на медицинском освидетельствовании, но им отвечали, что Сидоров психически здоров, ссылаясь на экспертизу 2016 года.

Дальше ситуация стала стремительно ухудшаться. Спустя полгода после приговора Петрозаводского городского суда Сидоров в первый раз оказался в тюремной больнице, попытавшись покончить с собой. В больнице он провел два месяца. При этом у него был диагностирован вывих правого плеча с отрывом большого бугорка плечевой кости. Однако руководство колонии сказало, что Сидоров фактически травмировался сам, когда его пытались задержать.

С ноября 2019 года Сидорова 109 раз привлекали к дисциплинарной ответственности в ИК-9 Петрозаводска.

Во второй раз его госпитализировали в больницу снова спустя через неделю — на месяц. После Дмитрий вновь и вновь попадал к врачам: вновь на месяц в июне 2021 года и на две недели в августе. Больше полугода Сидорова из тюремной больницы вообще не выпускают — там его якобы лечат от психического заболевания, которое ему диагностировали-таки в январе 2021 года. Но диагностировали не в специализированном учреждении, а в тюремной медико-санитарной части. Поэтому к тому, от какого именно заболевания его теперь лечат, у семьи Дмитрия есть большие вопросы.

Алла Сидорова, мама Дмитрия, плачет, когда рассказывает о том, как он изменился. По словам петрозаводчанки, ее молодой сын буквально превратился в другого человека и не помнит даже, что у него подрастает маленькая дочь. Спустя несколько месяцев он не узнал уже и мать.

— Нам не дают длительных свиданий, — говорит Алла Сидорова. — Он уже два года сидит и ни разу за эти два года не было длительного свидания, представьте? У нас вообще нет возможности узнать, что с ним.

По словам медперсонала тюремной больницы, Дмитрий называет себя чужим именем, у него проблемы с гигиеной, постоянно говорит про «таблетки, которыми его закормят». В общем, список душераздирающих подробностей неадекватного поведения Сидорова очень длинный. Но главное в другом — по мнению семьи Дмитрия, ему не становится лучше от лечения. Пытаясь исправить ситуацию, родственники подали в суд с требованием назначить сыну дополнительную экспертизу в специализированном учреждении и пересмотреть диагноз.

— Каждое судебное заседание начиналось с ходатайства адвоката о том, что нужно провести экспертизу психического состояния моего сына, — говорит Алла Сидорова. — Но судья никак не шла на это.

У ответчиков — УФСИН Карелии — был один аргумент в суде: якобы Дмитрий Сидоров сам отказывается от дополнительных обследований и лечения. Адвокат семьи Сидоровых на суде пытался переубедить присутствующих, говоря о том, что Дмитрий очевидно болен и не может отдавать отчет своим действиям. Но, похоже, это очевидно далеко не всем. Суд Сидоровым отказал.

В январе этого года родители Дмитрия отвезли данные его медицинских карт, где имеется заключение психиатра, на независимую экспертизу в Петербург. Врач, ознакомившись с наблюдениями коллег из Карелии, удивился: диагноз у Сидорова один (родственники Дмитрия не хотели бы его озвучивать публично), а медикаменты ему дают куда более сильные — по сути, от другого, более серьезного психического заболевания. Заключение эксперта есть в распоряжении Daily, в нем говорится о существенном противоречии в выводах коллег.

— Имеется существенное противоречие между выставляемым диагнозом и лечением, — в этом месте в выводах эксперта поставлены три восклицательных знака. — В листах назначений постоянно присутствуют антипсихотики. Возникает вопрос: на каком основании пациента без бреда и галлюцинаций, с упорядоченным поведением лечат от диагноза <...>? Если препараты назначаются не по протоколу, почему отсутствует комиссионное обоснование данным назначениям? Если пациент действительно болен <...>, почему до сих пор не проведена психолого-психиатрическая экспертиза и не изменен основной диагноз?

Однако что бы ни делали родственники Сидорова — реакции никакой. Daily отправило в УФСИН Карелии запрос с просьбой уточнить, как это устроено в уголовно-исполнительной системе: может ли диагноз осужденного, по требованию его родственников, быть пересмотрен? И отправят ли Сидорова на дополнительную экспертизу, в случае если это возможно? В ответе указали лишь что «медико-санитарное обеспечение осужденных осуществляется в соответствии со статьей 101 Уголовно-исполнительного кодекса», но подробностей не сообщили. В правилах, приложенных к статье УИК, говорится, что дополнительные обследования возможны — кроме того, обеспечение их должно лечь на уголовно-исправительное учреждение. Да, переосвидетельствование и экспертизы формально должны проходить также в учреждениях уголовно-исправительной системы. Но ключевое слово тут — «должны». А их никто даже не собирается делать.

В итоге имеем то, что имеем. С одной стороны, семья, которая уже два года не может не только встретиться с сыном, но и хоть как-то помочь ему. С другой, система уголовно-исполнительного наказания, у которой, видимо, другие приоритеты и задачи.